..
За десять лет жизни в Нью-Йорке у Алексея возникали самые разные впечатления от города и его обитателей, в том числе самые нелицеприятные. Черт его знает, возможно, не всегда верными были эти впечатления. И все же ему казалось, что город учил воспринимать других не ниже и не безнравственнее себя, видеть окружающее глазами себе подобных, постараться испытывать переживаемые ими чувства и расширять масштабы своего мировосприятия до размеров общечеловеческих. Потому и отдавал он Нью-Йорку должное: хоть город и привык к мрачной картине убийств, грабежей и мошенничества, люди здесь упорно продолжали ценить в себе и других прежде всего их личные качества, избегали стереотипов в оценке личности, готовы решительно встать на защиту своих прав на свободу и на стремление к счастью, да и вообще быть такими, какими хочется, не переходя при этом границы разумного самоутверждения и не покушаясь на права других.
Если одинаково беспристрастно срывать покровы тайных грехов со всех городов, то и в Нью-Йорке обнаруживаешь, как можно испытывать некоторое удовольствие при виде чужих несчастий, веру в колдунов и нечистую силу приравнивать к духовному поиску, а библейскую заповедь не творить зла даже во имя блага нарушать с необычайной легкостью. Найдешь здесь и достаточно зловредных, что упорно стремятся уйти в мир иной, норовя прихватить с собою ближнего. "После нас хоть потоп? Да хоть и при нас!"
Как и повсюду, здесь в ходу обычные зависть и корысть, включая самые бескорыстные их разновидности. По всеобщему закону продвижения в должности восходят наверх с самовлюбленностью Нарцисса, оставляют внизу чувство юмора, не гнушаются интриганством и местью. Или находят для себя "таежные углы", чтобы впасть там в спячку и из злобы продлить себе удовольствие наблюдать чужие страдания. Или, будучи в целом трезвенниками, сами себя загоняют в винные погреба, невольно превращаясь в законченных пьяниц.
Словом, Нью-Йорк и есть сама жизнь неприкрашенная, когда затрудняешься даже сказать с полной уверенностью, кто кого больше пародирует: мы её, она нас или мы сами себя. И убереги нас всех от искушений, дай каждому сил быть пастырем самого себя, соблюдая законы при сохранении своего и чужого душевного покоя...
Алексей взглянул на часы, поднялся со скамейки, пересек Бродвей и направился обратно к Центральному парку. Вдали маячил силуэт "Таверны на лужайке". Опаздывать на встречи было не в его привычке.
Ровно в два он уже стоял под навесом у входа в ресторан, построенный на территории парка в том самом месте, где раньше находилась овчарня. Подъезжали такси и лимузины, из них выходили прилично одетые граждане. Чтобы не распариваться на солнце, они сразу же ныряли в прохладу ресторации.
- Полковник, вы остаетесь верны своим правилам конспирации, - раздался голос за спиной Алексея, и кто-то тронул его за плечо.
Он обернулся. Перед ним широко улыбался внушительного сложения мужчина, чем-то напоминавший частного сыщика Ниро Вульфа, правда выглядевший чуть поспортивнее и полегче кило этак на тридцать. Бесстрастные черты его лица создавали первое впечатление, будто этого человека никогда не назовешь "душечкой". Под глазами висели подтеки, в тяжелом буравящем взгляде таилось больше проницательности, чем любопытства. Так, наверное, и должен выглядеть отставной специальный агент ФБР, неутомимый борец с криминальным сообществом.
- Фрэнк, приятель Джорджа, - представился он. - И я очень рад возможности иметь с вами некоторый тет а тет.
При входе их почтительно встретил метрдотель и проводил до столика. Чувствуя, что в дальнейших его услугах пока нет нужды, тут же удалился.
В зале ресторана не светилось ни одной лампочки. Лучи солнца проникали рассеянными сквозь стены из зеленого стекла, принося с собой ощущение, будто сидишь на лоне природы в прохладном закутке парка, где не нужно прятаться от жары и жадно ловить освежающий ветерок. Все это чудесно дарили бесшумно работавшие кондиционеры.
- Я вас не случайно пригласил именно сюда, - сказал Фрэнк. - Ведь вы жили неподалеку, если меня не подводит память.
- Совершенно верно, в пяти минутах ходьбы. Однако хочу вам признаться, за все мои годы в Нью-Йорке здесь никогда не был.
- Из соображений конспирации?
- Да нет, просто так получилось, что вы первые меня в этот ресторан пригласили. Кроме того, у меня были совсем другие интересы.
- О, вы не представляете себе, сколько мы угрохали денег, дабы проведать о ваших подлинных интересах.
В это время подошел официант, поинтересовался вкусами клиентов относительно легких или крепких напитков. Выбор пал на "мартини".
- За что выпьем? - полюбопытствовал Фрэнк. - Как у вас принято? За здоровье или встречу?
- Давайте за жизнь, какая бы ни была и что бы с нами ни вытворяла.
Похоже, Фрэнк ожидал другого тоста, но поднял рюмку и охотно поддержал:
- Окей, для начала за жизнь и с надеждой, это не последний глоток.
Чокаться рюмками они не стали, следуя местному обычаю.
- Не знаю, как вас, - начал Фрэнк, отведав, видно, своего любимого напитка и уже не так пристально смотря на Алексея, - но меня вытащили на свет Божий для того, чтобы я делал его уютнее для себя и жил, не омрачая существование других. И я старался не омрачать, сражаясь около тридцати лет с маньяками-убийцами, мафией, террористами, шпионами и прочими нарушителями закона. Не стану скрывать, был способен и обмануть для пользы дела, поступить против своей совести в интересах расследования и поиграть на чувствах других, скрывая собственные. А что, у вас было иначе?
- Строго говоря, отличалось в оттенках. При этом я заставлял себя выбрасывать из головы мысли о предосудительном и не забывать на пути грешном о мудрости с оглядкой.
- Еще бы, ведь вы работали под "крышей" без дипломатического иммунитета.
- То есть старался на первый импульс не отвечать, а больше прислушиваться ко второму.
- Мне помнится, впервые приехали в Штаты, когда вам было чуть больше двадцати шести, - заметил Фрэнк, предлагая собеседнику сигарету. - Тогда я уже работал в контрразведке и мы, буйствуя от избытка жизненных сил, охотились за ребятами из русской резидентуры с азартом, словно собаки за зайцами, которые постоянно от нас ускользали, а потом развлекались тем, что гонялись за собственным хвостом. Мы заботились о своей национальной безопасности, вы - о своей.
- И, предполагаю, искали пути меня пришпилить?
- Безусловно. Тщательно просеивали и анализировали все, что удавалось получить от информаторов, прослушивания телефона и квартиры, из сводок наружного наблюдения, разговоров среди ваших знакомых и агентурных сообщений тех ваших коллег, кого мы уже завербовали.
- И что же?
- Не собиралось достаточно улик. Мы все ждали, когда вы начнете "расклеиваться" и непроизвольно свидетельствовать против себя же. Шли месяцы, годы. К сожалению, ухватиться было не за что. Говорю совершенно откровенно, прямых доказательств вашей негласной работы, которые могли бы фигурировать не в оперативной разработке, а на суде, нам не хватало, хотя, повторяю, косвенных улик было достаточно. У нас оставался выход объявить вас "персоной нон грата", что самое легкое, если не грешить перед совестью и законами Соединенных Штатов. Или подставить вам провокатора на пути к согрешению и взять вас с поличным.
- И вот тогда-то попытаться меня завербовать? - дополнил Алексей список новой альтернативой.
- Думали и об этом, - неуверенно сказал Фрэнк.
Тут подплыл официант в ожидании заказа на выбранные блюда, выслушал, ничего не записал и незаметно исчез.
Приметы его профессии все же дают знать о себе, подумал Алексей, приглядываясь к американцу. И одна из них - надменная учтивость, точно рассчитанная на выуживание из человека нужных сведений, в сочетании с надлежащей выдержкой.
- Так что же с вербовкой? - напомнил он вслух. - Я не припоминаю таких попыток. Хотя, хотя в ваших документах все могло быть.
- Ну это в разведке легко сочинять байки про дерзкие вербовки, а потом отсутствие конкретных результатов списывать на осложнение обстановки, - не без причины огрызнулся Фрэнк. - В контрразведке такое исключено не в виду нашей более высокой морали, просто по причине, что всё проверяется сразу и на месте.
- Поверьте, я не хочу никого обижать. Просто привык считать, что важна не тайна сама по себе, а тайна, которую стоит скрывать. В этом, надеюсь, мы с вами находим понимание, иначе не сидели бы здесь.
- Тогда предлагаю выпить за встречу. В неё никто из нас не верил.
- И даже не предполагал, что такое может произойти, - уточнил Алексей и хотел было чокнуться, но на полпути спохватился.
Фрэнк уловил попытку сгладить острые углы беседы и стал "оттаивать". Возможно, и оттого что принесли сочный кусок говядины, а он был голоден, Или от второго "мартини", а он, судя по всему, был с этим напитком на "ты", хотя в английском языке такого местоимения нет и оно чаще всего понимается интуитивно. Бог знает отчего и Алексей начал расслабляться в пределах подобающего. Такое бывает с обеих сторон без видимых причин, когда встречные потоки биотоков сталкиваются и переплетаются, настраивая в благоприятном ключе.
- И все же, - продолжил Фрэнк без былой пружинки в голосе, - если кто-то из наших ребят отважился бы сделать вам предложение о негласном сотрудничестве и обмене информацией, дабы вы быстрее продвигались по службе, и в самой для этого пристойной форме, как бы вы среагировали? Меня раздирает любопытство услышать что нас ожидало.
- Я спросил бы об одной вещи, которую вы явно не предусмотрели.
- О какой именно, Алексей? Не тяни меня за ногу!
- Есть ли у вас на эту вербовку санкция и соответствующие гарантии от Президента Соединенных Штатов Никсона, Форда, Рейгана, в зависимости от того, кто был в ту пору хозяином Белого Дома.
От неожиданности Фрэнк оставил нож в куске мяса и откинулся на спинку кресла.
- Допустим, мы сказали бы, что такая санкция у нас имеется. Что тогда?
- Попросил бы её показать на гербовой бумаге с подписью, печатью, датой, как и положено.
- Черт меня дери! - хлопнул Фрэнк по столу. - Допустим, документ у нас в руках.
- Тогда попросил бы дать его мне и подождать, пока я съезжу в резидентуру и оставлю там на хранение в сейфе у генерала.
Раздался не просто хохот, но хохот, заставивший всех за соседними столиками повернуть головы в их сторону и сделать это без всякой укоризны или осуждения, лишь с интересом, кому это так весело.
- Я им говорил то же самое, - произнес Фрэнк чуть потише. - Для вербовки всегда нужны основания, а ты их нам не давал. Угроза же силового давления меня лично не привлекала и казалась, по большей части, абсурдной. Между прочим, я имел дело с некоторыми вашими перебежчиками. От них даже пахло одинаково.
- Любопытно, чем?
- Когда они потели, что с ними происходило постоянно, от них веяло запахом, как бы тебе сказать, опустошенной души. Если знаешь, что я имею в виду.
- Догадываюсь. Что до меня, Фрэнк, если говорить на чистоту и серьезно, я не согласился бы на сотрудничество с вами по тем же причинам, что и ты - с нами. Во-первых, из чувства собственного достоинства. Ну а потом я до сих пор считаю Америку не единственной, мягко выражаясь, хранительницей самых благородных и прогрессивных идей в мире.
- Звучит в высшей степени убедительно. Иное мне было бы даже просто неприятно услышать, - заметил Фрэнк и попросил официанта принести ещё по одному "мартини".
- Хочу, Алексей, приоткрыть тебе одну тайну из тех, что не стоит скрывать, - сказал он, выпив на сей раз за здоровье. - Мы сознательно дали тебе возможность поработать здесь в Америке и не устраивали против тебя никаких особых ловушек.
- Любопытно, чем я такую любезность заслужил?
- Потому что наши самые прожженные медиумы, пытавшиеся проникнуть в подкорку твоего мозга, обнаруживали, что там уже нельзя ничего перестроить. Но самое главное - они чувствовали твое корректное к нам отношение.
- Что ты имеешь в виду под "корректным"?
- Прежде всего уважительный профессионализм, что проявляется даже в том, как ты вел автомашину, когда за тобой по пятам следовала бригада сотрудников наружного наблюдения. Из их донесений явствовало: ты не заставлял людей дергаться демонстрацией своих лихих выкрутас на колесах, никогда не подставлял их под удар встречного движения. Некоторые даже отмечали, будто ездить за тобой одно удовольствие. Как это у тебя получалось? Расскажи, если не секрет.
- По правде, я исходил из того, что за мной следят люди, у которых есть семьи и дети. Они выполняли свою работу, я - свою. Чья важнее или рискованнее, зависит от точки отсчета. Не хамить, когда мне не хамят, это, вероятно, у меня в генах заложено.
- Вот это я и хотел услышать, - глубокомысленно заметил Фрэнк. - Ты знал и любил свое дело. Но почему, позволь спросить, ушел в отставку чуть раньше обычного? По здоровью? Если хочешь напустить тумана, лучше промолчи. Я отнесусь с пониманием.
- В инвалиды меня ещё рано записывать, хотя былой прыти уже нет. Ушел я без обиды и злобы. Никто меня не выгонял, даже наоборот. Как тебе сказать, просто у каждого кем-то заранее отмечены этапы его жизни. Кончился у меня один, начался другой. Впрочем, о минувшем вспоминаю без сожалений. Что было, то было. А как у тебя?
- Тоже ушел без обиды. Меня никто не вытряхивал, как гнилое яблоко из корзины. И вообще нет повода выражать бурную радость или тоску от завершения моего тесного общения с криминалом. Утешать меня не надо. Но вот отчего я действительно расстраиваюсь, так это оттого, что вижу сейчас в открытой продаже все больше беллетристических пособий по обстоятельному обучению граждан новейшим приемам вымогательства, грабежа, подлога, терроризма. Раз так, ловите мошенников и бандитов без меня.
- Но ведь у тебя, Фрэнк, есть свое детективное агентство. Тоже, по-видимому, интересная работа.
- Так-то оно так, однако не открывает мне ничего нового. К тому же, я сворачиваю этот бизнес и хочу завести свой челн куда-нибудь в глухие места Британской Колумбии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46