Брат мой остался в деревне; вскоре мы узнали, что он овдовел. Господин де Венсак купил должность на королевской службе. Все в моей семье благоденствовали, с каждым днем возрастало мое богатство и влияние. И смею сказать, я взирал на это, не ощущая чрезмерного восторга. Привыкнув к тому, что мои желания исполняются, я уже не торопился ставить перед собой новые цели, и вот тогда-то я почувствовал истинное удовольствие от того, что богат. Я наслаждался безмятежным покоем, как вдруг спокойствие мое было нарушено честолюбивыми устремлениями моей супруги. Эти стремления были вполне законны у дамы ее звания и достоинства, но мне они причинили немало огорчений.
Как известно читателю, жена моя была дочерью богатого банкира, который вышел, как и я, из низов. За нее посватался маркиз де Вамбюр, так как деньги искупали недостаток титулов, и этот брак открыл молодой женщине доступ к королевскому двору. Благодаря всему этому она усвоила манеры и тон великосветской дамы и ни за что не желала с ними расстаться. Она любила меня, но любила бы больше, если бы к моей внешности и характеру прибавилось громкое имя и знатные предки. Что до меня, то я успел свыкнуться с уединением, в котором жила мадемуазель Абер, не завел никаких знакомств, и светская суета не затуманила мой разум; я был вполне доволен и своей судьбой и доставшимся мне от родителей именем.
Итак, мы смотрели на жизнь по-разному. Жена, случалось, заводила речь о своих честолюбивых замыслах, но не находила у меня отклика; однако трудно устоять перед натиском близкого человека, тем паче жены, когда она пользуется любым поводом, чтобы заявлять о своих желаниях. Однажды мы вдвоем с женой обсуждали свои денежные дела; она была очень довольна, что наше богатство радует меня; но вдруг, ни с того ни с сего, она умолкла и надолго задумалась; я ласково и даже с беспокойством спросил, что с ней.
– Вы сами видите, дорогой мой, – сказал она, – что у нас большое состояние. Его трудно увеличить, и многие знатные люди могли бы нам позавидовать. У вас оказались большие способности к делам, большое усердие в работе; эти качества, без сомнения, дадут вам возможность еще увеличить наше состояние, но богатство – не все в жизни.
– А что нам еще нужно? – спросил я.
– Нужно имя, которое мы передадим нашим будущим детям, – ответила она. – Ведь у нас могут родиться дети и надо, чтобы к состоянию, которое они получат, присоединилось положение в свете, более достойное их богатства, чем то, что занимаете вы. Деньги помогли вам занять определенное место в обществе, не спорю; но дворянский титул, пусть и не наследственный, придал бы особый блеск и значительность нашим богатствам. Вот что вы можете передать в наследие вашему потомству и о чем я вас прошу.
Это рассуждение показалось мне немного странным. Кто я такой, – говорил я себе, – чтобы по собственной воле облагородить свое имя? Я смотрел на свою жену и думал, что она немного свихнулась. Я и сам был честолюбив, но не до ослепления.
Читатель, вероятно, помнит, что, заключая новый брак, я не соглашался даже переменить имя, а тут моя жена, которую я считал не способной на обман, предлагала мне переменить уже не имя, а самую мою природу, заставить, чтобы в моих жилах текла другая кровь. Кровь моя была плебейская, и только ее я мог передать своим потомкам, ибо ее получил от предков. А мне предлагают очистить воду в ручье, берущем начало в грязной луже.
Моя жена понимала, что в душе моей кипит борьба и, по-видимому, не сомневалась, что, если я хорошенько поразмыслю, то непременно с ней соглашусь, а потому не торопила меня и приготовилась молча следить за ходом моих мыслей, но я заговорил первый.
– Должен признаться, – сказал я, – что никак не пойму этой затеи. Ваши желания для меня закон, но в таком деле я не вижу никакой надежды на успех и потому вынужден ослушаться. Я родился в крестьянской семье, и с этим уже ничего не поделаешь. Могу ли я сделать так, чтобы Александр Ля Валле, фермер из Шампани, не был моим отцом и, следовательно, дедом моих детей? А раз это так, раз я сын и внук простолюдина, то и дети мои будут принадлежать к тому же сословию.
– Это заблуждение, друг мой, – сказала она. – Вы, конечно, не можете изменить то, что есть. Но вы можете сделать так, что ваши дети станут отпрысками нового дворянского рода, который пойдет от Жакоба Ля Валле, получившего дворянство.
– Но каким путем, какими средствами? – воскликнул я, уязвленный в своем самолюбии не только тем, что не видел способа привести в исполнение подобный замысел, но и странностью этого разговора, встревожившего меня не на шутку.
– При помощи денег, – ответила она.
– Как это, при помощи денег? – воскликнул я. – Разве дворянство можно купить, как лошадь на базаре? До сей поры я думал, что дворяне получили свои титулы по какому-то старинному установлению, разумность и справедливость коего мне, впрочем, кажется сомнительной; ведь все мы по рождению равны, и никто не мог бы, без тиранического насилия, установить такие различия, какие существуют теперь между людьми.
– Вы правы, – сказала она, – но подумав, вы легко согласитесь, что тот же закон естества, по которому все рождаются на свет равными, привел впоследствии к установлению различий, которые так вас удивляют. Некоторые из этих равных когда-то заслужили отличия и передали их своему потомству, а потомки, следуя по стопам предков, сохранили за собой полученные ими привилегии. Но сколько между нами имеется таких, – я говорю не о простых дворянах, а даже о королевских сановниках, – которые получили свои титулы по ошибке, по капризу короля, посредством денег, не говоря о еще более низких способах! Знаете герцога такого-то? Если бы один из его предков не отличался ловкостью рук, он не имел бы блестящего имени, которое носит с гордостью. Некий известный вам маркиз переселил на одну из своих ферм сеньора, у которого, точно так же, как вы, откупил его владения. Что говорить? Один в минуту крайности ссужает королю миллионы и получает графский титул; другой покупает должность при дворе и, зачеркнув этим свое простое происхождение, передает детям дворянское звание. Чтобы найти настоящий старинный род, надо покинуть королевский дворец, уехать из Парижа подальше в провинцию и созвать все тамошнее дворянство, да и его хорошенько перебрать. Что ж, о вас будут сплетничать, как сплетничали о других. Сначала все удивятся, но потом удивление пройдет, и ваших детей будут называть «барон» или «шевалье» с таким же почтением, как говорят сегодня «герцог» или «маркиз» детям тех, кто приобрел дворянство таким же путем, какой я предлагаю вам.
С этого времени я перестал с прежним упорством сопротивляться намерениям жены.
– Этот способ, – сказал я ей, – кажется мне каким-то странным. Я полагал, что дворянства удостаивают за подвиги или за труды; но раз вы говорите, что я заблуждаюсь, то я готов вам поверить. Значит, дворянство можно купить. Допустим, я куплю дворянство. (Я хочу, чтобы вы поняли, почему я все еще питаю отвращение к этой мысли). Да, конечно, ваше предложение заманчиво, но если я еще колеблюсь, то вот почему: ведь мне придется по сто раз на дню напоминать самому себе: эти господа, которые воспитываются в моем доме – дети Жакоба, развозчика вина, лакея, ставшего дворянином.
– Хотя в ваших рассуждениях есть доля истины, – возразила жена, – я прошу вас исполнить мою просьбу. Надеюсь, вы так и сделаете.
На это нечего было возразить, и я только сказал:
– Поступайте, как находите нужным; я согласен на все.
Пусть моя уступчивость не удивляет вас; причина ей – не избыток тщеславия, и об этом я уже предуведомлял читателя. Не честолюбие, а любовь к жене вырвала у меня согласие. А если кто-нибудь и увидит в моем согласии толику честолюбия, то следует ли мне защищаться от этого обвинения? Слава льстит самолюбию, нападает врасплох и даже лишает разума: все это, может быть, со мной и случилось. Как бы то ни было, стараниями моей жены, которая при всей любви ко мне с трудом переносила фамилию Ля Валле, для меня нашли придворную должность, я вступил в переговоры, получил искомое звание, отсчитал деньги и приобрел таким образом право написать перед своим именем: «Конюший Его Величества, сьер де…»
Несколько месяцев спустя после этой метаморфозы жена родила нашего первого ребенка, и в пылу восторга я уступил новой ее просьбе: присоединить к нашей фамилии название последнего купленного ею поместья. Вскоре, благодаря тайным усилиям жены, все так привыкли к этому новому титулу, что даже у нас дома меня уже иначе и не называли.
Читатель наверно заметил, что, увлекшись подробным повествованием о своей жизни (которое я намерен закончить в этой части), я совсем не упоминаю о моих любезных племянниках. Между тем я все это время усердно заботился об их воспитании, и они, могу сказать, были достойны усилий, затраченных учителями на их образование.
Я имел полное основание быть довольным своей жизнью во всех отношениях. За пятнадцать или шестнадцать лет жизни в Париже, заполненной деловыми заботами, в семье моей появились два сына и дочь. Моя жена позаботилась дать им воспитание, соответствующее тому рангу, которое им предстояло занять в обществе благодаря их состоянию. Ничто не омрачало моего счастья: наши мальчики делали большие успехи, а в дочери мы каждый день открывали все новые очаровательные черты.
Счастливый отец, я был также счастлив и в дружбе. Молодой человек по фамилии Боссон, тот самый, которому я когда-то услуживал по приезде в Париж и за которого потом просил господин д'Орсан, проявлял большие способности, удачно умел их применять и тем облегчал мне заботу о его карьере.
Он часто бывал у меня, и я принимал его с удовольствием. Добрый, легкий и веселый характер привлекал к нему все сердца. У него была приятная внешность и, могу сказать, он был достоин владеть тем состоянием, которое промотали его родители, а я помог восстановить. Этот милый юноша участвовал во всех наших праздниках, и мы смотрели на него как на члена семьи.
Когда я решил, что воспитание моих племянников закончено и что наступила пора устроить их на хорошие места, я посоветовал им подружиться с господином Боссоном. Привлекательный характер этого молодого человека скоро завоевал ему симпатию моих племянников, и я был этому очень рад, ибо знал, что часто дальнейшие успехи детей в жизни и почти всегда их характер зависят от первых дружеских связей.
Так как отец их был разорен безрассудным расточительством матери, они не могли рассчитывать на приличное положение в обществе, если сами о себе не позаботятся. Надеяться на мое наследство племянникам тоже не приходилось, – ведь у меня были свои дети. Поэтому я решил от младых ногтей приучить их к труду. Я предложил им работать в моих конторах под руководством господина де Боссона. Старший охотно согласился и скоро обнаружил большие деловые способности. Младший же племянник, напротив, к большому моему огорчению, высокомерно отверг этот разумный план.
– Чем же вы хотите заняться? – спросил я его.
– Я желаю быть военным, – ответил он, – у меня нет никакого желания протирать штаны в конторе.
Я подумал, что это просто мальчишеская блажь и что я легко сумею его образумить: у мальчика была располагающая внешность, говорившая о кротком характере, я замечал в нем также природную рассудительность и потому надеялся, что смогу его разубедить.
– Я отнюдь не осуждаю, – сказал я, – благородную горячность сердца, повелевающую вам избрать военную карьеру; но все обстоятельства против вас, дорогой племянник. Вы по рождению простолюдин; отличия, которыми я старался облагородить мое имя, ненамного возвысили меня, а на вас тем более не распространяются.
– Я знаю, – ответил он, – и потому должен собственными силами добиться того, в чем мне отказала судьба.
– Сказано неплохо! – ответил я. – Но имейте в виду, что в нашей стране военная служба – это излюбленная дорога дворян; вам на этом поприще придется ежедневно сталкиваться с тысячью обид. Если надо будет выбирать между двумя одинаково отличившимися молодцами, предпочтение всегда будет отдано дворянину. Вы заподозрите несправедливость там, где всего-навсего соблюдается обычный порядок; у вас горячая голова, вы можете вспылить, наделать глупостей; вы будете вынуждены покинуть родину и погубите себя окончательно. Даже военные заслуги, если вам посчастливится заслужить награду, будут расцениваться гораздо ниже из-за вашего происхождения, и продвижение ваше по службе будет чрезвычайно медленным, в то время как другие будут двигаться вперед семимильными шагами только потому, что они могут предъявить полуистлевшие пергаменты, доставшиеся им от предков.
– Ну что ж, значит, мне самому придется не зевать и использовать любой подходящий случай, – не сдавался племянник.
Эти слова, произнесенные с излишним задором, еще раз обнаружили истинный характер молодого человека. Под кроткой внешностью скрывалось упрямство, которое мне нелегко будет сломить. Я все же попытался вразумить его при помощи доводов, проверенных на моем личном опыте и столь же убедительных, сколь верных.
– Во Франции военная служба годится только для людей двух сортов: для богатых простолюдинов и для бедных дворян. У последних нет других источников дохода, но зато имя предков способствует их продвижению по службе; богачи же добиваются милостей лишь тем, что не жалеют денег. Вы не принадлежите ни к тем, ни к другим; что же вы намерены делать?
– Я намерен итти по тому пути, который меня влечет, – ответил он. Наш спор зашел в тупик, и я уже хотел было прибегнуть к власти, которой располагал как опекун и благодетель, когда в комнату вошел господин д'Орсан. Мы обменялись обычными приветствиями, а затем я рассказал ему о наших с племянником разногласиях. Я не сомневался, что граф станет на мою сторону: ведь он, сам будучи офицером, мог лучше других оценить справедливость моих доводов. Судите же, как я был удивлен, услышав его ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64