– Ваша светлость! – Он весело сверкнул глазами и чопорно поклонился. Он подхватил поддон, который я чуть не перевернула, и минуту мы с ним стояли, оба вцепившись в него.– О Кевин, неужели это действительно ты? – воскликнула я, когда, наконец, обрела дар речи, а Белоручка подскочил и освободил нас от булок.– Да, моя дорогая, это я во плоти, и я очень рад, что нашел тебя.Люди с недоумением смотрели, как мы обнимаемся, кричим и хохочем, словно помешанные, пока я не объяснила, что Кевин мне почти как брат, который пропал и считался давно погибшим.– Но я никогда не верила этому, – ликовала я, когда мы сидели в тихом местечке под навесом, который шел вдоль всех четырех сторон дома. – Ты ведь не знаешь, что это я заставила Руфона послать Эйлба разыскивать тебя?– Вот, значит, почему волкодав прибежал ко мне, а я удивлялся, как это получилось.– Он так тосковал, мы боялись, что он умрет, – объяснила я, вспоминая, что никто не мог заставить огромную собаку поесть, с тех пор как ушел ее хозяин. – Все говорили, что тебя либо съели волки или медведи, либо, что еще хуже, схватили разбойники и продали в рабство. Я рассчитывала, что Эйлб поможет тебе выжить.Кевин наклонил голову и заговорил беспечным тоном, хотя слова его были серьезны.– Тогда я обязан тебе жизнью, потому что я почти умирал с голоду, а погода в тот год была холодной… Без Эйлба, помогавшего мне в охоте и согревавшего меня во сне, я бы наверняка умер.Наступило молчание, в течение которого я боролась с собой, чтобы не выпалить вопрос, так долго мучивший меня: Ты любил меня, Кевин? Ты убежал из-за того, что не мог вынести присутствия посланцев короля, приехавших сватать меня? Или это были просто мои детские мечты, которые заставляли меня ждать твоего возвращения, цепляться за надежду, что однажды ты вернешься, не оставлявшие меня вплоть до того момента, когда я вышла замуж за Артура? И сейчас, когда он вернулся, хотя и слишком поздно, мне необходимо было знать правду.– Почему… почему ты ушел?Священник смотрел в одну точку, как будто выискивал какую-то истину, с той же непонятной напряженностью, какую я замечала в Лансе. Наконец он откашлялся и заговорил, стараясь избегать моего взгляда.– Отец Брилей сказал бы, что это случилось потому, что я еще не нашел своего призвания. Помнишь того пиктского священника, которого мы повстречали у Лох-Милтон, того храброго старика, покрытого татуировками, с глазами, светящимися любовью к Богу? Это он нашел меня, больного и дрожащего в летнем домике, который прилепился к краю ущелья у водопада.Если бы он не оказался там, я бы умер, но он отвел меня в монастырь в Уитхорне, где я и поправился.Кевин, наконец, встретился со мной взглядом и улыбнулся. Его голос и манера говорить остались почти такими же, какими я их помнила. Однако я была уверена, что совсем не случайно он не ответил на мой вопрос прямо. Может быть, потому, что Кевин не испытывал того, что я приписывала ему, может быть, испытывал такие же чувства, что и я, а может быть, на самом деле все, что нам известно о любви, это то, что мы сами привносим в нее, а все остальное надо принимать на веру.Эта мысль мне явно не понравилась, и я постаралась переменить тему.– Но ведь тогда ты не был христианином?– Гм… мне потребовалось время, чтобы понять милость Господню. Я слышал, что Бригит ушла в монастырь.– Да, в Уэльсе.Мне показалось странным, что так много людей, которых я любила, оказались последователями Белого Христа – Бригит и Игрейна, Винни и вот теперь Кевин.– Великие небеса, Ланс, когда ты приехал? – крикнул Артур, торопясь к дому, и вдруг замедлил шаг, поняв свою ошибку.– Это Кевин, о котором я тебе так много рассказывала, – объяснила я, и мой муж шагнул вперед, доброжелательно улыбаясь.– Мы будем рады, если ты побудешь с нами, – объявил он.Кевин с радостью принял приглашение, и к тому времени, когда мы все сошлись за вечерней трапезой, его пребывание среди нас казалось таким естественным, как будто он никогда и не исчезал.Но, несмотря на то, что меня взволновал его приезд, а Артур проявил себя любезным хозяином, кого действительно растрогало появление в нашем доме священника, так это Изольду.Я в тот же вечер сообщила ей о его приезде, а на следующее утро она несмело поинтересовалась у меня, может ли он исповедать ее. Кевин провел с ней большую часть дня, а вечером она вышла к ужину.Спустя два дня Изольда уехала в Касл-Дор после того, как Кевин благословил и ее, и воинов, которые должны были ее сопровождать. Я обняла королеву, и мы махали руками, провожая ее, надеясь, что самая горестная часть ее любви и расставания с Тристаном закончилась.– Что ты сказал ей? – спросила я, не думая о том, что посягаю на тайну.Священник укоризненно посмотрел на меня, потом улыбнулся.– Я напомнил ей об обязанностях королев, о чем я не раз говорил тебе.Я засмеялась, вспомнив, как много раз он терпеливо убеждал меня в том, с чем, как я думала, мне никогда не доведется столкнуться.«Какая кельтская королева говорит: «Я не могу»? Конечно, ты можешь!»Если кто-то и мог вселить в Изольду мужество сделать то, что должно быть сделано, то это был Кевин.Дни становились короче, и новые кладовые наполнялись яблоками и капустой, репой и солониной, копчеными окороками и кусками оленины, свисающими со стропил. Было припасено также много соленого масла, с которым мы дотянем до весны.Ланс и Трис приехали как раз к Самхейну, а Кевин согласился провести зиму у нас при условии, что ему будет позволено регулярно проводить мессу для христиан нашего двора. Многим христианам и язычникам Кевин нравился, но Триса среди этих людей не было, поскольку он считал священника виновным в том, что Изольда уехала.– Мне наплевать, чья она жена, но церковник не имел права отнимать ее у меня, – жаловался Трис, совершенно искажая факты.Он злобно оглядывал зал, будучи пьяным настолько, чтобы не заботиться о том, что говорит, и достаточно трезвым, чтобы одержать верх над всяким, кто возразит ему.Ланс, единственный человек, которого Трис слушал в эти дни, уговорил его взять арфу, и он долго услаждал нас замечательной музыкой. Отложив в сторону свой инструмент, Тристан рыдал пока, наконец, не заснул, сидя за столом и уронив голову на руки.Это повторялось все чаще и чаще по мере того, как Трис все больше и больше проникался жалостью к себе, виня в своих несчастьях всех, кроме самого себя. Потом однажды вечером он зашел слишком далеко, обратив свой гнев на Изольду и утверждая, что она обманывала его, завлекая его, ввела его в заблуждение мечтами о любви, хотя в душе она не верна.Паломид встал и, решительно пройдя через зал, остановился перед арфистом.– Как смеешь ты порочить ее доброе имя? – презрительно бросил он. – Она делала все, что хотелось тебе. Поэтому бери назад свои клеветнические слова, или завтра утром мы встретимся в поединке один на один.– Зачем ждать утра? – прорычал Трис. – Я могу сейчас побить любого в этом зале, в том числе и тебя.Паломид поднял подбородок и надменно посмотрел на возлюбленного Изольды.– Я человек чести и не дерусь с пьяными, – объявил он. – Завтра на рассвете.– В Круглом Столе не будет никаких ссор, – прорычал Артур, собираясь не допустить бессмысленного кровопролития. – Тристан, пришла пора забыть про свою страсть и зажить своей жизнью.– Ты не понимаешь, – закричал высокий рыцарь, врываясь в круг и словно угрожая всем присутствующим. – Она моя… навсегда. Моя жизнь и моя смерть. Мы предназначены друг для друга, и никто: ни священник, ни корнуэльский король, ни араб не могут встать между нами. – Он грохнул кулаком по столу, от чего на пол посыпались тарелки и кубки, потом резко повернулся и смерчем бросился на Паломида.Зал ахнул, потому что Трис был лучшим борцом королевства. Араб пригнулся, – приготовившись защищаться, и, когда Тристан прыгнул на него, невысокий рыцарь отскочил в сторону.Паломид дрался лишь для того, чтобы сдерживать Тристана, не нанося ему вреда, но все равно к концу драки они все были в синяках. Несмотря на то, что Тристан был пьян, он оказался победителем, он прижал араба к полу, победно закричал и потерял сознание.Ланс и Динадан понесли его на койку, а остальные окружили Паломида, хваля его за благородство и ворча по поводу буйного поведения корнуэльца.На следующий день Артур приказал Бедиверу отвезти Тристана в Бретань, где ему предстояло служить посланником верховного короля при дворе короля Бана.– Не сомневаюсь, что Трис найдет себе место у кого-нибудь из местных принцев, – сказал Артур и добавил: – Если повезет, он начнет новую жизнь.После этого события мы погрузились в зимнюю жизнь, великолепную в своих узорах золотого и белого цветов, полную морозными днями любви, смеха и тяжелой работы. Мы ездим верхом с Лансом, смеемся, играем и наслаждаемся полнотой жизни при свете свечей, мы танцуем с народом праздничными веселыми ночами… мы каждый день работаем с Артуром, уютно устраиваемся вдвоем под одеялом, когда звезды льдисто блестят в ночном небе над Сомерсетом. И каждое утро эти двое мужчин обходят крепость, проверяя часовых, обсуждая планы на день, решая, что нужно делать.Часто я наблюдаю за ними, когда они, тяжело ступая, идут по двору нога в ногу по чистому белому снегу. Они разговаривают, сблизив головы и забыв обо всем на свете, берегут и обновляют нашу землю. Артур поправился, стал крепким и румяным, полным энергии, а худой смуглый Ланселот шел рядом с ним с гибким изяществом. Они заставляли меня сравнивать одного с добротной плотной овечьей шерстью, а другого – с блестящим мехом котика.Я не могла представить, как можно не любить их обоих.Мы прилагали усилия не только для строительства крепости, мы занимались и Делом.Этой зимой мы нашли решение, как сделать дороги безопасными.– Всем нужна соль, – начала я, когда однажды ветреным днем мы сидели за длинным столом, заваленным картами и табличками с записями. – Мест, где добывают ее, гораздо меньше по сравнению с глубинными селениями, которые в ней нуждаются. А перевозка так опасна…Ланс оторвался от свитка с отчетом римского сборщика налогов.– Империя облагала налогом соляные обозы и использовала эти деньги на расчистку дорог. Если бы только мы имели металлические деньги, мы бы сделали то же самое.Я думала, каких трудов будет стоить организация монетного двора, когда заговорил Артур.– Мы могли бы обещать, что соль будет доставляться в те города и тем военачальникам, которые в обмен на это будут поддерживать порядок на дорогах и расчищать их. Что вы думаете?– Мне кажется, это превосходная мысль, – сделал вывод Ланс. – И все от этого выиграют – путешественники и торговцы, да и королевские гонцы.Мы кинулись к карте, прослеживая на ней места, указанные в списке сборщика налогов, и обсуждая, кто из мелких королей захочет участвовать в этом, а кто нет. В конце концов, эта система заработала отлично и оказалась одной из самых удачных.При первых признаках весны Фрида, наконец, решилась принять христианство и выйти за Грифлета, и они попросили Кевина провести эту церемонию. Удивив всех, на свадьбу приехали ее мать и сестры, что сделало праздник еще более радостным. Но было и огорчение, потому что ее отец отрекся от нее. Это глубоко потрясло их обоих, потому что Фрида была его любимой дочерью.Паломид, как всегда, был обходителен, хотя печально замкнут. Позднее он признался Лансу, что, когда он желал новобрачным счастья, их радость делала еще более невыносимым его собственное одиночество.– Похоже, он все еще страдает от своей безнадежной любви к Изольде, – заметил бретонец.Когда землю под березами стали устилать цветы пролесков, а ночами страстно закуковала кукушка, араб стал еще беспокойнее. Поэтому я не особенно удивилась, когда он попросил позволения покинуть двор.– В последнее время мы с ирландским священником много разговаривали, – объяснил Паломид, – и я решил, что хорошо бы мне поехать в Аравию… посмотреть, какая она и есть ли у меня там родные… Кроме того, меня всегда тянуло к новым местам… к развалинам Рима, к городу Константина…По лицу Артура было легко понять, что его расстроила возможность потерять одного из своих лучших воинов, но он был не из тех, кто мешает другим людям плести нить собственной жизни.– Я слышал кое-что интересное о византийских законах, которые могут быть полезны здесь. Может быть, оказавшись на Востоке, ты сможешь познакомиться с ними? – спросил Артур.Паломид с готовностью согласился и стал готовиться к отъезду в Эксетер, где он надеялся сесть на корабль, отправляющийся в Срединное море. Мы дали ему рекомендательные письма к разным королям на континенте и особое письмо к императору Анастасию. За день до отъезда араба, Кевин пришел ко мне и спросил, не могли бы мы поговорить наедине.– Давай поедем верхом, – предложила я, вспомнив, как часто мы скакали наперегонки и катались на холмах Регеда.Мы поехали по дороге, ведущей в Гластонбери. Быстроногая старела, но была по-прежнему сильной и готовой к быстрому бегу. Мы пустили лошадей шагом только после того, как тяжелым галопом промчались по лесным дорогам.Доехав до границы владений Гвина, мы остановились полюбоваться на кобыл, пасущихся на лугу. Хозяин Нита держал и пони и больших лошадей, и несколько минут мы с Кевином обменивались замечаниями по поводу этих животных.– Думаю доехать с Паломидом до Девона, – небрежно обронил Кевин, когда мы повернули к дому. – Мне хочется заглянуть в Касл-Дор и посмотреть, как дела у Марка и Изольды.Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к облачению друга моего детства, которого теперь вели духовные догматы, что отгораживало его от повседневных дел и желаний. И вот теперь, когда я привыкла к переменам, происшедшим с ним, его пребывание у нас сделалось таким привычным, что я предполагала, что он будет жить у нас всегда.Мысль о том, что он может уехать, вывела меня из моего благодушного настроения.– Будет так странно, – размышляла я вслух, – без Тристана, Бедивера, Пеллеаса и Гавейна, а теперь и без тебя и Паломида.– Я думаю, и без Ланселота, – предположил Кевин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56