Майгатов тоже подал плексиглас в эту сторону и, выглядывая из-за среза искусственного стекла, увидел, как сжались плотнее полукольца, как метнулась в ожидаемом направлении голова и вдруг, описав какую-то немыслимую дугу, выстрелила броском к его левой, приоткрывшейся руке.
- А-а! - кинул ввысь нутряной, жуткий крик матросик с надстройки, и Майгатов с ужасом, почти не понимая и не веря тому, что произошло, увидел близко-близко от себя змеиную голову с острым рогом, которая сомкнула челюсти на запястье левой руки.
Он машинально тряхнул руку вниз и одновременно разжал пальцы, державшие плексиглас. Тот завалился на бок и острым краем рубанул по желтому туловищу змеи. Челюсти разжались, и тяжелая, почти метровая кишка упала на раскаленную палубу.
Майгатов пятился назад, пока не наткнулся на чью-то фигуру.
- Юрочка, ты как, Юрочка? - выплыло сбоку испуганное лицо Анфимова.
- Ны-нормально, - омертвевшими губами прожевал Майгатов и с тайным ужасом опустил взгляд на запястье левой руки, которую он все время держал на уровне груди, словно хотел посмотреть, сколько же сейчас времени, и никак не мог этого сделать.
А на запястье были действительно часы. Крупные, прямоугольные, со слегка скругленными боками часы "Океан" - награда от командующего флотом, полученная еще в первый лейтенантский год, в тот год, когда корабли еще плавали, иногда стреляли и даже иногда попадали. По стеклу часов веером разбегались трещины, а на широком, сантиметров пять в поперечнике, кожаном ремешке, который давным-давно еще подарила Майгатову мать, слева от циферблата между кнопками секундомера лежала вытянутая желтая капля. Отделившиеся от нее мелкие, еле видимые капельки тянулись еще на сантиметр к краю ремешка.
- Господи, хоть бы на кожу не поп-пало, - простонал Анфимов. - Д-дай расстегну, - попросил он Майгатова, и тот ощутил, как худенькие пальцы командира, подрагивая, коснулись снизу запястья кожи, медленно вынули стальной усик из дырочки и, развернув ремешок, отняли его от руки.
Анфимов так же медленно донес часы до палубы, положил их на ее раскаленную, как сковородка на печи, сталь и резко, будто его подбросили, вскочил.
- Ну что: нет покраснений? - склонился над запястьем. - Вот чего-то есть. Но, может, это от солнца... Фельдшер! Где фель... А, посмотри, как тут?
Длиннющий - хоть в баскетбол играй, а не копти службу на корабле сверхсрочник, старшина первой статьи, журавлем склонился над запястьем, по-вологодски прогундел:"Ня знамо" - и тут же стал протирать руку Майгатова принесенным с собой спиртом.
- О, мля, Анфимов, а ты говорил, спирт кончился, - недовольно пробасил Бурыга. - Старшина, - заставил фельдшера вытянуться по стойке "смирно", как мазню свою кончишь, занесешь флакон в мою каюту, - и глазом примерил: грамм с триста будет.
Фельдшер посмотрел на Анфимова, Анфимов - на торпедный аппарат.
- Есть, - процедил сквозь зубы фельдшер и, увидев, что Бурыга сразу как-то размяк, повеселел, сверху вниз сказал Майгатову, надавливая на "о": - Когда укус, противоядие надобно и много питья, ежели вот нет, как у вас, кажись, то ничего вроде и не надобно. Водичку только поболее прежнего попейте. На всякой случай...
- Ну, зараза! - окриком стряхнул с себя оцепенение Майгатов и широким шагом двинулся к ящикам.
Змея жалась в тень и беспрерывно водила и водила в стороны боками, уплощаясь и пытаясь зарыться в такой спекшийся, такой твердый, такой странный песок, чтоб спастись от жары, от огромных двуногих созданий, от всего того, что было непонятно, страшно и непривычно.
Майгатов, не отрывая взгляда от этих ритуальных движений, нагнулся к плексигласу, который уже успел прокалиться под прямыми лучами солнца, снова поднял его щитом и шагнул вплотную к змее. Та лишь сымитировала толчок головой. Ее прожженое солнцем, толстое, мясистое тело не слушалось. Даже шипение еле выскреблось из-под лениво трущихся чешуек.
И Майгатов перестал бояться. Он опустил плексиглас, подсунул его лопатой под змею, провез метра полтора по палубе к леерам и, уже не обращая внимания на нервный, не доставший сантиметров с десять к его правой руке тычок головы, сбросил тяжелое, обмякшее тело за борт.
Последним быстрым взглядом отметил: на голове змеи сломан рог.
2
После стопки спирта, после жирного борща, сваренного из свиной тушенки и квашеной капусты, после пятнадцати традиционных минут подачи в каюты и умывальники пресной воды, которая хоть и пахла солью, но все же не жгла лицо при умывании, как морская, Бурыга ощущал себя умиротворенно. Он возлежал на боку в позе римского сенатора на ковре, постеленном поверх койки в анфимовской командирской каюте, и, перемежая слова сытыми отрыжками, басил:
- Хар-рошее у тебя "шило", Анфимов. А вот ты знаешь, почему спирт на флоте "шилом" зовут? Думаешь, от того, что пронзает, ежели саданешь? А ни хрена... Хошь, историю расскажу?
Анфимов с задержкой кивнул. Под плотным балахоном каютной жары он нестерпимо хотел спать и даже не понял, чему он кивнул.
- А история такая.., - и вдруг встрепенулся: - Слушай, а чего ты скрывал, что Майгатов - жлоб? Сразу ж видно: денег ему мало. В миллионеры захотел податься...
- Н-нет, не жлоб, - стер сон с лица мокрой ладонью Анфимов. - Был бы охоч к деньгам, бизнесовал бы. Полфлота этим занимается. А он всю зарплату отсылает. Часть - матери в Новочеркасск, часть - сестре на Украину, в Донецк, кажется. Она - мать-одиночка.
- Что: прямо всю зарплату отсылает? - привстал на локте Бурыга.
- Всю, - кивнул огненно-рыжим чубом Анфимов.
- А он откуда родом?
- Вроде как донской казак.
- То-то я гляжу - вредный. И усищи распустил. А чего у него нос такой вбитый?
- Боксом, вроде, баловался. Даже, говорят, не баловался, а мастером спорта был этого...
- СССР?
- Да-да. Но он вообще-то тихий. Жизнь просто заела. Знаете, как всякому нормальному человеку, хочется тишины, тепла, уверенности в завтрашнем дне, хорошей семьи...
- А он - тово?
- Н-нет, не женат... Господи, какая же жара здесь!
- Тебе - что? А я во: больше центнера. Одного пота за сутки с ведро выделяю... га-га-га-га, - гортанно посмеялся. - А эти дятлы сверху талдычат: стойте на "яшке"*) и ждите команды. Их бы сюда из Севастополя... Слышь?
Анфимов вздрогнул, разлепил короткие рыжие полоски ресниц. Наклонился щекой поближе к старенькому, дохленькому вентилятору, который гнал воздух, кажется, только для самого себя.
- Извиняюсь. Привычка. Адмиральский час все-таки. Весь флот спит, кроме вахты...
- Слушай, а что это за такая зараза была? А ну, вызови библиотекаря...
Толстый матрос с мятым-перемятым лицом принес пузатый энциклопедический словарь. Осоловелыми глазами последил за листающими страницы пальцами Бурыги, которые были скорее похожи на сосиски, чем на пальцы.
- Во, мля, харя эта, - ткнул ногтем в рисунок. - Гля, Анфимов.
- Похоже. С рогом, - подтвердил тот.
- Во: так и прозывается - рогатая гадюка. Та-ак, окраска... чешуя... грызуны... Слышь, мышами питается. Ее б на наших крыс натравить... Движется боковым ходом. Понял, почему Майгатов оплошал? Эта ж зараза не прямо ползет, а вбок, вбок...
По-стариковски прохрипел на переборке переговорный пульт "Каштана". Анфимов снял коричневый рожок микрофона, взвесил на -------- * "Яшка" ( жарг.) - якорь. ладони. Бурыга упрямо сопел над книгой, и его безразличное распаренное лицо подсказало Анфимову, что слушать придется ему. "Командир," - тяжело выдохнул он в горячий микрофон, и оттуда выкатились тяжелые, усиленные плохой связью до оперного баса слова:"Вахтенный офицер, та-ащ к-дир. По радиосвязи прошел сигнал "SOS". Координаты - одиннадцать миль от нас, ближе к берегу. Матрос говорит, что после "SOS" на английском радист прокричал что-то по-русски и смолк. Похоже, что судно наше российское. Пока на запрос не отвечает." Анфимов помрачнел. "А что по локатору?" "Есть на экране." "А ближе нас что: никого нет? Тут же судов, как машин на автобане." "Отметки есть на экране. Но ближе нас никого нет. Кто-то еще вот в милях в двадцати. Этот корабль... ну где "SOS", как бы в стороне от фарватера. На отшибе, вроде того."
Анфимов выглянул в щель между традиционной фанеркой и ободом иллюминатора. Глянцевой пленкой лежало синее до боли в глазах штилевое море. Из-за еле улавливаемого горизонта такой же натянутой до звона синей пленкой висело небо. В такую погоду? И сигнал "SOS"?
Анфимов оторвал взгляд от слепящей синевы, посмотрел на жирные капли пота на лысине Бурыги и сказал этим каплям:
- Товарищ капитан второго ранга, недалеко от нас российское судно терпит бедствие. Сигнал "SOS" получен. Прошу добро на съемку с якоря.
- Чего? SOS? - Бурыга с неожиданной для него резвостью сел, вбил похожие на толстые батоны ноги в сандалии. - А штаб? Может, запросить? Сдвинул глубокую борозду на лбу между выгоревшими бровями. - Ладно: по ходу запросим.
Он говорил еще что-то, но этого "ладно" было достаточно для Анфимова. Прижав рожок микрофона к пересохшим губам, он выдохнул давно уже лежавшие на языке слова:"Объявляйте боевую тревогу. Корабль экстренно к бою и походу приготовить..."
3
Итальянец был не похож на итальянца. Пепельно-русые, соломой лежащие волосы, бузгубый, рыбий рот, длинная, как у голландца или там у шведа, физиономия. И только глаза, крупные карие глаза, так похожие на маслины, лежащие на белом подносе лица, еще могли напомнить о южном солнце, о гондолах, карнавалах и прочем, что символизировало Италию.
- Он - из Ломбардии родом, - отпарировал высказанные вслух сомнения генерал, начальник управления. - А Ломбардия долго входила в состав Австрии. Так что парень не без немецкой крови, хоть и зовут его,.. - отнес снимок от дальнозорких, поблекшей синевы глаз, - Паоло...
Иванову довод понравился. Не нравилось другое: что опять прийдется работать с иностранцем. Такое впечатление, что, как только на его плечо упала звезда капитана Федеральной службы контрразведки, так его перевели в какое-нибудь посольство за рубежом. Хотя никуда из Москвы он не уезжал, а так и оставался в своем родном управлении. И работа была та же - наркотики. Но время надломилось, мир стал меньше и теснее, и то, чем раньше с экранов кинотеатров нас пугали, когда показывали американских гангстеров, сошло с этих экранов на наши улицы. И уже не хватало времени на какого-нибудь давно немытого, пропахшего плацкартами поездов пацана, везущего из днепропетровских степей в Питер или в Москву мешок маковой соломки, потому что пацан этот был слишком мелкой рыбешкой по сравнению с теми китами, что уже начинали бороздить просторы наркобизнеса. А вокруг китов шустыми лещами да щуками заюлили американцы и пакистанцы, итальянцы и заирцы. Одни везли на свой страх и риск то в чемоданах с десятью днами, то в желудках, другие гнали целые партии в транзитных контейнерах.
Итальянец не относился ни к первым, ни ко вторым. В Москву он привез три миллиона долларов наличными. "Баксы" хранились в огромном, непонятно как собранном станке, который он сопровождал на выставку, но брать его было нельзя. Итальянская полиция передала его нашим эмвэдэшникам из рук в руки, потому что деньги шли "белые" - от наркобизнеса, - шли на "отмыв" в Россию, где это можно было сделать в миллион раз быстрее и легче, чем в любой другой стране мира.
Контрразведку подключили к этому делу сразу, и вот теперь Иванов изображал из себя клерка из совместного российско-итальянского предприятия, которого на самом деле и в природе-то не существовало, сидел в душной "стекляшке" за столом, заваленным буклетами, и вел наблюдение за блондином Паоло. А тот в таком же стеклянном закутке напротив скучал возле своего "Троянского коня", набитого "баксами", и изредка вскакивал, если какой-нибудь шальной посетитель проявлял интерес к его неподъемному монстру.
Каждое такое вскакивание сопровождалось щелчком в левом ухе Иванова. "Жучки" терпеливо впитывали и впитывали в себя сложную смесь итальянских, английских и русских слов, но помочь пока не могли. Никто из тех, кто забредал в закуток Паоло, на связника не "тянул". Во всяком случае, ни у Иванова, ни у соседа-майора из милиции, тоже красиво упакованного под валютного клерка, профессиональное чутье ни разу не подало сигнала.
А шел уже последний выставочный день. По правилам Экспоцентра, он заканчивался всегда в полдень, но многие уже с утра начали упаковывать товары, на которые они искали оптовых покупателей. Полки пустели с такой скоростью, словно по павильону временами проносился ураган. Выставка поблекла, потеряла свои яркие краски, превратилась в шумный вокзал. Буклеты, проспекты и наклейки, которые еще пару дней назад вручались нашим зевакам с видом даримых бриллиантов, мусором валялись по проходам. Праздник закончился, но все были так радостно возбуждены, точно он только начинался для коммерсантов. И лишь Паоло грустил возле своего стального монстра, который еще не нужно было упаковывать. По плану выставки загнать его обратно в контейнер должны были работяги-грузчики где-то через пару часов.
Она возникла из ниоткуда. Точнее, сначала была тележка с горой картонных ящиков, потом необъятная фигура грузчика в синем комбинезоне, а когда они снова открыли вид на грустного Паоло, он стоял по стойке "смирно" перед девушкой в светло-бежевом платье. Фигура у нее была на пять баллов с плюсом. По лицу оценку он поставить не мог, потому что видел девушку лишь со спины.
В ухе ожили голоса:
- Буон джорно.
- Буон джорно.
У нее был приятный, но уже чуть подшершавленный курением голос.
- По-русски понимаете?
- Си. Немнього.
- Тогда давайте познакомимся. Меня зовут Анна. А вас?
- Менья?.. Паоло. Толко зачьем?.. Я нет времьени знакомится. Савтра в Милано... Самольет...
- А ночь? Вы бы не пожалели, сэр...
Паоло напрягся, зачем-то полез в нагрудный карман. Деньги, что ли, решил пересчитать?
Майор-эмвэдэшник хитро подмигнул, воткнул в пухлый рот сигарету, громко щелкнул зажигалкой и одним углом рта, под глотки дыма, подытожил:
- Опять - шлюха. Может, повязать ее, стерву?
Иванов не успел ответить. Паоло протянул девушке гостиничную визитку и почему-то по-английски, словно после глупого обращения к нему "сэр" он не мог говорить ни на каком языке, кроме английского, попросил позвонить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27