Она села рядом с Брюсом и стала заламывать руки именно так, как представляла себе Сильвия. «Да, вот уж поистине радостная фигура, – подумала Сильвия сначала с горечью, а потом с неожиданной жалостью. – О, пусть звонят свадебные колокола; давайте курить фимиам и танцевать всю ночь напролет, совершая брачный обряд! Что может быть веселее свадьбы в весеннем саду?»В одиннадцать часов пастор, находившийся до этого дома с Кеном, вышел в сад и встал поодаль у каменной стены. Это был довольно полный мужчина; его голова достигала лишь середины кустов молодой сирени, распустившейся по обе стороны от него. Несколько минут спустя из дома вышел Джон в белом костюме; он подошел к пастору и, явно нервничая, встал перед ним. Одна старая дева, преподававшая музыку в местной школе, заиграла на террасе свадебный марш, ударяя по клавишам изо всех сил, чтобы музыку было слышно в дальнем конце сада. По лестнице террасы спустилась Карла. Она сияла. За ней в десяти шагах шел Кен, тоже в белом костюме, а рядом с ним, взяв отца под руку, шла Молли. «Ее юбка заполоскалась на ветру, и она смотрелась совершенно так, как мечтают выглядеть все невесты на свете, – подумала Сильвия, – разве что немного бледна». Пианино, по которому барабанили с такой силой, звучало, как консервная банка, и совершенно неуместно. Наконец Кен и Молли дошли до пастора, и музыка прекратилась. Кен довольно неловко сделал шаг в сторону, оставив Молли рядом с Джоном. Где-то вдалеке прокричала ворона, в ответ ей раздался хриплый голос другой. Пастор откашлялся и начал обряд, заговорив хорошо поставленным высоким тенором, кошмарно напомнившим Сильвии голос Барта. Его белый стихарь и костюмы Джона и Кена так ослепительно ярко светились на солнце, что на них больно было смотреть. Было слышно, как плачет Хелен.Никогда еще Сильвия не присутствовала на такой долгой церемонии. Пастор прочитал по книжке несколько молитв, причем некоторые из них он не мог отыскать сразу. Перелистывая страницы, он сдержанно покашливал, не заглушая непрерывные всхлипывания Хелен. Джон стоял очень прямо, и, когда наступило время надеть на палец Молли кольцо, он проделал это без заминки.– Вы можете поцеловать невесту, – наконец промолвил пастор, и Молли подняла лицо с закрытыми глазами. Они коснулись друг друга губами, и на этом церемония закончилась.Последовавший за этим короткий прием на террасе проходил настолько похоже на то, что представляла себе Сильвия, что она словно пребывала в ожившем сне. С натянутой улыбкой Кен раздавал бокалы с шампанским. Старый Брюс сказал, что с него хватит одного, потому что вино действует на желудок, а Хелен из своего бокала запила таблетку. Джон и Молли стояли рядом с гордым видом, как выпускники школы.Наконец все закончилось. Джон и Молли пошли к своему старому «Плимуту», уже загруженному вещами. Карла бросила в них пригоршню риса, и они уехали, направляясь на Пайн-Айленд. Сильвия в своем новом желтом платье стояла на краю террасы и смотрела им вслед; ей до ужаса хотелось ругаться. «Все должно быть не так, – думала она с нарастающим гневом. – Лучше уж мы были бы дикарями. Лучше бы мы обвешали их гирляндами цветов. Мы должны петь».Но никакого пения, разумеется, не было. Хелен и Брюс уехали на своем «Кадиллаке» немедленно, сразу за ними последовали пастор и пианистка. Карла пошла наверх переодеться, оставив Кена и Сильвию вдвоем. Сад с пустыми стульями имел заброшенный вид. К ней подошел Кен с бутылкой шампанского в руках.– У нас осталось предостаточно, чтобы отпраздновать, – сказал он.Она безмолвно повернулась к нему и обвила его шею руками. Он крепко держал ее свободной рукой. Кен ничего не сказал, но Сильвии стало легче. Улыбаясь, она взяла чистый стакан и протянула ему.– Начнем же праздновать, – сказала она. Глава 32 Для медового месяца начало было странным. На первый день, подгоняемый совестью, Джон остановился в Портленде, чтобы навестить в больнице отца. Барта они нашли в палате, полной больных и умирающих пациентов. С одной стороны от него лежал тучный пожилой мужчина с почти полностью забинтованным лицом, а с другой – смуглый и тощий человек, непрерывно кашлявший. Все время, пока они находились в палате, оба больных голодными глазами разглядывали Джона и Молли, поэтому говорить было трудно. Барт был так слаб, что не мог оторвать голову от подушки. Когда Джон сказал ему, что они едут на остров, он тихо произнес «спасибо», а узнав, что Джон и Молли поженились, пожелал им удачи. Больше он не сказал ни слова. Его измученный взгляд беспокойно перескакивал с Джона на Молли, и, когда они попрощались, он, казалось, почувствовал облегчение. Когда они выходили из больницы, запахи эфира и болезней словно прилипли к ним.В тот день, когда они утром приехали на остров, самым трудным делом оказалось избавиться от Тодда Хаспера, который просто проигнорировал тот факт, что Барт его уволил. Хаспер не вышел на причал, когда они швартовали шхуну, но где-то вдалеке слышался лай его собаки.– Останься здесь, Молли, – сказал Джон. – Я пойду посмотрю.– Будь осторожен, – попросила Молли.– Ружье захвати, – сказал Херб Эндрюс. – Вот твои ключи.С охотничьим ружьем в одной руке и связкой ключей в другой Джон медленно сошел на берег. На вершине холма из-за старой гостиницы неожиданно вышел Хаспер, держа на поводке собаку. Собака прижала уши и оскалила зубы, но не издала ни звука. На вид Хаспер казался более старым и тощим, чем помнил его Джон.– Здравствуй, Тодд, – сказал Джон.– Зачем ты приехал?– Хочу пожить немного. Когда ты уезжаешь?– И не собирался даже.– Я думал, отец просил тебя об этом? Хаспер презрительно сплюнул.– Он был пьян, – сказал он.– Что ж, я не пьян и говорю тебе: уезжай немедленно. Шхуна подождет, пока ты соберешь вещи.– Кто ты такой, чтобы распоряжаться здесь? Собака зарычала и натянула поводок. Джон с мягким щелчком взвел оба курка.– Смотри, не отпусти собаку, – сказал он. Хаспер глядел на него с нескрываемой злобой.– Если ты не уедешь, мне придется вызвать из Харвеспорта полицию, – сказал Джон. – Если нужно, мы пристрелим собаку и доставим тебя на шхуну силой. Даю тебе час на сборы.– Ладно! – сказал Хаспер. – Можешь вариться здесь в своих собственных грехах, ты и твоя чертова семейка!Он повернулся и пошел к своей хижине; собака послушно засеменила за ним. Джон смотрел ему вслед, пока тот не вошел внутрь и не закрыл за собой дверь, а потом вернулся на шхуну.– Все в порядке? – спросила Молли.– Надеюсь. Но я не поверю, что он уехал, пока он не окажется на борту. Не будем тратить время. Давайте разгружаться.– Могу поспорить, его придется привязать к носилкам, – говорил Херб Эндрюс, передавая чемодан и коробки с продовольствием. – Не знаю, чего твой отец так долго с ним цацкался.Однако в конечном итоге насильственных действий не потребовалось. С удивительной покорностью старик спустился с холма, неся в руках большой брезентовый мешок и ведя за собой собаку. Не говоря ни слова, он пробрался по прогнившему причалу и бросил мешок на палубу шхуны. Выглядел он удрученным и усталым. Даже собака, уловившая его настроение, уже не казалась такой свирепой. Она последовала за хозяином на полубак и скулила, пока он привязывал ее к якорю. Хаспер злобно взглянул на Молли, но ничего не сказал. На солнце было жарко, и собака дышала тяжело и часто.Джон вернул Эндрюсу ружье.– Огромное спасибо, Херб, – сказал он. Эндрюс широко улыбнулся.– Хорошо, что ты вернулся, Джонни! Ты и твоя симпатичная миссис!– Спасибо! – сказала Молли и ловко спрыгнула на причал. Балансируя, чтобы не упасть, она сделала это так грациозно, что, казалось, собирается полететь в своей яркой полосатой юбке, развевающейся на ветру. Джон встал рядом, и они подождали, пока Херб не отошел задним ходом в залив и не направился в открытое море. Потом Джон взялся за чемодан.– Смотри под ноги, Молли, – сказал он. – Здесь самое место, чтобы их переломать.– Не волнуйся!На берегу он остановился и поставил чемоданы на землю. Только сейчас почувствовав, что остались одни на острове, Джон и Молли стояли и смотрели снизу вверх на старую обветшалую гостиницу, неожиданно представшую перед ними в зловещем виде. Без лая собаки остров казался необычайно тихим. Становилось жутковато от дыхания листьев на ветру и шепота прибоя.Джон быстро затащил чемоданы и коробки с продуктами на широкую веранду. Немного повозившись с ключами, он открыл входную дверь, и они вошли в гостиную, похожую на огромную пещеру. На полу все еще лежали осколки стекла, оставшиеся еще с тех пор, когда он забрался сюда за серебром и другими вещами.– Джонни! – сказала Молли. – Что здесь произошло?Он рассказал ей о той ночи.– Окно я временно заделаю досками, – закончил он.– Наверное, ты натерпелся тогда.– Не очень. Пойдем, я покажу, где мы будем жить. Он отнес чемоданы в самую большую спальню, поднял жалюзи и распахнул большие окна, выходящие на залив и сад, где он когда-то обрезал кустарник. Легкий ветер занес аромат цветов в пахнущую затхлостью комнату. Молли принялась вытирать пыль и стелить постели, а Джон спустился вниз; его шаги гулко отдавались в пустом холле. Он собрал осколки и закрыл зияющее окно деревянным щитом, который принес из другой части дома. Оттащив продукты в кухню, он спустился в подвал включить воду и запустить генератор, снабжавший дом электричеством. Когда все заработало, он вернулся в спальню, лег на кровать и смотрел, как Молли развешивает свои платья; ему нравилась гибкость ее движений, когда она разглаживала складки на какой-нибудь юбке. Деловито она заполнила ящики комода каким-то дамским бельем кремового цвета, издающим запах лаванды. Когда она закончила, он отнес пустые чемоданы в подвал. Вернувшись в комнату, он увидел ее стоящей у окна и задумчиво глядящей в сад. В воздухе стояло жужжание пчел. При звуке его шагов она обернулась. Ее фигурка в белой блузке и яркой полосатой юбке в желтом луче солнца показалась Джону призрачной, словно ее только что принес сюда сноп снега, обладающий сверхъестественной силой. Он поцеловал ее и притянул к себе.– О, Молли! – произнес он с мукой в голосе. Она нежно положила ему руку на лицо.– Что?– Стоит мне прикоснуться к тебе, и я уже не могу удержаться. Я даже не могу смотреть на тебя и все время боюсь, что ты не чувствуешь то же, что и я; что я пользуюсь правами супруга и…– Тш-ш-ш, – прошептала она.– Я же знаю, ты все еще боишься!– Нет, Джонни…Его голос был переполнен страданиями.– Мы должны смотреть правде в глаза, Молли! Ты чувствуешь по-другому, не как я. Так было всегда. Зачем же нам притворяться?! Ты вышла за меня замуж только потому…– Не оскорбляй меня, Джонни.– Разве что-нибудь изменится, если я скажу об этом?– Поцелуй меня.– Нет!– Не говори мне сейчас «нет», Джонни. Я стараюсь.– Это ужасно, что тебе приходится стараться.– Ничего ужасного. Я попросила поцеловать меня. Я получу отказ?Он поцеловал ее, ощущая, как ее губы размыкаются в неуверенной застенчивости. Поцелуй был долгим и нежным. Потом она сказала:– Только медленно, Джонни, у нас полно времени…В тот же день, прогуливаясь по пляжу, они забрели далеко от дома. Они сидели на берегу и смотрели, как с наступлением темноты густеют краски в заливе, и Джон остро ощущал, что никогда не забудет все происходящее с ним. Гладкая, почти бархатная поверхность высушенных солнцем до серебристого цвета кусков дерева, прибитых к берегу волной, тоже станет частью его памяти, сохранится на десятилетия уже после того, как дерево превратится в пепел в разожженном ими костре, как навсегда запомнится и крик чаек, круживших над ними в этот вечер.Его не покидало чувство, что все переживаемое им непреходяще. К примеру, вид Молли – решительной домохозяйки в пестром платке на голове, которая на второй день своего медового месяца стоит на четвереньках и соскребает грязь из жилых помещений над гаражом, оставленных Бартом в неописуемом беспорядке. Или серьезное лицо Молли – оперившейся интеллектуалки, требующей, чтобы ей не мешали, когда она сочиняет стихи, а час спустя с чувственным видом небрежно стоящей на причале обнаженной, в одном лишь алом полотенце, обернутом вокруг талии, словно девушка с острова Бали, с бананом в руке.В три часа утра на второй день их пребывания на острове разразилась гроза. Полусонный Джон сел в постели, внезапно разбуженный ревом ветра в ушах. Дождь хлестал по окну и листве деревьев. В тот миг, когда он проснулся, он не мог ничего понять, снова ощутив себя мальчиком, который остался один дома с Бартом, лежащим пьяным в соседней комнате. Его окружали хорошо знакомые звуки одиночества: хлопанье сорвавшейся с петли ставни, скрежет веток деревьев по обшивке дома, нарастающий шум прибоя. Им овладело убийственное, до боли знакомое чувство безысходного отчаяния и скорби, но вдруг сверкнула молния. Она осветила Молли, лежащую рядом с ним с разбросанными по подушке волосами и загорелым плечом, выглядывающим из-под скомканных белых простыней. Снова наступила темнота. Вдруг удар грома разбудил ее.– Джонни, – раздался ее голос, – ты здесь?– Да.Она вздохнула, подвинулась поближе к нему и снова заснула. Долго он лежал с открытыми глазами и прислушивался к звукам шторма. Монотонный шум дождя успокаивал.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33