– Я совершил плохой поступок, – вздохнул я, – продавая дом миссис Кэдуоллер-Бофорт. Теперь нашелся человек, который узнал об этом и хочет… как бы это тебе сказать… сдать меня в приют.
Объяснение того, что такое тюрьма, заняло бы у меня месяц.
– Так и я тогда с тобой! – радостно воскликнул Пучок. – Если нас опять посадят в Пэтчем, то не так уж плохо. Там водят на прогулки и еда сносная.
– Хотел бы я сидеть вместе с тобой…
Мы пробирались по узким улочкам вниз с пологого холма Саусхувера, постепенно спускаясь и направляясь к центру города. В домах, где жили семьи с детьми, люди уже встали. В окнах горел свет – все встречали Рождество.
Меня снова сковал холод, на этот раз он набросился на меня не на шутку, увидев, что я в одной сорочке с галстуком. Галстук никак не может заменить шарфа, а рубашка – из какой бы прочной ткани она ни была – пиджак или пальто, которое сейчас было бы весьма кстати. Мобильник остался в пиджаке, так что Люси было не позвонить.
Там же застряли и все деньги, кроме 12 пенсов, которые погоды не делали.
Можно было, конечно, добраться до дома Люси пешком, но до Ворсинга добрых десять миль, за которые я успею окочуриться. И никакой таксист не остановится, учитывая мой внешний вид. Клякса вполне оправдал свое прозвище, успев отметиться не только на пиджаке, но и на рубашке.
– Объясни, что случилось, – доверительно спросил пес, пока мы пробирались по задворкам какого-то старого рынка.
Я изложил ему душераздирающую историю о любви и предательстве, о честности и трусости, о страхе и отчаянии, о жадности и бессеребреничестве; о том, как я обманул доверие миссис Кэдуоллер-Бофорт, о том, как проигрался Тиббсу, как меня запугивали, – короче говоря, обо всем вплоть до появления на сцене Майлса. И к этому присоединялось незаконное вторжение в дом Робинсонов, за которое они меня могут привлечь к ответственности, опознав по пиджаку.
– Никак не выходит из головы несчастная миссис Кэдуоллер-Бофорт, – признался я Пучку.
– Да это же очень легко, – сказал он.
– Что легко?
– Выбросить из головы. И все.
– В самом деле?
– Да. Вот у меня очень удобная память. Ты постоянно говоришь, что я забываю, что не надо тянуть поводок… ну и прочее. Так что давай я буду об этом помнить, а потом забуду. За тебя.
– Боюсь, ничего не получится, – вздохнул я. – У меня очень неудобная память.
Пес обнюхал фонарный столб, попавшийся нам на пути.
– Тогда у меня есть идея получше, – сказал он.
– Да ну?
– Точно. Почему бы не пойти домой к мистеру Тиббсу – дорогу я разнюхаю – и не забрать у него деньги. Мы вернем их мистеру Кэд-Боф, и тебя не станут сажать в клетку.
Я рассмеялся. Спина у него покрылась снегом, и сейчас Пучок напоминал святочную колоду.
– Не думаю, что он горит желанием расстаться со своими деньгами.
– А почему бы нет, – заметил пес. – Все остальные охотно расставались с деньгами, когда ты садился с ними за стол, отчего бы и ему не захотеть?
Я снова рассмеялся, на этот раз, уже стуча зубами от холода. Там, у старого рынка, была передвижная кухня, где раздавали горячий суп бездомным. Впервые в жизни я вспомнил о ее существовании.
– Идея неплохая, но мы не сможем набрать денег на ставку, чтобы сыграть с Котом. Нам не накопить столько, даже играя вместе с тобой годами. А о каких годах может идти речь, если меня скоро посадят под замок, а ключи бросят в колодец. Нет, Пучок, я уже решил, нас ждет жизнь-дорога, под чужим именем, без близких и друзей. Мы должны исчезнуть. Это единственный выход, чтобы оставаться вместе. А там посмотрим. Может, удастся сколотить немного денег игрой в покер, а может, и не удастся.
– Ты что-то говорил про стейк? – спросил пес. – Мы что, не сможем достать какой-то жалкий кусочек мяса (хотя, не стану кривить душой, не такой уж и жалкий), чтобы сыграть с мистером Котом?
– Речь идет не о стейке, – поправил я, – а о ставке. Это не кусок мяса, а кусок денег, без которых не начнешь игру с такой фигурой, как Тиббс. Ты должен показать игрокам, что у тебя достаточно денег, прежде чем они согласятся вступить с тобой в игру, – объяснил я, как мог.
– Так мистер Тиббс хочет увидеть большой кусок мяса… то есть денег, – задумчиво пробормотал Пучок, обследуя укромный уголок, где располагался рыбный прилавок. Я потянул его в сторону, и мы заняли место в очереди за супом.
– Причем очень жирный кусок, чтобы он пошел на риск, – добавил я.
Пес стал принюхиваться к запаху супа, поднимавшемуся над котлом, когда ко мне подошла улыбающаяся женщина в теплом, толстом пальто.
– Хотите одеяло? – спросила она.
– Еще бы, – проскрипел я, леденея.
– Вы можете пойти со мной и выбрать, что вам по душе, – пригласила она.
Нас привели к большому навесу, под которым были свалены на брезенте одеяла и пуховики различных расцветок.
– Это же моя куртка! – вырвалось у меня.
– Вам она так понравилась? – улыбнулась женщина.
– При чем здесь понравилась? Это в самом деле моя куртка. Как она к вам попала?
Действительно, это была моя стеганая куртка, мой «Капитан Скарлет», я носил ее с четырнадцати лет. Откуда она могла взяться в вещах для бездомных?
– Мы собираем теплые вещи на Рождество, – пояснила она, – по всей стране. Эта поставка была из Акфилда. Богатые люди могут себе позволить расстаться со вполне добротными вещами.
Все понятно. Очевидно, Линдси уже начала потихоньку избавляться от моих вещей.
– Хорошо, – сказала женщина, – вы можете взять себе эту куртку, раз вам она так нравится, но сначала надо прослушать небольшую проповедь, посвященную Спасителю нашему и Господу Иисусу Христу.
– Валяйте, – сказал я, облачаясь в этот подарок судьбы. Теперь у меня появился шанс добраться до Люси, не околев от мороза. Или хотя бы до ближайшего полицейского участка… но что я им скажу – что украл собаку?
Все это крутилось у меня в голове под рассказ об Иове многострадальном, об этом библейском персонаже, который никак не мог взять в толк, что, лишив его всего на свете (хорошего, разумеется), а все плохое оставив в избытке, его просто вразумляли. Только вот Иов упрямо не понимал намека.
Затем я вновь присоединился к супной очереди, прикрывая Пучка полой пуховика, чтобы его не осыпало снегом.
– Мне нравится, как он пахнет, – заметил Пучок.
– Это мой запах.
– Мой самый любимый запах, – сказал пес. Можно ли услышать лучшее признание в любви, чем это, сделанное на собачьем языке?
Пока мы торчали в очереди за супом, пес вернулся к недавнему разговору:
– Так все-таки, почему ты не можешь просто помахать картами перед носом Тиббса, чтобы он отдал деньги? Ты же всегда так делал, и у нас все прекрасно получалось.
– Надо сначала самим раздобыть где-то денег, чтобы раскрутить его на игру.
– Но почему бы тогда не попросить их у Майлса Кэд-Боф, – подал мысль пес. – Его матушка была добра к тебе.
– Вот именно, – вздохнул я, – поэтому он никогда и не даст мне денег.
– Он не даст, если ты не попросишь, – настаивал Пучок. – Стоит попытаться. Нюхом чую – это твоя единственная надежда.
– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
– Почему?
– Потому что… – Я не смог найти слов.
Возможно, это и был тот самый выход, который я искал. Чем затевать громкий процесс, который может растянуться на годы (ведь Кот просто так не сдастся), можно сберечь время и силы, достойные лучшего применения. Стоит Майлсу довериться мне, и я смогу вернуть ему хотя бы свой нечестно заработанный миллион.
– Все, что от тебя требуется, – сказал пес, – это объяснить ему, что мы не проигрываем.
Он был прав.
– Куриный суп с овощами или похлебка из бычьих хвостов? – спросила женщина на раздаче.
– Отставить, – сказал я. – Сегодня я обедаю в «Хотел Хотел».
35
ВЫСТРЕЛ НАУДАЧУ
– Майлс Кэдуоллер-Бофорт, сэр, сейчас позвоню ему, – сказала портье в отеле.
Должен сказать, что в Брайтоне надо произвести потрясающее впечатление, чтобы на тебя обратили внимание, главным образом потому, что большинство местных постояльцев только тем и занимаются, что производят потрясающее впечатление.
Портье любезно улыбалась мне, набирая номер.
– Разрешите вашу курточку, сэр? – спросил гардеробщик.
– Благодарю вас, я сниму ее, когда станет теплее, – поежился я.
– Как пожелаете. – Он коротко поклонился и исчез за стойкой.
– Как ваше имя? – спросила портье, и я назвал себя.
– Он спрашивает, по какому вопросу?
– По поводу возвращения двадцати пяти миллионов фунтов, – ответил я.
Портье доложила эту информацию по телефону.
– Сейчас он спустится, – сказала она и указала в сторону бара, куда я и двинулся, решив затем все-таки снять пуховик.
– Наверное, Дэмиен Хирст, – говорила портье. – Только очень богатые люди позволяют себе одеваться так небрежно. Простите, сэр.
Я оставил куртку в гардеробе и вернулся в бар, решив заказать каппучино.
Несмотря на вполне приличный внешний вид: брюки от костюма, рубашку и галстук, я все же чувствовал, что выделяюсь из толпы. Во-первых, оттого, что рубашка была пропитана различными выделениями, начиная от пота и кончая «автографами» щенка.
Во-вторых, «Хотел Хотел» вообще не мое место. Нет, он вполне уютен и привлекателен на вид, но не для меня. Лоснящиеся, будто от самодовольства, ореховые панели, роскошные кожаные диваны, соблазнительная, манящая полутьма бара и перекипевший, пенящийся каппучино – во всем этом просвечивает желание поспеть за лондонской модой, так девочка-акселератка, потратившаяся на макияж, качает права, чтобы ее пустили вместе со старшей сестрой на фильм под грифом «только для взрослых».
В подобном месте я никогда не очутился бы с Линдси, потому что выбрасывание денег на ветер, даже не своих, вызывало у нее аллергию. Да и я, если уж на то пошло, не испытывал симпатии к таким заведениям.
В углу темного бара что-то блеснуло яркими красками. Это был Майлс Кэдуоллер-Бофорт, одетый в рубашку, которую даже австралиец назвал бы «вычурной». Идея гавайской рубахи, доведенная до абсурда: такими Гавайи можно увидеть только сквозь призму необратимой шизофрении.
– Боже ж ты мой, – пробормотал пес, – вы только поглядите.
– Ты же не различаешь цвета, – напомнил я.
– Всему есть разумные пределы, – ответил Пучок.
Майлс приближался. Он был явно очень зол на меня, но к этому чувству примешивалось и легкое недовольство собой – своим внешним видом.
– Неурядицы с багажом, – сказал он вместо приветствия. – Мое пальто уехало в Манилу. А с вами что стряслось?
– Именно это я и хотел объяснить. Я хочу вернуть вам деньги.
– Каким образом?
– Выиграть в покер.
– Прощайте, – развернулся к выходу Майлс.
– Нет, вы не поняли! – воскликнул я. – Я не могу проиграть, пока со мной этот говорящий пес.
Он покачал головой.
– Знаете, что я нахожу в вас особенно необычным, мистер Баркер?
– Запах у него чересчур высокомерный, даже для человека, – сообщил пес.
– Что? – спросил я, надеясь, что это не относится к моей любезной улыбке, которая в этот момент словно приклеилась к лицу.
– То, что для дурака вы слишком хорошо провернули это дело, чтобы выглядеть жертвой. Меня просто поражает, как такой нытик и слюнтяй мог задумать такую аферу. Вкрасться в доверие и потом так обмануть чудаковатую старушку.
– Но я же говорил, – вырвалось у меня, – что это не я…
– До свидания, – сухо обронил он.
– Скажи ему, что он ел вчера на обед паштет из гусиной печенки, – сказал, принюхавшись, Пучок.
– Вчера вы обедали страсбургским пирогом, – сказал я ему в спину.
Майлс остановился.
– И что с того, вы теперь борец за права животных?
– Скажи ему, что основным блюдом была форель, а на десерт он взял, как обычно, фруктовый торт с шоколадом.
Я повторил слова Пучка.
– Так вы подсматривали за мной, пока я обедал. И что это доказывает?
– Его женщина пользуется легким мускусным парфюмом, и на днях у него была с ней случка, – добавил пес.
Я почти в точности повторил сказанное Пучком.
– Вы что, шпионите за мной?
– Ни в коем случае, – ответил я. – Собака чувствует все эти запахи на вас. Он знает, чем вы занимались вчера, и может примерно догадаться даже о том, что вы думаете сейчас.
– Он слегка вспотел, наверное, принимает тебя за психа, – в подтверждение моих слов сказал Пучок.
– Например, в данный момент вы думаете, что я не в себе, – сказал я. – Я прав?
Майлс неторопливо кивнул.
– Чтобы догадаться об этом, вовсе не обязательно иметь психованную собаку.
– Он не психованный, – сказал я, – просто чрезвычайно чувствительный.
– Слюна пошла, – доложил Пучок, – вряд ли он завтракал. Да и в животе только что заурчало.
– Вы голодны, пес только что сообщил мне это.
– Сейчас половина девятого, и я еще не завтракал, так что вы попали пальцем в небо, – усмехнулся Майлс. – Поэтому я должен поторопиться, если позволите.
– Дыхание у него несвежее, – заметил Пучок. – Что-то с желудком.
– В таком случае вам следовало бы отказаться от грейпфрутового сока, – предупредил я.
Майлс покосился на меня, точно банковский кассир на пятидесятифунтовую банкноту, на которой, если держать ее под определенным углом, у королевы появляются усы.
– У вас язва.
– Откуда вы знаете? – подозрительно прищурился Майлс.
– Собака определила по вашему дыханию.
– Чушь собачья, – заключил адвокат-международник, проворчав что-то насчет «сырых креветок». Явно ему пришлось немало пожить в Австралии. – И какие же еще запахи уловил ваш высокоумный пес?
– На нем вчерашнее исподнее, – сказал Пучок.
Я передал эту информацию, смягчив выражения, насколько это было возможно. Майлс посмотрел на собаку.
– Вообще-то, я торопился. Вы меня разбудили, – сказал он. – Я как раз собирался переодеться.
Мистер Кэд-Боф присел на диван, не сводя с меня взгляда.
– Ну и вид у вас, – мстительно заметил он. Потом повернулся к собаке. – Впрочем, это не так важно. Когда холодно, не потеешь.
– От моего носа и в мороз не укроешься, – сказал Пучок. – Впрочем, меня запах пота не беспокоит, я же собака.
– Я понимаю, что выгляжу со стороны, как бы это сказать… не очень, – сказал я. – Для меня наступили трудные времена после кончины вашей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52