https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/eago-da325f8-61588-item/
Особенно достается от Мариво лицемерным женщинам, святошам, гордящимся своей добродетелью, когда они оказываются надежно застрахованными от пороков своим преклонным возрастом. «Когда я вижу святые души, – пишет Мариво, – я не могу не сравнить их с теми солдатами, которые из-за многочисленных ран попали в инвалиды. Раны наших женщин – это возраст и утрата былого очарования. Тогда – прощай свет! Хорошенькое призвание! Их одежда, походка, речь, все их повадки – все благочестиво, даже в сердце их прокрадывается страстишка совершать благочестивые поступки; они любят свое дело… Можно содрогаться, не испытывая никакого страдания, у подножия алтаря, можно проливать слезы, но источником их будет не любовь к Богу, но ревнивое подражание этой любви». Эти мысли Мариво повторит затем в «Жизни Марианны» и особенно настойчиво – в «Удачливом крестьянине».
Интересны также печатавшиеся в «Меркурии» (ноябрь 1719 – апрель 1720) «Письма, содержащие одно приключение» («Lettres contenant une aventure»). Произведение это нельзя назвать ни очерком нравов, ни повестью, ни новеллой. Правильнее было бы говорить об «этюде человеческого сердца», образцы которых мы найдем затем и в романах Мариво 30-х годов, и в его комедиографии. Сюжет этюда несложен: автор писем рассказывает своему адресату о случайно подслушанных им откровенных разговорах двух дам, как и он, гостящих в чьем-то загородном имении. Разговоры эти – конечно о любви. Собеседницы, поверяя друг другу свои сердечные тайны, как бы создают подлинную «анатомию» любви, не столько вскрывая внутреннюю логику последней, сколько обнаруживая ее внезапные повороты. В «Письмах» было дано и название этим сердечным недугам, было найдено слово, которое не только скоро войдет в заголовок двух комедий Мариво, но и станет ключом почти ко всей его драматургии и поздним романам. Одна из собеседниц восклицает: «Ну и сюрпризы преподносит нам любовь!». «Сюрпризы» или «нечаянности» любви, пути и перепутья человеческого сердца – это станет основной темой всего зрелого творчества Мариво. От «Писем, содержащих одно приключение» – один шаг к россыпи знаменитых комедий писателя и к его лучшим романам – «Жизни Марианны» и «Удачливому крестьянину».
20-е годы – время первых театральных триумфов Мариво и не менее шумных провалов. Писатель создает в эти годы 15 пьес; лишь четыре из них он отдает во Французскую Комедию, остальные ставят итальянцы. Позволим себе здесь не останавливаться подробно на драматургии Мариво, что было уже однажды нами сделано, обратимся к некоторым другим его произведениям 20-х годов.
Развитие просветительского движения вызвало появление нового литературного жанра – морально-нравоописательного очерка, который, по крайней мере в Англии, где этот жанр зародился, предшествует становлению реалистического романа. Эти очерки собирались в особых периодических изданиях, своеобразных «журналах», в которых присутствовала и хроника, но главное место занимал все-таки очерк. Зачинателями этой просветительской журналистики были англичане Джозеф Аддисон и Ричард Стиль. Точную характеристику их журналов находим у А. А. Елистратовой: «В очерке „Болтуна“ и „Зрителя“ совмещаются, в зародыше, и газетная хроника – „смесь“, и фельетон, и публицистический памфлет, и литературно-критическая статья, и проповедь, и юмористическая или серьезная новелла, – а все эти еще не вполне развитые, не выкристаллизовавшиеся элементы кое в чем зачастую предвосхищают будущий реалистический роман, с его разнообразием общественных, этических и бытовых интересов и соответственной широтой и свободой построения. Тематика эссеистов-просветителей начала XVIII в. крайне разнообразна… Сквозь все это разнообразие тем проступает как основное движущее начало интерес эссеистов-просветителей к повседневной жизни их современников».
Переделки, подражания и переводы английских морально-нравоописательных журналов очень скоро появляются на континенте. Так, если «Болтун» выходил с апреля 1709 по январь 1711 г., а «Зритель» – с марта 1711 по декабрь 1712 г., то уже в мае 1711 г. голландский литератор Юстус Ван Эффен (1684–1735) издает «Мизантропа» (журнал прекратился в декабре следующего года), а с мая 1718 по апрель 1719 г. им же выпускается журнал «Безделица» («Bagatelle»). Перевод «Зрителя» Аддисона и Стиля выходит в Амстердаме в 1714–1718 гг. («Spectateur, ou le Socrate moderne») и получает широкое распространение во Франции.
Несомненно под влиянием этих переводов и подражаний начинает выходить и первый французский «очерковый» журнал «Французский зритель» («Spectateur Fran?ois», июль 1721 – октябрь 1724, 25 выпусков). Его единственным автором был Мариво. В отличие от своего английского прототипа, журнал Мариво уже не содержал чисто хроникальных заметок, он весь состоял из очерков – зарисовок нравов, моральных рассуждений, небольших новелл и анекдотов. Большое место уделялось в журнале литературным вопросам: Мариво отвечал на возможную критику своих произведений, высказывал собственную точку зрения на разные литературные стили, обсуждал на страницах журнала его жанр, направление и задачи. В журнале не было деления на рубрики, каждый выпуск представлял собой связный непрерывный текст. Вставные новеллы и анекдоты вводились обычно как иллюстрация какой-либо мысли и, почти как правило, – как достоверный «документ»: как услышанная от кого-нибудь история, как отрывок из частного письма или обнаруженной анонимной рукописи. Так, например, 20-й выпуск начинался следующим образом: «Неизвестный прислал мне несколько дней назад пакет; мой слуга принял его в мое отсутствие. В пакете я нашел рукопись, содержащую жизнеописание этого незнакомца, а также письмо, которое полезно привести здесь целиком, но из которого я процитирую лишь часть. Вот оно». Далее следовало само «письмо», а затем и «жизнеописание». Но текст его прерывался порой замечаниями Мариво, его рассуждениями. В других случаях, как, например, в «Дневнике испанца, впервые приехавшего в Париж», якобы переведенном из какой-то иностранной книги, Мариво не доводил повествования до конца, неожиданно переходя к новой теме.
Журналистике Мариво вне всякого сомнения принадлежит значительное место в просветительском движении. Велика ее роль в формировании творческого метода писателя. Значение «Французского зрителя» для кристаллизации творческой манеры Мариво можно, пожалуй, сравнить со стендалевскими дневниками 1801–1819 гг., в которых будущий автор «Красного и черного» отрабатывал приемы психологического анализа.
Журнал Мариво нельзя рассматривать лишь как чисто коммерческое предприятие: он скорее разорял своего автора, чем приносил ему материальное благополучие. Уже во «Французском зрителе», этой интереснейшей творческой лаборатории Мариво, писатель попытался осуществить некоторые свои эстетические принципы, развитые им в дальнейшем и в других «журналах», и в романах. Во «Французском зрителе» можно обнаружить характерные приметы стиля зрелого Мариво – свободу композиции, частое обращение к несобственно-прямой речи, обилие морально-этических рассуждений, стремление проникнуть в сложный мир человеческих переживаний, порой бессознательных и неясных, поиски новых слов и выражений для передачи этих чувств, семантические сдвиги, усложненный синтаксис и т. д. Все эти новации очень скоро вызвали ожесточенные нападки критики. Так, в «Письме из Лиона», напечатанном в «Меркурии» (июль 1722), о журнале Мариво говорилось: «В нем есть ум, но стиль его во многих местах показался мне слишком тяжелым, мне встретились фразы неясные, которые пришлось перечитать, чтобы уловить их смысл». В том же духе высказывался и наиболее упорный эстетический противник Мариво аббат Дефонтен.
Тем не менее, популярность «Французского зрителя» была достаточно велика: в 1723, 1725, 1727 и 1728 гг. выходили переиздания этого «журнала» отдельной книгой, вскоре же появились подражания и переделки – «Швейцарский зритель» («Spectateur Suisse», 1723) Дефурно, «Новый французский зритель» («Nouveau Spectateur Fran?ois», 1723, 1725–1727) Ю. Ван Эффена, «Неизвестный зритель» (Spectateur inconnu», 1724), «Литературный зритель» («Spectateur litt?raire», 1728), «Зрительница» («La Spectatrice», 1728) и др.
Прервав издание «Французского зрителя», Мариво в 1727 г. затевает новый журнал. Он назвал его «Неимущим философом» («Indigent Philosophe»). Точное время выхода этого журнала не установлено, семь его выпусков появились, очевидно, в первой половине 1727 г.
Хотя «Неимущий философ» представляет собой продолжение «Французского зрителя», написан он совсем в ином ключе. Повествование развертывается как свободный монолог рассказчика, именно рассказчика, вымышленного персонажа с выдуманной судьбой и своеобразной жизненной философией, перескакивающего с одного предмета на другой, между которыми порой трудно обнаружить даже отдаленную ассоциативную связь.
В этот «поток сознания» вклинивается беседа рассказчика с молодым человеком, начатая на благотворительном вечере и продолженная в каком-то второразрядном кабачке. Молодой человек, типичный представитель парижской богемы, был сыном музыканта, «весьма сведущего в своей профессии и очень большого пьяницы». Сын унаследовал способности отца, особенно последнее. По его смерти молодой человек пошел было в солдаты, но это ремесло скоро ему наскучило и он дезертировал. После долгих скитаний юноша попадает в дом сельского священника, пожалевшего бездомного горемыку. Прожив некоторое время у кюре, молодой человек обирает своего благодетеля и скрывается. В пути ему встречаются бродячие актеры, и он пристает к их табору. Затем Мариво описывает то, что так хорошо знал: будни театра, споры из-за ролей, репетиции, вообще всю жизнь провинциальной актерской труппы, кочующей из города в город по размытым осенними дождями проселкам. Сначала юноша лишь присматривает за лошадьми, зажигает свечи и помогает ставить декорации, но однажды ему везет: заболевает один актер, и он берется исполнить его роль в каком-то незамысловатом фарсе. Дебют оказался удачным, и он начинает получать роли в серьезных пьесах.
Но еще до дебюта молодой человек испытал себя в иной роли – дамского угодника и сердцееда. «Вначале, – рассказывает он, – я бегал только за служанками и подбрасывал платочек самым хорошеньким из них; но вскоре наступил черед горничных, и тут уж я начал выбирать. Немало слез было пролито из-за моих прекрасных глаз. А я гордился этим, я сдвигал на ухо шляпу, надевал красные чулки и платье (я их брал из реквизита труппы) и выглядел в этом наряде хоть куда; я кружил головы горничным из лучших домов. Я отважился даже строить куры гризеткам, и они не устояли против этого искушения. Я думаю, что и многие богатые горожанки могли бы признаться, что неравнодушны ко мне. Ну а я не так застенчив, как они, и прямо скажу, что неравнодушен вот к этой бутылке; ну-ка, опрокинем».
После первых театральных триумфов его успех у женщин неудержимо растет. Провинциальные дамы ищут его общества и покровительствуют ему, и вскоре на него обращает внимание светская дама, приехавшая из Парижа. «Эта дама из общества стала со мной простой провинциалкой, она любила меня во все тяжкие, но любила, как любят в романах; такая любовь требует вздохов, всякой там изысканности и бесконечного томления». Не приходится удивляться, что все эти романтические бредни скоро герою наскучили.
К сожалению, Мариво вскоре оборвал пьяные излияния рассказчика. Его история могла бы перерасти в интересный плутовской роман, повествующий о дальнейших похождениях героя. Отметим, что в «Неимущем философе» содержались в зародыше некоторые сюжетные мотивы «Удачливого крестьянина»: успех героя у женщин и умелое использование этого успеха, расчетливость и актерство в любви, наконец, мотив случайности, удачи, сопутствующей герою на его жизненном пути, а также постоянный самоанализ и пространные моральные рассуждения рассказчика.
Несомненно удался Мариво речевой портрет героя; писатель прекрасно передает атмосферу непринужденной застольной беседы, когда рассказчик под влиянием выпитого вина делается все более откровенным и циничным, а его речь – все более грубой, шумной и бессвязной.
С большим юмором– описывает Мариво жизнь провинциального городка: смешное соперничество местных дам, их преклонение перед всем столичным, их лицемерную добродетель и показное благочестие.
Многие из этих маленьких писательских находок и открытий Мариво вскоре использовал в своих реально-психологических романах. Над первым из них – «Жизнью Марианны» – он начал работать, очевидно, как раз в пору выхода «Неимущего философа»: уже в 1727 г. парижская издательница вдова Кутелье испрашивала королевское разрешение на печатанье книги (оно было дано 28 апреля следующего года). Можно предположить, что Мариво прекратил издание «журнала», так как решил от очеркового жанра, в «Неимущем философе» непроизвольно превращавшегося в жанр романический, перейти к созданию нового романа. Вполне очевидно, что «Неимущий философ» подготовил и «Жизнь Марианны», и особенно: – «Удачливого крестьянина».
Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, в пору работы над романами Мариво не порывает со своей журналистикой, он начинает издавать еще один журнал, причем строит его по типу «Французского зрителя», а не «Неимущего философа». Тем не менее, «Кабинет философа» во многом оказался связанным с романами Мариво.
4
В мае 1734 г. у известного парижского книготорговца и издателя Пьера Про (его маленькая тесная лавка помещалась под аркадами Жеврской набережной, рядом с Ратушей) появилась небольшая книжка – 116 страниц в 12-ую долю листа. Называлась книга «Удачливый крестьянин, или Мемуары г-на ***». Летом и осенью неутомимый Пьер Про выпустил еще три части романа; а в апреле 1735 г. – еще одну часть. Книга хорошо расходилась, расторопные голландские издатели – в Гааге и Амстердаме – тут же напечатали свои пиратские контрафакции, и Пьер Про в следующем году тиснул новый тираж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Интересны также печатавшиеся в «Меркурии» (ноябрь 1719 – апрель 1720) «Письма, содержащие одно приключение» («Lettres contenant une aventure»). Произведение это нельзя назвать ни очерком нравов, ни повестью, ни новеллой. Правильнее было бы говорить об «этюде человеческого сердца», образцы которых мы найдем затем и в романах Мариво 30-х годов, и в его комедиографии. Сюжет этюда несложен: автор писем рассказывает своему адресату о случайно подслушанных им откровенных разговорах двух дам, как и он, гостящих в чьем-то загородном имении. Разговоры эти – конечно о любви. Собеседницы, поверяя друг другу свои сердечные тайны, как бы создают подлинную «анатомию» любви, не столько вскрывая внутреннюю логику последней, сколько обнаруживая ее внезапные повороты. В «Письмах» было дано и название этим сердечным недугам, было найдено слово, которое не только скоро войдет в заголовок двух комедий Мариво, но и станет ключом почти ко всей его драматургии и поздним романам. Одна из собеседниц восклицает: «Ну и сюрпризы преподносит нам любовь!». «Сюрпризы» или «нечаянности» любви, пути и перепутья человеческого сердца – это станет основной темой всего зрелого творчества Мариво. От «Писем, содержащих одно приключение» – один шаг к россыпи знаменитых комедий писателя и к его лучшим романам – «Жизни Марианны» и «Удачливому крестьянину».
20-е годы – время первых театральных триумфов Мариво и не менее шумных провалов. Писатель создает в эти годы 15 пьес; лишь четыре из них он отдает во Французскую Комедию, остальные ставят итальянцы. Позволим себе здесь не останавливаться подробно на драматургии Мариво, что было уже однажды нами сделано, обратимся к некоторым другим его произведениям 20-х годов.
Развитие просветительского движения вызвало появление нового литературного жанра – морально-нравоописательного очерка, который, по крайней мере в Англии, где этот жанр зародился, предшествует становлению реалистического романа. Эти очерки собирались в особых периодических изданиях, своеобразных «журналах», в которых присутствовала и хроника, но главное место занимал все-таки очерк. Зачинателями этой просветительской журналистики были англичане Джозеф Аддисон и Ричард Стиль. Точную характеристику их журналов находим у А. А. Елистратовой: «В очерке „Болтуна“ и „Зрителя“ совмещаются, в зародыше, и газетная хроника – „смесь“, и фельетон, и публицистический памфлет, и литературно-критическая статья, и проповедь, и юмористическая или серьезная новелла, – а все эти еще не вполне развитые, не выкристаллизовавшиеся элементы кое в чем зачастую предвосхищают будущий реалистический роман, с его разнообразием общественных, этических и бытовых интересов и соответственной широтой и свободой построения. Тематика эссеистов-просветителей начала XVIII в. крайне разнообразна… Сквозь все это разнообразие тем проступает как основное движущее начало интерес эссеистов-просветителей к повседневной жизни их современников».
Переделки, подражания и переводы английских морально-нравоописательных журналов очень скоро появляются на континенте. Так, если «Болтун» выходил с апреля 1709 по январь 1711 г., а «Зритель» – с марта 1711 по декабрь 1712 г., то уже в мае 1711 г. голландский литератор Юстус Ван Эффен (1684–1735) издает «Мизантропа» (журнал прекратился в декабре следующего года), а с мая 1718 по апрель 1719 г. им же выпускается журнал «Безделица» («Bagatelle»). Перевод «Зрителя» Аддисона и Стиля выходит в Амстердаме в 1714–1718 гг. («Spectateur, ou le Socrate moderne») и получает широкое распространение во Франции.
Несомненно под влиянием этих переводов и подражаний начинает выходить и первый французский «очерковый» журнал «Французский зритель» («Spectateur Fran?ois», июль 1721 – октябрь 1724, 25 выпусков). Его единственным автором был Мариво. В отличие от своего английского прототипа, журнал Мариво уже не содержал чисто хроникальных заметок, он весь состоял из очерков – зарисовок нравов, моральных рассуждений, небольших новелл и анекдотов. Большое место уделялось в журнале литературным вопросам: Мариво отвечал на возможную критику своих произведений, высказывал собственную точку зрения на разные литературные стили, обсуждал на страницах журнала его жанр, направление и задачи. В журнале не было деления на рубрики, каждый выпуск представлял собой связный непрерывный текст. Вставные новеллы и анекдоты вводились обычно как иллюстрация какой-либо мысли и, почти как правило, – как достоверный «документ»: как услышанная от кого-нибудь история, как отрывок из частного письма или обнаруженной анонимной рукописи. Так, например, 20-й выпуск начинался следующим образом: «Неизвестный прислал мне несколько дней назад пакет; мой слуга принял его в мое отсутствие. В пакете я нашел рукопись, содержащую жизнеописание этого незнакомца, а также письмо, которое полезно привести здесь целиком, но из которого я процитирую лишь часть. Вот оно». Далее следовало само «письмо», а затем и «жизнеописание». Но текст его прерывался порой замечаниями Мариво, его рассуждениями. В других случаях, как, например, в «Дневнике испанца, впервые приехавшего в Париж», якобы переведенном из какой-то иностранной книги, Мариво не доводил повествования до конца, неожиданно переходя к новой теме.
Журналистике Мариво вне всякого сомнения принадлежит значительное место в просветительском движении. Велика ее роль в формировании творческого метода писателя. Значение «Французского зрителя» для кристаллизации творческой манеры Мариво можно, пожалуй, сравнить со стендалевскими дневниками 1801–1819 гг., в которых будущий автор «Красного и черного» отрабатывал приемы психологического анализа.
Журнал Мариво нельзя рассматривать лишь как чисто коммерческое предприятие: он скорее разорял своего автора, чем приносил ему материальное благополучие. Уже во «Французском зрителе», этой интереснейшей творческой лаборатории Мариво, писатель попытался осуществить некоторые свои эстетические принципы, развитые им в дальнейшем и в других «журналах», и в романах. Во «Французском зрителе» можно обнаружить характерные приметы стиля зрелого Мариво – свободу композиции, частое обращение к несобственно-прямой речи, обилие морально-этических рассуждений, стремление проникнуть в сложный мир человеческих переживаний, порой бессознательных и неясных, поиски новых слов и выражений для передачи этих чувств, семантические сдвиги, усложненный синтаксис и т. д. Все эти новации очень скоро вызвали ожесточенные нападки критики. Так, в «Письме из Лиона», напечатанном в «Меркурии» (июль 1722), о журнале Мариво говорилось: «В нем есть ум, но стиль его во многих местах показался мне слишком тяжелым, мне встретились фразы неясные, которые пришлось перечитать, чтобы уловить их смысл». В том же духе высказывался и наиболее упорный эстетический противник Мариво аббат Дефонтен.
Тем не менее, популярность «Французского зрителя» была достаточно велика: в 1723, 1725, 1727 и 1728 гг. выходили переиздания этого «журнала» отдельной книгой, вскоре же появились подражания и переделки – «Швейцарский зритель» («Spectateur Suisse», 1723) Дефурно, «Новый французский зритель» («Nouveau Spectateur Fran?ois», 1723, 1725–1727) Ю. Ван Эффена, «Неизвестный зритель» (Spectateur inconnu», 1724), «Литературный зритель» («Spectateur litt?raire», 1728), «Зрительница» («La Spectatrice», 1728) и др.
Прервав издание «Французского зрителя», Мариво в 1727 г. затевает новый журнал. Он назвал его «Неимущим философом» («Indigent Philosophe»). Точное время выхода этого журнала не установлено, семь его выпусков появились, очевидно, в первой половине 1727 г.
Хотя «Неимущий философ» представляет собой продолжение «Французского зрителя», написан он совсем в ином ключе. Повествование развертывается как свободный монолог рассказчика, именно рассказчика, вымышленного персонажа с выдуманной судьбой и своеобразной жизненной философией, перескакивающего с одного предмета на другой, между которыми порой трудно обнаружить даже отдаленную ассоциативную связь.
В этот «поток сознания» вклинивается беседа рассказчика с молодым человеком, начатая на благотворительном вечере и продолженная в каком-то второразрядном кабачке. Молодой человек, типичный представитель парижской богемы, был сыном музыканта, «весьма сведущего в своей профессии и очень большого пьяницы». Сын унаследовал способности отца, особенно последнее. По его смерти молодой человек пошел было в солдаты, но это ремесло скоро ему наскучило и он дезертировал. После долгих скитаний юноша попадает в дом сельского священника, пожалевшего бездомного горемыку. Прожив некоторое время у кюре, молодой человек обирает своего благодетеля и скрывается. В пути ему встречаются бродячие актеры, и он пристает к их табору. Затем Мариво описывает то, что так хорошо знал: будни театра, споры из-за ролей, репетиции, вообще всю жизнь провинциальной актерской труппы, кочующей из города в город по размытым осенними дождями проселкам. Сначала юноша лишь присматривает за лошадьми, зажигает свечи и помогает ставить декорации, но однажды ему везет: заболевает один актер, и он берется исполнить его роль в каком-то незамысловатом фарсе. Дебют оказался удачным, и он начинает получать роли в серьезных пьесах.
Но еще до дебюта молодой человек испытал себя в иной роли – дамского угодника и сердцееда. «Вначале, – рассказывает он, – я бегал только за служанками и подбрасывал платочек самым хорошеньким из них; но вскоре наступил черед горничных, и тут уж я начал выбирать. Немало слез было пролито из-за моих прекрасных глаз. А я гордился этим, я сдвигал на ухо шляпу, надевал красные чулки и платье (я их брал из реквизита труппы) и выглядел в этом наряде хоть куда; я кружил головы горничным из лучших домов. Я отважился даже строить куры гризеткам, и они не устояли против этого искушения. Я думаю, что и многие богатые горожанки могли бы признаться, что неравнодушны ко мне. Ну а я не так застенчив, как они, и прямо скажу, что неравнодушен вот к этой бутылке; ну-ка, опрокинем».
После первых театральных триумфов его успех у женщин неудержимо растет. Провинциальные дамы ищут его общества и покровительствуют ему, и вскоре на него обращает внимание светская дама, приехавшая из Парижа. «Эта дама из общества стала со мной простой провинциалкой, она любила меня во все тяжкие, но любила, как любят в романах; такая любовь требует вздохов, всякой там изысканности и бесконечного томления». Не приходится удивляться, что все эти романтические бредни скоро герою наскучили.
К сожалению, Мариво вскоре оборвал пьяные излияния рассказчика. Его история могла бы перерасти в интересный плутовской роман, повествующий о дальнейших похождениях героя. Отметим, что в «Неимущем философе» содержались в зародыше некоторые сюжетные мотивы «Удачливого крестьянина»: успех героя у женщин и умелое использование этого успеха, расчетливость и актерство в любви, наконец, мотив случайности, удачи, сопутствующей герою на его жизненном пути, а также постоянный самоанализ и пространные моральные рассуждения рассказчика.
Несомненно удался Мариво речевой портрет героя; писатель прекрасно передает атмосферу непринужденной застольной беседы, когда рассказчик под влиянием выпитого вина делается все более откровенным и циничным, а его речь – все более грубой, шумной и бессвязной.
С большим юмором– описывает Мариво жизнь провинциального городка: смешное соперничество местных дам, их преклонение перед всем столичным, их лицемерную добродетель и показное благочестие.
Многие из этих маленьких писательских находок и открытий Мариво вскоре использовал в своих реально-психологических романах. Над первым из них – «Жизнью Марианны» – он начал работать, очевидно, как раз в пору выхода «Неимущего философа»: уже в 1727 г. парижская издательница вдова Кутелье испрашивала королевское разрешение на печатанье книги (оно было дано 28 апреля следующего года). Можно предположить, что Мариво прекратил издание «журнала», так как решил от очеркового жанра, в «Неимущем философе» непроизвольно превращавшегося в жанр романический, перейти к созданию нового романа. Вполне очевидно, что «Неимущий философ» подготовил и «Жизнь Марианны», и особенно: – «Удачливого крестьянина».
Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, в пору работы над романами Мариво не порывает со своей журналистикой, он начинает издавать еще один журнал, причем строит его по типу «Французского зрителя», а не «Неимущего философа». Тем не менее, «Кабинет философа» во многом оказался связанным с романами Мариво.
4
В мае 1734 г. у известного парижского книготорговца и издателя Пьера Про (его маленькая тесная лавка помещалась под аркадами Жеврской набережной, рядом с Ратушей) появилась небольшая книжка – 116 страниц в 12-ую долю листа. Называлась книга «Удачливый крестьянин, или Мемуары г-на ***». Летом и осенью неутомимый Пьер Про выпустил еще три части романа; а в апреле 1735 г. – еще одну часть. Книга хорошо расходилась, расторопные голландские издатели – в Гааге и Амстердаме – тут же напечатали свои пиратские контрафакции, и Пьер Про в следующем году тиснул новый тираж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64