я знал обо всех домах в Чартерстауне, какой за сколько продан.
Не обошел я вниманием и тот факт, что, хотя облапошили они владелицу имения минимум на 25 миллионов, реальная сумма, которую удалось выручить от этой авантюры, была вчетверо выше. Таким образом, каждый из членов «Бумажного Сообщества» нагрел руки на 10 миллионов. Неплохо они обставили пожилую леди.
В довершение я поручался за возвращение 100 000 фунтов, которые как бы занимал у Майлса, и сверх того обещал выплатить миллион, который лично был должен ему. Но это пустяки, я уже чувствовал вкус победы.
Два служащих отеля были привлечены, чтобы засвидетельствовать мою подпись, хотя содержание документа оставалось для них тайной, но Майлс, естественно, дал им слово адвоката, что сделка совершенно законна. Таким образом, я дал письменно подтвержденные показания против себя и остальных «собратьев по бесчестью», показания, которые могли быть представлены в суд. Но я ничуть не беспокоился, считая, что победа у меня в кармане. Да и тюрьма не страшна, когда тобой руководит азарт. Как всякий игрок, я был полностью поглощен мечтой, фантазией, а моя фантазия состояла в том, чтобы отомстить Коту.
Почему я был так уверен, что Майлс не отнесет тут же мое признание в полицию? Наверное, потому, что я начал понимать этого человека. Им двигало любопытство, он видел способности пса, но по-прежнему сомневался, сможет ли это сработать в игре.
Когда с писаниной было покончено, свидетели удалились со своим гонораром и наилучшими пожеланиями, выразив готовность в другой раз, когда потребуется, поучаствовать в подобном пари.
Остались трое: он, я и Пучок.
– Приступим, – сказал Майлс. – Итак, вы угадываете задуманную карту.
– Я буду просто задавать вопросы, – предложил я. – Вам на них отвечать не надо. Пес будет чувствовать вашу реакцию.
– Без проблем, – развел руками Майлс. Он опять перешел на лексику антипода.
– Это червы?
– Никакой реакции, – подсказал Пучок.
– Бубны?
– То же самое.
– Пики?
– Никаких эмоций.
Стало быть, трефы, что еще остается? Следующий заход.
– Картинка или туз.
– Нет, – заметил Пучок.
– Пятерка или ниже.
– Ничего.
– Помните, вы не должны отвечать, – оттягивал я время. – Только когда я скажу: «Вот ваша карта» – и запишу ее. Восьмерка или ниже?
– Холодный, как огурец, – сказал пес, который вряд ли был на короткой ноге с огурцами. Насколько мне известно, в собачьем рационе они не предусматривались.
Стало быть, по методу исключения, оставалась девятка треф.
– Вот ваша карта, сказал я, придвигая к себе листок бумаги и взяв карандаш.
Я уже стал записывать карту, когда услышал слова Пучка:
– Он ни капельки не вспотел.
Я наспех заштриховал записанное.
В чем дело? Почему он так хладнокровен? Любого проберет дрожь или пот, когда дело идет о ста тысячах.
– Вас не беспокоит проигрыш? – спросил я.
– Ничуть, – непринужденно ответил Майлс, слегка улыбаясь и откидываясь в кресле.
– В таком случае здесь может быть проблема.
– Так какая карта? – с нотками злорадства в голосе спросил Майлс.
– Что за карта, что за карта? – забормотал Пучок, смущенно виляя хвостом.
– Гм.
– Это не карта, – заметил Майлс.
Тут я понял, что попал. Мой метод не действовал, когда я играл против того, кто эмоционально не переживал потерю денег.
– Ладно, – сказал я, демонстративно протягивая ему запястья для наручников. – Сажайте.
– Уже сдаетесь? – усмехнулся Майлс. – В таком случае фонд «Прозрение» будет вам чрезвычайно благодарен.
– За что?
– За вложение ста тысяч фунтов на их счет. Я уже заранее расстался с этими деньгами – они были предназначены на благотворительность. Вы садитесь в тюрьму, а дети в Африке избавляются от катаракты, так что все довольны. Деньги переходят к тем, кто в них нуждается и их заслуживает.
Пес притиснулся ко мне, жарко дыша.
– Это здорово, – сказал он. – Жалко слепых детей.
И он был прав.
– И что случилось бы с этими детьми, если бы я выиграл? Неужели вы не выделили бы им эти деньги?
– Нет.
– Но почему?
– Я филантроп, а не социалист, который мечтает раздать все свои капиталы. Существует предел персональной ответственности даже для финансовых набобов. Я уже давно собирался выделить им эту сумму, они идут у меня пятнадцатыми в списке. Четырнадцать организаций уже получили свое. Вы исчерпали мой лимит, полтора миллиона в год – это сумма, которую я могу себе позволить тратить на благие цели.
– Вы еще не выиграли, – сказал я. Ничего себе, я, оказывается, отбирал деньги у слепых африканских детей. О боже, теперь мне нужно, во что бы то ни стало, выиграть миллион сто тысяч фунтов.
– Мне кажется, я все-таки выиграл, – сказал адвокат.
– А что случилось бы, если бы вы проиграли?
– Я даже не задумывался об этом, мистер Баркер, – усмехнулся он.
– Скольким детям можно спасти зрение на эту сумму?
– Десяткам тысяч. Думаю, каждая операция стоит около двух тысяч фунтов.
– И вы готовы были отдать эти деньги мне.
– Я смотрю на это несколько по-другому. И в отличие от вас не призываю никого «принять мою точку зрения», как вы там говорили в начале нашего разговора.
– Нет, вы собирались поставить на карту здоровье тысяч детей. Не кажется ли вам это чересчур эгоистичным?
Майлс чуть зарделся. Краснеющий адвокат – это нечто новое.
– Он стал потеть, – тихо сообщил Пучок. Но я и сам видел это. Он отвел глаза, скрестил руки на груди – все признаки волнения налицо.
– Я не собирался проигрывать пари, потому что вы не можете угадать карту!
– Ну, теперь я начинаю думать другое. – Он был у меня на мушке. – Ну-ка, попробуем еще раз. Начнем все снова. Вам просто надо осознать, что значит проиграть. Если я угадаю карту, деньги пойдут на игру. Если нет, тысячи детей получат шанс увидеть мир. Это червы?
– Он весь покрылся потом! – возликовал пес. – И сердце у него застучало.
Меня и самого бросило в пот. Еще бы. Слепые дети. Я же не последний подонок.
– Трефы?
– Успокоился, – сообщил пес.
– Значит, червы, – констатировал я.
– Нога у него затряслась мелкой дрожью, – заметил пес.
Я и сам это видел.
– Это картинка или туз.
– Жми его, дави! – подзадоривал пес.
– Не будь свиньей, – одернул я его.
– Прошу прощения.
– Король или выше.
– Утих, – доложил пес, – но не очень.
– Дама, – сказал я.
– Гав, гав, гав! – обрадовался Пучок. – Вот он, детка!
– Значит, это валет червей.
– Успокоился. Похоже, это была дама.
Я написал на листке «дама червей» – в этот раз я не стал рисовать карту, после первой неудачной попытки уверенности у меня поубавилось.
– Вот ваша карта, – придвинул я ему листок. Теперь мне не нужно было подтверждения Пучка – Майлс заметно побледнел, ознакомившись с содержанием листка. Вот теперь у него был надлежащий вид. Такой, как и должен быть у человека, только что проигравшего сотню тысяч.
– Ну… я… – замямлил Майлс, с которого сразу сошел весь лоск.
– Я же говорил, – сказал Пучок.
Возможно, адвокат слишком долго жил в прагматичном Южном полушарии, возможно, «мое слово закон», усвоенное с университетской скамьи, было забыто, или, может быть, он просто был слишком умудрен опытом, в любом случае денег я так и не получил – ни денег, ни даже твердого обещания, что они будут моими. И вообще, я не ощущал твердой уверенности, что Майлс готов с ними расстаться.
Спорить не приходилось: я был не в том положении, чтобы отстаивать свои права. Достаточно было уже и того, что я доказал свои возможности, точнее, наши с Пучком возможности. Теперь ему были нужны гарантии, что я действительно разбираюсь в покере, что я, говоря профессиональным языком, «лошадка», на которую можно поставить сто тысяч. «Лошадкой» в покере называется тот, кто играет на чужие деньги, вроде брокера на бирже. В покере много таких звериных терминов. Например, 500 фунтов называются «обезьяной». Но, чтобы поставить их в игре, не нужно идти в зоопарк за североафриканской бесхвостой макакой по имени магот. Впрочем, я отвлекся.
Вначале мы заказали колоду карт, и я в десять минут разбил его в игру под названием «семикарточный стад».
– У меня был зажат туз, – заявил он, объясняя, почему поставил на кон все свои спички. – Я думал взять на следующей сдаче.
– Но ведь у вас нет чувства, что будто вы играете на деньги? – сказал я, ссыпая в карман спички по старой привычке забирать выигрыш со стола сразу. – Что и требовалось доказать. Так что собака, сами видите, здесь ни при чем. Я профессиональный игрок.
– Еще бы, – фыркнул Майлс, – вам только и осталось, что играть на спички.
Затем он настоял, чтобы мы сходили в бизнес-центр отеля, где располагался интернет-клуб.
Оказалось, что в Рождество играющих в интерактивный покер еще больше, чем в обычные дни. Впрочем, как это ни печально, я как раз один из таких людей, которые «не пропускают» и праздников.
Здесь я еще раз продемонстрировал Майлсу свои способности, поднявшись за три часа игры до четырех тысяч от начальной ставки в сотню. Кажется, мой спонсор был удовлетворен таким результатом.
Естественно, опять-таки Пучок здесь был ни при чем. Не мог же он разнюхать по проводам, что на уме у моего противника. Кстати, в покер в интернете играют далеко не одни новички.
Мы сидели в утонченной обстановке гостиничного ресторана, разрушая эту утонченную обстановку своими клоунскими рубашками. Пучок остался спать в номере Майлса, приняв в качестве снотворного пару стейков.
После обеда, несмотря на сытое благодушие, я почувствовал, что Майлсу что-то не дает покоя. Первое, что я мог предположить: он чувствует дискомфорт, имея в перспективе расставание с сотней тысяч фунтов, которые должен доверить отпетому мошеннику. Я решил попытаться успокоить его.
– Знаете, ваша мама был чудесной женщиной. И мы ладили с ней. Я сделал все, что мог.
– Знаю, – ответил Майлс. – Труднее всего было понять, почему вы перевели все деньги в прямые инвестиции, а не направили их на какие-нибудь посторонние цели. Поначалу мне показалось, что вы изощренный криминал.
– Прикажете принять это за комплимент?
– Да нет. Теперь я вижу, с чем столкнулся на самом деле. – И он покачал головой с тем же выражением: «Нет, вы только подумайте, бывают же такие люди на свете».
– Я просто хотел ей помочь, – втолковывал я. – Это не так уж аморально…
– Отнять деньги у бездомных собак? Это все равно, что украсть.
Что я мог сказать? Что Линдси не пылала страстью к собакам, в отличие от его мамы, что Линдси смогла убедить меня, что все это чепуха и человеческие отношения гораздо важнее. И что же, в конце концов, предложила мне Линдси в качестве «человеческих отношений»?
Я уткнулся в меню. Оно было иллюстрированным. С цветной фотографии мне соблазнительно подмигнуло крем-брюле с корицей.
– Слушайте, – заговорил Майлс, – я тут подумал и решил: может быть, покончим со всем этим?
– Как покончим? – несколько опешил я.
– Я верну вашу исповедь с признанием во всех грехах, что вы натворили, и лично гарантирую, что не буду преследовать по закону. Как вам такой вариант?
– И что дальше?
– А ничего. Разойдемся каждый своей дорогой.
Крем-брюле вдруг перестало казаться таким привлекательным.
Конечно, можно все начать сначала. Выбить свою кредитную карточку из Робинсонов, занять пару тысяч в банке, начать встречаться с Люси. Может быть, даже бросить карьеру агента по недвижимости, если получится сколотить капитал, играя вместе с Пучком. (Вот интересно – еще недавно я зарекался садиться за покерный стол вообще!) Да, я мог начать новую жизнь. Из мрачных глубин отчаяния показался светлый пик надежды. Что-то в этом роде я где-то читал.
И начать жизнь с новой девушкой и старой собакой, жизнь, в которой не маячит впереди грозный призрак тюрьмы, где нет никакой Линдси, нет даже моих родителей – и стало быть, обязанностей по отношению к ним.
– Вы серьезно? – спросил я. Опыт научил меня сомневаться во всем. Лучше лишний раз проверить.
– Серьезнее не бывает, – кивнул Майлс. – Я даже могу подписать надлежащий документ.
– Но как же ваши деньги?
– Может, мне удастся выколотить их из Тиббса. Во всяком случае, он получит иск. Вы же тут ни при чем. Я не хочу терять на этом еще сотню тысяч.
– Понимаю, – пробормотал я. – Понимаю. – Сейчас я был точно пассажир с «Титаника», узнавший, что осталось еще одно место в шлюпке. Передо мной блеснул луч надежды, а доведенный до отчаяния и готовый к схватке с жизнью человек в такие минуты становится слабым. Еще бы. Какой подарок. Новая жизнь. Забытое прошлое. Снова честен. И, как знать, может быть, даже благополучен.
– Разрешите позвонить по вашему мобильному.
Майлс придвинул мне трубку, лежавшую на столе.
Люси ответила не сразу. Были слышны какие-то голоса, шум – наверное, она присутствовала на вечеринке, вроде встречи школьных друзей, судя по бодрым развязным выкрикам.
– Люси, это я, Дэвид.
– Ну как? Ты забрал его?
– Все в порядке!
– Отлично, Дэйв, погладь его за меня.
– В любимом месте, за ушком?
Со стороны наш разговор, наверное, казался полной нелепицей. Два взрослых человека обсуждают такие проблемы… Но мне теперь было все равно. Широкое, светлое будущее распахивалось передо мной, теплое, уютное. В общем, собачье.
– Люси, к тебе можно заехать? Тут события приняли несколько иной оборот, чем я предполагал.
– То есть развернулись в худшую сторону?
– Нет, просто… все несколько осложнилось. На самом деле, напротив, все прекрасно, несмотря на то, что одет я как ведущий телешоу для подростков. Ты не сможешь заплатить за такси, когда я приеду?
Я сиял, как званый гость на ток-шоу, впервые я почувствовал себя таким безобразно счастливым. Жизнь вдруг стала такой простой, как бывает, когда никак не можешь подобрать цвет стен для спальни – и вот, ткнув наугад пальцем, в раскрытом каталоге видишь какой-нибудь ВК3344904, идеальный оттенок, в который можно окрасить душу.
– Хорошо, – просто сказала Люси (у Линдси непременно возникли бы вопросы: откуда я еду, сколько это будет примерно стоить, и не могу ли я добраться на автобусе).
– Похоже, ты занята там с кем-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52