Он смахнул ее углом большого пальца, посмотрел туда, куда сейчас смотрели Андрей и Игорек, и второй зевок застрял у него в скулах.
На белоснежном пододеяльнике, почти посередине его красовался грязный отпечаток кроссовки. Точненько на том месте, где внутри кроссовки обычно находится мизинец, на отпечатке лежала бурая капля крови. Она уже засохла и почему-то напоминала ноготь, покрытый лаком.
Такая же подошва, но только менее четко, была отпечатана на подоконнике. И там место мизинца занимала бурая капля крови.
Самым интересным было то, что следы вели не из комнаты, а в комнату. Их тупые, размытые носы указывали строго по направлению между стоящими у кровати Андреем и Игорьком.
-- Правая нога, -- оценил оба отпечатка Санька. -- И там, и там.
-- Смотрите, -- первым заметил забившуюся под кровать кроссовку Игорек.
Белый нос кроссовки выглядел испуганным. Она будто бы сама спряталась от кого-то под кровать.
-- Ле-евая, -- достав ее оттуда, покачал на весу Андрей. -- Сколько же она весит? Полпуда?
-- А что ты хотел! -- удивился Игорек. -- Сорок седьмой размер.
Он как покраснел от удивления, так и хранил на лице один и тот же цвет. И теперь почему-то уже не ощущался рыжим. У него будто бы испугались и волосы тоже.
-- А где правая? -- заглянул под кровать Санька.
Здесь еще пряталась в углу ночь. Ничего, кроме пыли, которую не убирали, наверное, с момента постройки гостиницы, он не обнаружил.
-- Подошва кроссовки и отпечатка похожи, -- первым заметил Андрей. -Такой же рисунок. Смотрите. Вот квадратик и вот. Вот и вот.
-- И размер вроде тот же, -- пошевелил губками Игорек.
-- Не трогай простыню руками, -- не дал ему приложить кроссовку к отпечатку Санька. -- Ничего вообще больше не трогайте. Вдруг милицию придется вызывать.
-- Может, он хохмит, -- предположил Андрей и обернулся к двери.
Она не открылась и взаимностью не ответила. Долговязый хиппи Эразм упорно не хотел входить. Может, считал, что сцена не достигла апогея?
-- Вот это уже хуже, -- пробурчал Санька.
По-молитвенному сложив руки на груди, он протиснулся между кроватью и стеной, выглянул в распахнутое окно и с удивлением, которое, наверно, испытывал индеец от огня, впервые рожденного зажигалкой, увидел, что этажом ниже на подоконнике сереет точно такой же отпечаток кроссовки. Глаза сами дорисовали капельку крови на месте мизинца и скользнули ниже. Там тоже подоконник разрезал продолговатый след. Еще ниже, на первом этаже, кажется, еще раз осталось прикосновение правой кроссовки. На асфальте его уже не было. Там стояла урна, по кругу обсыпанная окурками, пустыми жестяными банками и цветными пактами от чипсов, арахиса и фисташков. У нас всегда если стоит урна, то мусор бросают рядом с ней, а не в нее. Наверное, мы никогда не научимся хорошо играть в баскетбол.
-- И тоже носом -- к зданию, -- заметил Андрей, которого Санька пропустил к подоконнику. -- Наваждение какое-то! Он что, на одной ножке, что ли, по подоконникам спрыгивал?
-- В одних трусах? -- спросил Санька.
На единственной тумбочке, доставшейся почему-то Эразму, лежали его джинсы и шапочка с пестрым узором. А поверх них -- черные очки. Они смотрели на вытянувшиеся лица трех парней и не могли понять, почему они не спрашивают об исчезнувшем Эразме у них.
-- А может, он того... лунатик? -- предположил Игорек.
-- Скорее, марсианин, -- отрезал Санька. -- Видно, без милиции не обойдемся. Вещдоки -- раз, показания свидетелей -- два.
-- А ты что-нибудь слышал? -- повернул к нему измученное лицо Андрей.
Оно было уже черным от щетины. Казалось, что скоро она начнет прорастать и на лбу.
-- Я? -- вслушался в свои ощущения Санька.
В том, что промелькнуло за секунду и что называлось ночью, жила какая-то мертвецкая чернота. Сны если и были, то, скорее всего, хлипкие, невнятные, тут же утонувшие в уже знакомой черноте. Санька даже в туалет не вставал. Судя по шее и лицу, вода, выпитая вечером, вышла густым южным потом. Курорт выгонял из попавших на его территорию тел воду, чтобы жажда мучила их еще сильнее.
Облизнув пересохшие, похожие на бумагу, губы, Санька обернулся к посвистывающему белому холмику.
-- Может, Виталий, что слышал?
-- Бесполезняк, -- ответил за хозяина холмика Игорек. -- Он как-то на гастролях перед выходом на сцену заснул прямо под выступление металлистов. А уж там такой грохот стоял, будто землетрясение началось...
-- Вот гадство, и я ничего не слышал! -- сел на свою кровать Андрей. -- Какие у нас свидетели?! Олухи мы, а не свидетели, -- и тут же вздрогнул от стука в дверь.
Три головы одновременно повернулись в одну сторону. Одна из них стала еще краснее. Вторая снова провела языком по совсем уже пересохшим губам. А третья растянулась в улыбке.
-- Я так и знал! -- объявил Андрей. -- Это хохма! Ну, я сейчас этому Эразму-маразму рожу начищу!
Вскочив, он бросился к двери. Кровать проводила его с горестным вздохом: "Эх-эх-эх".
Санька шагнул влево, чтобы убрать бетонную колонну, закрывавшую от него вид на дверь. Щупленький Андрей с перекосившейся на спине белой майкой и едко-красными трусами, за секунды воплотившись в нечто решительное и диктаторское, на котором уже и майка ощущалась не как майка, а как форменный армейский китель, щелкнул замком и рванул на себя дверь. И тут же из монолита превратился в кусок ваты.
-- Ой, девушка, извините, ради Бога извините! -- как-то резко свернулся он весь, захлопнул дверь перед носом Нины и забегал по комнате. -- Оденьтесь, волки, вчерашняя девка из оргкомитета пришла! Виталька, вставай!
Впрыгнувший в джинсы Игорек с яростью пекаря, разминающего тесто, стал качать белый холм. Розетка тут же перестала свистеть. Холм помолчал-помолчал и все-таки огрызнулся:
-- Уро-оды, дайте поспать... Вы же знаете, что это мне для здоровья нужно...
-- Ладно. Пусть лежит пока, -- решил Андрей. -- Только не раскрывайся. Баба пришла...
Новенький костюмчик сафари сидел на нем не хуже, чем на английском колонизаторе прошлого века, собравшемся поохотиться на слонов. Не хватало только ружья в уверенных руках. Впрочем, слонов тоже не хватало. Наверное, их не было даже в приморском зоопарке, если, конечно, здесь он существовал.
-- Здравствуйте, товарищи! -- озвучила свое появление в комнате Нина, когда Андрей все же решил открыть дверь.
-- Зра-а... а-а... а-а... -- вразнобой ответили все трое.
За их спинами опять начала насвистывать что-то ритмичное розетка. Выходило похоже на танец маленьких лебедей Чайковского.
-- У вас чайник закипел, -- не угадала Нина.
-- Выключи, -- приказал Игорьку Андрей.
Спрятав руку за спиной, он снова помесил тесто. Белый холм лягнулся ногой и попал Игорьку по левому бедру.
-- Ой-йо, -- не сдержал он боль.
-- Горячий? -- пожалела "ожегшегося" Нина.
-- Не очень, -- ответил за всех Андрей. -- Проходите. Присаживайтесь.
Стула в комнате не было. Его роль Андрей доверил трем чемоданам, сложенным один на другой.
-- Спасибо, -- отказалась Нина. -- Вы -- менеджер группы?
-- Да. Вроде как бы.
-- Вам нужно к десяти ноль-ноль подъехать в оргкомитет и пройти регистрацию.
-- Это далеко?
-- В центре города.
-- А Приморск -- большой город?
-- Для меня -- большой. Для вас, наверное, маленький.
-- После Москвы даже Париж -- маленький, -- с видом знатока пояснил Игорек.
Санька что-то не помнил, чтобы бас-гитара когда-нибудь посещал Париж. Может, во сне?
-- У входа в гостиницу будет стоять автобус. Вчерашний. В девять тридцать отъезд. Попрошу не опаздывать. У вас пятеро членов группы?
-- Да! -- вскрикнул Игорек. -- Пятеро!
Набычившийся Андрей пожевал своими небритыми челюстями, сглотнул слова, сидевшие на языке, и Санька с удивлением проследил за его медленно опускающимся и еще более медленно поднимающимся кадыком.
-- Захватите документы на всех, -- не обратила внимания на вскрик Нина.
Если вчера она была в синем, то сегодня -- в сером. Костюм -двубортный пиджак и удлиненная юбка -- делали ее еще более похожей на учительницу. Такие девушки не умеют ни танцевать, ни громко смеяться. Рядом с ними воротит скулу от тоски. Но из них всегда получаются хорошие мамы.
На левой стороне груди у Нины, прямо на кармашке пиджака, висела пластиковая визитка. На ней было нарисовано что-то типа рога изобилия, красивые ровные буквы красного цвета образовывали рядом с рогом надпись "Голос моря", а под всем этим великолепием скромненький черненький шрифт объявлял имя и фамилию хозяйки документа: Лучникова Нина. Отчества почему-то не было. Видимо, в оргкомитете считали, что она еще до него не доросла.
-- Какие документы? -- обернулся Андрей к тумбочке.
На ней все такой же постмодернистской композицией лежали комком джинсы, шапочка и черные очки.
-- Паспорта.
-- Всех пятерых?
-- Конечно, всех.
Андрей не умел смотреть сквозь ткань. Но сейчас ему очень хотелось увидеть, оставил ли хохмач Эразм паспорт в кармане джинсов или забрал с собой, чтобы породить еще один прикол. Почему-то сильнее всего представлялось, что паспорта внутри композиции из трех вещей нет.
-- У вас опять чайник закипел, -- заботливо проговорила Нина.
С ее слухом нужно было петь в ансамбле, а не работать в роли скучной канцелярской дамы.
-- Отключим, -- пообещал Андрей.
Санька перенес вес на левую ногу и рассмотрел из-за уплывшей вправо колонны Игорька. Он уже не прятал руки за спину и вообще никакого внимания на свистящий холм не обращал. Виталий слишком быстро научил его не выключать чайник.
-- До свидания, товарищи, -- сказала одному Саньке Нина, и он вдруг почувствовал, что у нее нужно о чем-нибудь спросить. Хоть о погоде.
Он вышел следом за Ниной из комнаты, обернулся и, строго сведя брови у переносицы, заставил Андрея закрыть за ними дверь.
Когда он вернулся примерно через десять минут, розетка уже не свистела. Изобретатель нового музыкального инструмента сидел на кровати с очумелым лицом. Казалось, что он не спал несколько суток.
-- Ты ничего ночью не слышал? -- вел допрос Андрей.
Костюм сафари цвета осветленного хаки неплохо подходил к его пыточной роли. А слипшиеся в дреме глаза Виталия делали его похожим на аборигена, не понимающего язык пришельца.
-- А уже утро? -- спросил он и посмотрел на Саньку, будто только он один знал правильный ответ.
-- Нет. Уже вечер. Закат солнца вручную! -- огрызнулся Андрей.
-- Значит, так, -- произнес Санька слово "так" тоном старшины роты, никогда не сомневающегося в своей командной правоте, -- в милицию сообщим о факте исчезновения Эразма не раньше полдня...
-- А надо вообще сообщать? -- испуганно спросил Игорек.
-- Надо! Но только после того, как я вернусь... Кстати, он паспорт оставил?
-- Да, -- радостно сообщил Андрей. -- На месте. В кармане джинсов.
-- Значит, панику пока не поднимаем. Я вернусь -- примем решение...
-- А мне это... ехать на регистрацию? -- уже на правах подчиненного поинтересовался Андрей.
Он только теперь ощутил, что выполнять команды легче, чем их отдавать. Не нужно напрягать извилины.
-- Обязательно ехать. Раз ввязались в бой, надо драться до последнего...
-- А когда исчезнет последний, что тогда? -- обреченно спросил Игорек.
В маечке и шортиках он еще сильнее смахивал на ребенка-переростка. Наверное, поэтому его никто и никогда не звал Игорем, а только Игорьком. Люди с такими лицами не стареют. Примерно как Пол Маккартни.
-- Больше никто исчезать не будет, -- твердо ответил Санька.
Глава пятая
СТО ОЧКОВ ДЛЯ СИНЕГО БЛЭЙДЕРА
Курортников в этой части набережной было до удивления мало. Видимо, проиграв в какой-то момент битву за серые сто десять -- сто двадцать метров асфальта, они ушли греть свои мясистые тела в другое место. А победители -роллеры -- с неистовством людей, которым платили за это бешеные деньги, утюжили и утюжили кусок набережной коньками.
Санька застал их в тот момент, когда джинсовые парни и девчонки крутили слалом вокруг выстроенных в ряд битых кирпичей. После первых заездов, где узор вокруг кирпичей вырисовывали обе ноги, пришло время слалома на одной. Доехать до конца трассы удавалось далеко не всем. Разгон приходилось набирать еще из той части набережной, где лениво прогуливались курортники и было тесно от едких шашлычных палаток и белых прилавков мороженщиц. Не всем роллерам хватало смелости пронестись в разгоне мимо мужика, несущего на вытянутых руках шашлык, или машущей по лицу журналом-веером дамы, по сравнению с которой японский борец сумо смотрелся жертвой концлагеря. Те, кому хватало, до финиша все-таки доезжали и под восхищенные хлопки девчоночьими и пацанячьими ладонями по его (или ее) ладони кричали: "Йе-е-а!" и зарабатывали сто очков мелом на стене санатория, в которую упиралась набережная.
Самые лихие, для которых кирпичный слалом был далеким прошлым, вытворяли цирковые номера на лестнице, ведущей к набережной от автобусной площадки. Больше всего доставалось стальным трубам-перилам.
Разбежавшись на площадке, пацаны в черных рэперских джинсах впрыгивали на трубу и съезжали по ней к набережной. Одним, чтобы удержать равновесие, приходилось наклонять коньки и, становясь боком, скользить на внешней части пластиковых ботинок. Другие умудрялись съехать на роликах, что было не так уж просто. Труба не очень отличалась от колесиков по ширине.
Равновесие удерживали далеко не все. Даже, скорее, мало кто его удерживал. Черные джинсы ныряли к земляному склону и пропахивали его, взбивая кучу пыли и камешков. От каждого такого падения неминуемо оставались синяки, но пацаны с монотонностью раз и навсегда заведенных игрушек все прыгали, прыгали, прыгали...
Изучив всех роллеров, Санька остановил взгляд на девчонке с журавлиными ногами. Ее пацанячья прическа и самый громкий среди всех голос могли быть только у лидера. Таковы уж люди. Если вместе собираются хотя бы двое, то один тут же становится лидером.
-- Это чемпионат города? -- подойдя к девчонке, затравленно дышащей после приобретения очередных ста очков, спросил он.
-- А-а... Что-о?
-- Я говорю, соревнуетесь?
-- А вы ха-а... вы... ха-а... журналист?
-- Да, -- не стал Санька разочаровывать девчонку.
-- Будете про нас критику писать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56