Выбор порадовал, цены сказка
Боль была такая, что даже челюсти свело и заныло под пломбами.
Все произошло так неожиданно, что я потерял равновесие и в процессе падения пытался прийти к компромиссу с реальностью: «О, если бы я только мог устоять, я бы успел опереться рукой о стол, а если это не предотвратит падение, я успею подстраховаться руками, выставив их перед собой; боже мой, я падаю боком, и он долетит первым, удар крепкий, сотрясающий все тело, теперь я лежу на полу, точно рыба, выброшенная на берег».
Женщина завопила, забегая за стойку регистратуры и прячась от клыков Пучка, – видимо, она окончательно решила, что собака бешеная.
Она успела нажать кнопку вызова, и еще две женщины из кабинета по соседству спешили на помощь.
И пока Пучок стоял надо мной, рыча и скаля зубы, дежурная удерживала поводок, а кто-то зашел сзади и опытным движением надел на него намордник и закрепил.
Теперь он мог только скалиться и рычать.
– Он вас серьезно укусил, – заметила женщина.
Я увидел, что по порванной штанине расплывается темное пятно. На рану я предпочел бы не смотреть.
– Он не виноват, – простонал я с земли. – Он не хотел, в самом деле…
– Не оправдывайте его, – сказала женщина с аптечкой, опускаясь рядом. – Эта собака опасна для общества. – Она облила ватный тампон антисептиком, прицеливаясь в мою рану.
Другая в это же время пристегнула поводок к ошейнику Пучка и стала отволакивать его куда-то в сторону.
– Вы же не будете его усыплять, правда? – стонал я.
Женщина с тампоном усмехнулась:
– Думаю, этого не понадобится. У нас отличные специалисты, умеющие вправить мозги, в отделе психиатрической ветеринарии.
Я хотел остановить их, сказать, чтобы они вернули мне Пучка, я хотел забрать его домой… но я не сделал этого. Наступил поворотный момент наших отношений. Надо было совершить решительный шаг, такой же отчаянный, как первый прыжок с парашютом, когда шагаешь сквозь открытую дверь самолета и бросаешься в бездну. Тогда я этого шага не сделал.
Тогда я подумал о Линдси и о нашем будущем. Мои отношения с собакой были подточены не дефицитом любви, а нехваткой времени. И мне приходилось решать судьбу других, в перспективе более продолжительных отношений. Поэтому пес пал жертвой на алтарь нашего совместного будущего.
– Спокойно, – сказала женщина с тампоном, – главное, не двигайтесь. Будет немножко жечь.
А за ее спиной я разглядел Пучка, которого уволакивали за зеленую железную дверь.
– До свидания, Пучок, – сказал я. Дверь закрылась, и Пучка не стало.
27
ДОМ, НЕМИЛЫЙ ДОМ
Все в этом новом доме блистало чистотой и роскошью, напоминая телевизионную картинку с установленным на максимум уровнем контрастности.
Конура, несмотря на отмену заказа, была доставлена из магазина и стояла могильным памятником, нераспакованная, у стены в зеленом садике на заднем дворе, в ожидании своего часа: когда Линдси закончит тяжбу с магазином и добьется возврата денег.
Капиталовложения были сделаны, и долгие вечера позднего лета превратились в более короткие вечера ранней осени. Я в одиночестве прогуливался по окрестным лесам и рощам и ходил на Даунс.
Конечно, я регулярно навещал Пучка, пытаясь вразумить его, доказать, что он сам отправил себя в добровольное изгнание, но ни к чему хорошему это не привело. Он оставался безучастен.
Более того, в ответ на мои ежедневные посещения он даже ни разу не подошел ко мне. Я едва мог разглядеть его, забившегося в угол. К тому же его заслонял какой-то убогий доходяга спаниель, который плевать хотел на все мои просьбы отойти и шиканья.
– Не надо так себя вести, – увещевал я Пучка, доставая курятину, принесенную в пластиковом контейнере из магазина. – На, съешь кусочек.
Спаниель клацал зубами за металлической сеткой рядом с моими пальцами, дразнящий запах распространялся по приюту, и в соседних клетках поднимался страшный шум. Пучок оставался бездвижен.
Помещение производило угнетающее впечатление: длинные ряды собачьих клеток в два этажа. Пучок сидел на верхнем уровне, фактически на высоте моего роста, так что стоило ему захотеть, и мы могли общаться с глазу на глаз, лицом к лицу. Однако он упрямо отворачивал морду и отсиживался в глубине своего карцера.
– Неужели тебе нравится здесь сидеть? – шел я на провокацию. – Пойдем, Люси приготовила стейк.
Я заметил, как шевельнулось ухо, но больше никакого движения с его стороны не последовало. Пучок никак не откликался, и тогда я стал рассказывать ему о своих прогулках по лесу в окрестностях Чартерстауна, намекая, что он также мог бы принять в них участие; говорил о том, что Люси, скорее всего, отправится в отпуск в Корнуолл вместо поездки в Испанию, так что сможет забрать его с собой, а также о превосходном запахе осенних вечеров.
Пес не двинулся с места. Он был холоден и безучастен, как гранитная скала.
В конце концов, приходя в приют, я стал замечать на себе косые взгляды. Менеджер Джули пригласила меня к себе в кабинет и намекнула, что я что-то зачастил к ним.
– Это выводит собак из равновесия? – растерянно спросил я.
– Нет, – ответила она. – Это выводит из равновесия вас. Позвольте спросить, мистер Баркер, – я, конечно, больше разбираюсь в собачьей диетологии, но вы нормально питаетесь?
– Прекрасно.
– У вас нормальный аппетит?
– Не жалуюсь.
– Вам не кажется, что стоило бы обратиться к доктору?
– Нет. А вы думаете, стоит?
– Вы не замечаете, что разговариваете сами с собой? – вопросом на вопрос ответила она.
– Что-то вроде того, – сделал я неопределенный жест, не выражающий согласия с этим утверждением, но и не отрицающий его.
Последовала продолжительная пауза. Часов в кабинете не было, но мне слышалось назойливое тиканье затянувшегося времени.
– Вы нуждаетесь в помощи, мистер Баркер, – сказала Джули. – Посмотрите. – Она достала маленькое складное зеркальце из сумочки и поднесла к моему лицу.
Оттуда выглянула бескровная физиономия, с воспаленным от бритья подбородком, со свежим порезом на скуле, с галстуком, затянутым как на удавленнике, и волосами, слипшимися под слоем геля для укладки.
– Мне кажется, слишком частые визиты травмируют вас. Может быть, вам стоило бы сделать небольшой перерыв, – сказала она тоном женщины, которой как раз и необходим этот самый перерыв.
Я обвел взглядом кабинет. Сейчас нас с Пучком разделяло не более пятидесяти ярдов, и в то же время все обстояло так, будто между нами пролегла сотня миль. Наверное, мне нужно было отступить, оставить попытки вернуть расположение Пучка, ведь я вообще большой специалист по разного рода капитуляциям.
Как это говорила Линдси, когда я заводил разговор о том, что брошу курить? «Тебе это будет легко, ты всегда пасуешь перед трудностями».
Она была права.
Время расплывалось передо мной, расползалось под ногами. Следующее, что я увидел, – склонившиеся надо мной женские лица, которые зачем-то громко звали меня:
– Мистер Баркер! Мистер Баркер!
И тогда я понял, что лежу на полу.
– Позвоните мне, если у Пучка изменится поведение, – попросил я (идиотская просьба, не правда ли?).
– Собака М20984, – сказала Джули, постукивая по папке, лежавшей перед ней на столе. – Обязательно сообщим.
– У вас есть мой номер телефона?
– Мы найдем ваш номер, мистер Баркер, – заверила меня Джули. – Можете быть уверены.
– Можно мне взглянуть на него напоследок?
– Конечно.
Мы снова направились к собачьим камерам, и я сразу устремился к Пучку по знакомому маршруту. Его клетка оказалась пуста, и в ту же секунду я почувствовал, что эта пустота, как вакуум, распространилась по всем моим сосудам.
Джули заметила, как я побледнел.
– Сейчас время уборки клеток, – сказала она. – Он вернется. Пойдемте за мной.
Но я не смог этого сделать. Что-то внутри меня оборвалось от нелепости происходящего в реальном мире, и я снова очутился на полу – на этот раз прямо перед клетками.
– Мистер Баркер, – послышался голос Джули, – мы вызовем вам такси.
Погода, которая обычно становится неустойчивой в октябре, совершенно разладилась в ноябре и к декабрю наградила нас дождем со снегом, который правильнее было бы назвать мокрым снегом или снежным дождем – то есть снегом, но без каких-либо искупительных эстетических качеств.
Вокруг нас постепенно вырастали дома, и я находил утешение в счастье Линдси. Однако пробить дорогу к шоссе А23 оказалось не так-то просто, потому что Айя Напа со своими дружками пронюхали об этом и привязали себя к деревьям, стоявшим на пути лесорубов. Они довольно хорошо там обустроились, соорудив нечто наподобие скворечников на ветвях, нипочем не желая слезать оттуда. У меня случился скандал с Линдси после попытки отнести им пирожков.
Был выкопан бассейн, и теннисные корты уже стояли в готовности принять первых игроков, которые бы непременно пришли, если бы не ветер, о котором полярные медведи говорят, переглядываясь: «Вот продирает!»
Наши потенциальные соседи постоянно прибывали в этот современный ковчег, сооруженный ради спасения от растущей волны преступности и нищеты двадцать первого века. С той только разницей, что прибывали они не «каждой твари по паре», а скорее «четыре на четыре», то есть появлялись на полноприводных тачках – джипах, «лендроверах», БМВ и «тойотах», проезжая за контрольно-пропускной пункт с охраной и шлагбаумом, установленным на месте снятых и отданных на реставрацию ворот.
После исчезновения из моей жизни пса я проверил свой банковский счет, на котором хранил деньги, заработанные игрой в покер. В последнюю неделю наших совместных сеансов за покерным столом я играл по-крупному, главным образом в Лондоне, пару раз на севере. Я уже приобрел репутацию маститого игрока и поэтому был зван в разные места, так что временами приходилось даже отклонять некоторые предложения. И повсюду предупреждали, что приходить с собакой нежелательно, и повсюду были готовы сделать для меня исключение.
Какой-то бритоголовый сумасброд полчаса копался в шерсти Пучка, пытаясь отыскать скрытые камеры наблюдения, после чего заявил: «А вы знаете, что у него шерсть суховата? Вы чем его кормите? Моему стаффорду здорово помогает масло печени трески».
В тот день, когда мы с Пучком расстались, на моем счету лежало 400 000 фунтов. К началу декабря сумма уменьшилась до двадцати тысяч и неуклонно таяла. За неделю до Рождества я взял банковский кредит на развитие бизнеса, чтобы иметь возможность продолжить игру в Дадли с двумя ирландцами, приехавшими из Сплита.
Играя с этими «далматинцами», я разорился окончательно. А еще неделю спустя у меня урвал изрядный куш какой-то баварец, семья которого промышляла продажей шерсти. Бог явно намекал мне на что-то. Ум мой выключился из игры, но я ничего не мог поделать. Я не мог не играть.
Впрочем, после выбрасывания на ветер крупных сумм мне полегчало, как после кровопускания, – теперь я не чувствовал себя в долгу перед псом. Более того, этими проигрышами я доказал себе, что могу пережить и куда более крупные и шокирующие потери, и вообще пытался проверить, есть ли в мире потери, которые еще крупнее крупных и шокирующих. Теперь я знаю, что есть, но тогда я еще не представлял себе, какого размаха они могут достигать.
Миссис Кэдуоллер-Бофорт похоронили очень быстро, даже как-то суетливо, однако, продолжая просматривать местную прессу, я узнал, что в ее честь проводится специальная поминальная служба 24 декабря в небольшой церквушке неподалеку от места ее проживания.
Очевидно, это ею был введен обычай проводить накануне Рождества благотворительный аукцион по продаже щенков и сбор денег на нужды бродячих собак. Собачники хотели воздать ей должное, но, поскольку викарий, как правило, обременен делами в предпраздничные дни, они выискали «окно» в церковных службах и плотном графике священнодействий 24-го, в десять утра.
Я отложил газету и стал думать о том, что Пучок наверняка захотел бы пойти туда.
В этот самый момент оживился Энди. Он делал знаки: меня спрашивали по телефону.
Я снял трубку, попутно заметив, что запачкал майонезом галстук. Это слегка обеспокоило меня, так как я помнил точно, что последний раз прикасался к майонезу недели две назад. Интересно, не пришло ли на ум кому из сотрудников, что это из-за жирного пятна на галстуке я принял на себя «надзирающую роль», отсиживаясь за столом за папками-скрепками и упрямо не желая иметь дела с клиентурой.
– Дэвид Баркер, фирма «Сын и Баркер», у телефона! – объявил я. Мой голос звучал преувеличенно любезно, однако так, словно я не подрегулировал громкость. На самом деле я вовсе не чувствовал особого расположения к звонившему, но уже взял за правило улыбаться как последний дуралей, когда жизнь, можно сказать, разваливается у меня на глазах.
– Мистер Баркер, – отозвался далекий голос. Было в нем что-то странно знакомое в интонации, в ударениях, хотя я наверняка мог сказать, что не знаю звонившего, так как у меня нет знакомых среди австралийцев, а этот голос был определенно гнусавый, хотя хранил обертона изысканной английской речи.
– К вашим услугам, – сказал я.
– Вы меня не знаете, но я должен задать вам несколько вопросов насчет поместья безвременно ушедшей миссис Кэдуоллер-Бофорт.
Я моментально похолодел, точно пес с окороком ветчины в зубах, когда в кухне включили свет.
– Да-да, – откликнулся я. Собственно, ничего другого я сказать и не мог, кроме этого «да-да».
– Вы, как я полагаю, контролировали весь процесс продажи дома, и земли с самого начала и до самого конца. Я правильно понимаю? Вы даже взяли на себя больше, чем обычно делает агент по недвижимости.
– Я пытался помочь ей привести дела в порядок, – сказал я.
– О том и речь, – продолжал голос. – Я как раз просматриваю ее финансово-учетные книги, чтобы расставить все точки над «i» и все перекладины у «t», и, думаю, вы могли бы мне кое в чем помочь.
– Благодарю за доверие, – ответил я. – Могу я поинтересоваться, с кем разговариваю?
– О, простите, вечно забываю представиться. С вами говорит ее сын, Майлс Кэдуоллер-Бофорт.
У меня появилось ощущение, какое бывает, когда резко встаешь, и только потом я заметил, что в самом деле вскочил с кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Все произошло так неожиданно, что я потерял равновесие и в процессе падения пытался прийти к компромиссу с реальностью: «О, если бы я только мог устоять, я бы успел опереться рукой о стол, а если это не предотвратит падение, я успею подстраховаться руками, выставив их перед собой; боже мой, я падаю боком, и он долетит первым, удар крепкий, сотрясающий все тело, теперь я лежу на полу, точно рыба, выброшенная на берег».
Женщина завопила, забегая за стойку регистратуры и прячась от клыков Пучка, – видимо, она окончательно решила, что собака бешеная.
Она успела нажать кнопку вызова, и еще две женщины из кабинета по соседству спешили на помощь.
И пока Пучок стоял надо мной, рыча и скаля зубы, дежурная удерживала поводок, а кто-то зашел сзади и опытным движением надел на него намордник и закрепил.
Теперь он мог только скалиться и рычать.
– Он вас серьезно укусил, – заметила женщина.
Я увидел, что по порванной штанине расплывается темное пятно. На рану я предпочел бы не смотреть.
– Он не виноват, – простонал я с земли. – Он не хотел, в самом деле…
– Не оправдывайте его, – сказала женщина с аптечкой, опускаясь рядом. – Эта собака опасна для общества. – Она облила ватный тампон антисептиком, прицеливаясь в мою рану.
Другая в это же время пристегнула поводок к ошейнику Пучка и стала отволакивать его куда-то в сторону.
– Вы же не будете его усыплять, правда? – стонал я.
Женщина с тампоном усмехнулась:
– Думаю, этого не понадобится. У нас отличные специалисты, умеющие вправить мозги, в отделе психиатрической ветеринарии.
Я хотел остановить их, сказать, чтобы они вернули мне Пучка, я хотел забрать его домой… но я не сделал этого. Наступил поворотный момент наших отношений. Надо было совершить решительный шаг, такой же отчаянный, как первый прыжок с парашютом, когда шагаешь сквозь открытую дверь самолета и бросаешься в бездну. Тогда я этого шага не сделал.
Тогда я подумал о Линдси и о нашем будущем. Мои отношения с собакой были подточены не дефицитом любви, а нехваткой времени. И мне приходилось решать судьбу других, в перспективе более продолжительных отношений. Поэтому пес пал жертвой на алтарь нашего совместного будущего.
– Спокойно, – сказала женщина с тампоном, – главное, не двигайтесь. Будет немножко жечь.
А за ее спиной я разглядел Пучка, которого уволакивали за зеленую железную дверь.
– До свидания, Пучок, – сказал я. Дверь закрылась, и Пучка не стало.
27
ДОМ, НЕМИЛЫЙ ДОМ
Все в этом новом доме блистало чистотой и роскошью, напоминая телевизионную картинку с установленным на максимум уровнем контрастности.
Конура, несмотря на отмену заказа, была доставлена из магазина и стояла могильным памятником, нераспакованная, у стены в зеленом садике на заднем дворе, в ожидании своего часа: когда Линдси закончит тяжбу с магазином и добьется возврата денег.
Капиталовложения были сделаны, и долгие вечера позднего лета превратились в более короткие вечера ранней осени. Я в одиночестве прогуливался по окрестным лесам и рощам и ходил на Даунс.
Конечно, я регулярно навещал Пучка, пытаясь вразумить его, доказать, что он сам отправил себя в добровольное изгнание, но ни к чему хорошему это не привело. Он оставался безучастен.
Более того, в ответ на мои ежедневные посещения он даже ни разу не подошел ко мне. Я едва мог разглядеть его, забившегося в угол. К тому же его заслонял какой-то убогий доходяга спаниель, который плевать хотел на все мои просьбы отойти и шиканья.
– Не надо так себя вести, – увещевал я Пучка, доставая курятину, принесенную в пластиковом контейнере из магазина. – На, съешь кусочек.
Спаниель клацал зубами за металлической сеткой рядом с моими пальцами, дразнящий запах распространялся по приюту, и в соседних клетках поднимался страшный шум. Пучок оставался бездвижен.
Помещение производило угнетающее впечатление: длинные ряды собачьих клеток в два этажа. Пучок сидел на верхнем уровне, фактически на высоте моего роста, так что стоило ему захотеть, и мы могли общаться с глазу на глаз, лицом к лицу. Однако он упрямо отворачивал морду и отсиживался в глубине своего карцера.
– Неужели тебе нравится здесь сидеть? – шел я на провокацию. – Пойдем, Люси приготовила стейк.
Я заметил, как шевельнулось ухо, но больше никакого движения с его стороны не последовало. Пучок никак не откликался, и тогда я стал рассказывать ему о своих прогулках по лесу в окрестностях Чартерстауна, намекая, что он также мог бы принять в них участие; говорил о том, что Люси, скорее всего, отправится в отпуск в Корнуолл вместо поездки в Испанию, так что сможет забрать его с собой, а также о превосходном запахе осенних вечеров.
Пес не двинулся с места. Он был холоден и безучастен, как гранитная скала.
В конце концов, приходя в приют, я стал замечать на себе косые взгляды. Менеджер Джули пригласила меня к себе в кабинет и намекнула, что я что-то зачастил к ним.
– Это выводит собак из равновесия? – растерянно спросил я.
– Нет, – ответила она. – Это выводит из равновесия вас. Позвольте спросить, мистер Баркер, – я, конечно, больше разбираюсь в собачьей диетологии, но вы нормально питаетесь?
– Прекрасно.
– У вас нормальный аппетит?
– Не жалуюсь.
– Вам не кажется, что стоило бы обратиться к доктору?
– Нет. А вы думаете, стоит?
– Вы не замечаете, что разговариваете сами с собой? – вопросом на вопрос ответила она.
– Что-то вроде того, – сделал я неопределенный жест, не выражающий согласия с этим утверждением, но и не отрицающий его.
Последовала продолжительная пауза. Часов в кабинете не было, но мне слышалось назойливое тиканье затянувшегося времени.
– Вы нуждаетесь в помощи, мистер Баркер, – сказала Джули. – Посмотрите. – Она достала маленькое складное зеркальце из сумочки и поднесла к моему лицу.
Оттуда выглянула бескровная физиономия, с воспаленным от бритья подбородком, со свежим порезом на скуле, с галстуком, затянутым как на удавленнике, и волосами, слипшимися под слоем геля для укладки.
– Мне кажется, слишком частые визиты травмируют вас. Может быть, вам стоило бы сделать небольшой перерыв, – сказала она тоном женщины, которой как раз и необходим этот самый перерыв.
Я обвел взглядом кабинет. Сейчас нас с Пучком разделяло не более пятидесяти ярдов, и в то же время все обстояло так, будто между нами пролегла сотня миль. Наверное, мне нужно было отступить, оставить попытки вернуть расположение Пучка, ведь я вообще большой специалист по разного рода капитуляциям.
Как это говорила Линдси, когда я заводил разговор о том, что брошу курить? «Тебе это будет легко, ты всегда пасуешь перед трудностями».
Она была права.
Время расплывалось передо мной, расползалось под ногами. Следующее, что я увидел, – склонившиеся надо мной женские лица, которые зачем-то громко звали меня:
– Мистер Баркер! Мистер Баркер!
И тогда я понял, что лежу на полу.
– Позвоните мне, если у Пучка изменится поведение, – попросил я (идиотская просьба, не правда ли?).
– Собака М20984, – сказала Джули, постукивая по папке, лежавшей перед ней на столе. – Обязательно сообщим.
– У вас есть мой номер телефона?
– Мы найдем ваш номер, мистер Баркер, – заверила меня Джули. – Можете быть уверены.
– Можно мне взглянуть на него напоследок?
– Конечно.
Мы снова направились к собачьим камерам, и я сразу устремился к Пучку по знакомому маршруту. Его клетка оказалась пуста, и в ту же секунду я почувствовал, что эта пустота, как вакуум, распространилась по всем моим сосудам.
Джули заметила, как я побледнел.
– Сейчас время уборки клеток, – сказала она. – Он вернется. Пойдемте за мной.
Но я не смог этого сделать. Что-то внутри меня оборвалось от нелепости происходящего в реальном мире, и я снова очутился на полу – на этот раз прямо перед клетками.
– Мистер Баркер, – послышался голос Джули, – мы вызовем вам такси.
Погода, которая обычно становится неустойчивой в октябре, совершенно разладилась в ноябре и к декабрю наградила нас дождем со снегом, который правильнее было бы назвать мокрым снегом или снежным дождем – то есть снегом, но без каких-либо искупительных эстетических качеств.
Вокруг нас постепенно вырастали дома, и я находил утешение в счастье Линдси. Однако пробить дорогу к шоссе А23 оказалось не так-то просто, потому что Айя Напа со своими дружками пронюхали об этом и привязали себя к деревьям, стоявшим на пути лесорубов. Они довольно хорошо там обустроились, соорудив нечто наподобие скворечников на ветвях, нипочем не желая слезать оттуда. У меня случился скандал с Линдси после попытки отнести им пирожков.
Был выкопан бассейн, и теннисные корты уже стояли в готовности принять первых игроков, которые бы непременно пришли, если бы не ветер, о котором полярные медведи говорят, переглядываясь: «Вот продирает!»
Наши потенциальные соседи постоянно прибывали в этот современный ковчег, сооруженный ради спасения от растущей волны преступности и нищеты двадцать первого века. С той только разницей, что прибывали они не «каждой твари по паре», а скорее «четыре на четыре», то есть появлялись на полноприводных тачках – джипах, «лендроверах», БМВ и «тойотах», проезжая за контрольно-пропускной пункт с охраной и шлагбаумом, установленным на месте снятых и отданных на реставрацию ворот.
После исчезновения из моей жизни пса я проверил свой банковский счет, на котором хранил деньги, заработанные игрой в покер. В последнюю неделю наших совместных сеансов за покерным столом я играл по-крупному, главным образом в Лондоне, пару раз на севере. Я уже приобрел репутацию маститого игрока и поэтому был зван в разные места, так что временами приходилось даже отклонять некоторые предложения. И повсюду предупреждали, что приходить с собакой нежелательно, и повсюду были готовы сделать для меня исключение.
Какой-то бритоголовый сумасброд полчаса копался в шерсти Пучка, пытаясь отыскать скрытые камеры наблюдения, после чего заявил: «А вы знаете, что у него шерсть суховата? Вы чем его кормите? Моему стаффорду здорово помогает масло печени трески».
В тот день, когда мы с Пучком расстались, на моем счету лежало 400 000 фунтов. К началу декабря сумма уменьшилась до двадцати тысяч и неуклонно таяла. За неделю до Рождества я взял банковский кредит на развитие бизнеса, чтобы иметь возможность продолжить игру в Дадли с двумя ирландцами, приехавшими из Сплита.
Играя с этими «далматинцами», я разорился окончательно. А еще неделю спустя у меня урвал изрядный куш какой-то баварец, семья которого промышляла продажей шерсти. Бог явно намекал мне на что-то. Ум мой выключился из игры, но я ничего не мог поделать. Я не мог не играть.
Впрочем, после выбрасывания на ветер крупных сумм мне полегчало, как после кровопускания, – теперь я не чувствовал себя в долгу перед псом. Более того, этими проигрышами я доказал себе, что могу пережить и куда более крупные и шокирующие потери, и вообще пытался проверить, есть ли в мире потери, которые еще крупнее крупных и шокирующих. Теперь я знаю, что есть, но тогда я еще не представлял себе, какого размаха они могут достигать.
Миссис Кэдуоллер-Бофорт похоронили очень быстро, даже как-то суетливо, однако, продолжая просматривать местную прессу, я узнал, что в ее честь проводится специальная поминальная служба 24 декабря в небольшой церквушке неподалеку от места ее проживания.
Очевидно, это ею был введен обычай проводить накануне Рождества благотворительный аукцион по продаже щенков и сбор денег на нужды бродячих собак. Собачники хотели воздать ей должное, но, поскольку викарий, как правило, обременен делами в предпраздничные дни, они выискали «окно» в церковных службах и плотном графике священнодействий 24-го, в десять утра.
Я отложил газету и стал думать о том, что Пучок наверняка захотел бы пойти туда.
В этот самый момент оживился Энди. Он делал знаки: меня спрашивали по телефону.
Я снял трубку, попутно заметив, что запачкал майонезом галстук. Это слегка обеспокоило меня, так как я помнил точно, что последний раз прикасался к майонезу недели две назад. Интересно, не пришло ли на ум кому из сотрудников, что это из-за жирного пятна на галстуке я принял на себя «надзирающую роль», отсиживаясь за столом за папками-скрепками и упрямо не желая иметь дела с клиентурой.
– Дэвид Баркер, фирма «Сын и Баркер», у телефона! – объявил я. Мой голос звучал преувеличенно любезно, однако так, словно я не подрегулировал громкость. На самом деле я вовсе не чувствовал особого расположения к звонившему, но уже взял за правило улыбаться как последний дуралей, когда жизнь, можно сказать, разваливается у меня на глазах.
– Мистер Баркер, – отозвался далекий голос. Было в нем что-то странно знакомое в интонации, в ударениях, хотя я наверняка мог сказать, что не знаю звонившего, так как у меня нет знакомых среди австралийцев, а этот голос был определенно гнусавый, хотя хранил обертона изысканной английской речи.
– К вашим услугам, – сказал я.
– Вы меня не знаете, но я должен задать вам несколько вопросов насчет поместья безвременно ушедшей миссис Кэдуоллер-Бофорт.
Я моментально похолодел, точно пес с окороком ветчины в зубах, когда в кухне включили свет.
– Да-да, – откликнулся я. Собственно, ничего другого я сказать и не мог, кроме этого «да-да».
– Вы, как я полагаю, контролировали весь процесс продажи дома, и земли с самого начала и до самого конца. Я правильно понимаю? Вы даже взяли на себя больше, чем обычно делает агент по недвижимости.
– Я пытался помочь ей привести дела в порядок, – сказал я.
– О том и речь, – продолжал голос. – Я как раз просматриваю ее финансово-учетные книги, чтобы расставить все точки над «i» и все перекладины у «t», и, думаю, вы могли бы мне кое в чем помочь.
– Благодарю за доверие, – ответил я. – Могу я поинтересоваться, с кем разговариваю?
– О, простите, вечно забываю представиться. С вами говорит ее сын, Майлс Кэдуоллер-Бофорт.
У меня появилось ощущение, какое бывает, когда резко встаешь, и только потом я заметил, что в самом деле вскочил с кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52