Если начистоту, то она считает, что с твоей стороны это обычный эгоизм, и я так считаю. Я никогда нигде не была…– Я не мог позволить себе эту поездку, вот почему!– А я-то полагала, что для члена правительства некоторые вещи становятся доступнее.– Я вошел в правительство не для того, чтобы обогатиться.– Мог бы, по крайней мере, отпустить меня с Дорис!– Я ни за что на свете не позволю тебе принять милостыню!– Милостыню! Твой лучший друг! Ты оказал бы Дорис услугу. Она хотела, чтобы я поехала. Между прочим, у них горы денег: Для них это ничего не значит!– Горы денег, – задумчиво повторил Патрик. – Не знаю. Доктор Мибейн был не так уж богат и у него четверо детей. Не знаю.– Николас сам делает деньги! Он вкладывает средства в гостиницы и. пляжи по всему острову. Новый ночной клуб на Причальной улице… он владеет половиной. Ты знал об этом? И новая гостиница, о которой они только что объявили – это тоже его!Патрик сел.Дезире продолжала высоким голосом, похожим на голос Дорис Мибейн:– Почему мы не можем получать от жизни удовольствие? Сидим в той же грязи, когда ты мог быть впереди, как и Николас!Холодно, со злостью он ответил:– Ты когда-нибудь повзрослеешь?Ее глаза наполнились слезами, и он тут же пожалел о сказанном. Она просто не сдержалась. Ее сегодняшние жалобы были первыми за все время их совместной жизни. Хотя она всегда имела очень мало по сравнению со многими ее друзьями. Она, и он прекрасно знал это, подавляла свои желания и довольствовалась тем малым, что он был в состоянии дать ей. А сейчас, в новой ситуации она была сбита с толку. Муж Дорис обеспечивает ее, а ее собственный муж – нет, и при этом совершенно не обращает на это внимание. Ему хотелось ей все объяснить, но его замешательство было так велико, что он промолчал.Он отправился спать с тяжелым сердцем и долго не мог уснуть. Так вот чем занимается Николас! Скорее всего, они все этим занимаются и хранят поэтому молчание, когда он говорит. Они знали, что он не на их стороне. Значит он один! С кем он может поговорить?Его охватило горькое сознание того, что его предали. Он мог бы довериться жене, но не осмелился. Она так несдержанна на язык. Получалось, что единственным с кем можно было поговорить, была Кэт Тэрбокс.По пути домой из центра города ему приходится идти мимо редакции «Рупора». Он скучает по работе в газете. Там кипит жизнь, трещат телетайпы, звонят телефоны. А за столом редактора – Кэт. Когда он работал там, то часто ловил себя на том, что подолгу смотрел на нее через комнату со своего места. У нее одно из тех лиц, по которым легко читать даже скрываемые мысли и чувства.Иногда и сейчас он провожал ее по вечерам до угла ее улицы.– Ты какой-то мрачный, – заметила она во время такой прогулки на следующий день после его разговора с Дезире.Почти против своей воли он пересказал ей слова Дезире.– Я в тревоге, – закончил он. – У меня такое ощущение, что я нахожусь в центре замкнутого круга, все вокруг рушится, а я не могу докричаться до Николаса и не знаю почему.– Почему ты не скажешь ему о том, что узнал?– Я не могу. Я пообещал Дезире. И потом, это ничего не изменит. Меня не касается, куда человек вкладывает свои деньги.– Это тебя касается, потому что это совсем другое дело, и ты это понимаешь. По мне, так все это плохо пахнет, – они остановились, и Кэт достала какой-то листок бумага. – Посмотри, мы собираемся электрифицировать деревни и поставить очистные сооружения. На северной стороне острова каждое утро до сих пор сбрасывают в океан нечистоты. Все молчат, хотя прекрасно знают, что делается. Питьевую воду собирают по-прежнему во время дождей. А Николас снова и снова говорит о поливном садоводчестве и консервных заводах. Безусловно, это выглядит очень деятельно! Наши дорога – ужасны. У нас стало больше машин и больше несчастных случаев. Я знаю, что невозможно сделать все сразу, но мне бы хотелось увидеть хоть какое-то движение в этом направлении.– Я не понимаю Николаса, – повторил он с грустью. Некоторое время Кэт, казалось, что-то обдумывала.Потом она сказала:– Я хочу кое-что показать тебе. Прямо сейчас. У тебя найдется свободный час?– Найдется.– Нам понадобится твой автомобиль. Ты когда-нибудь был на территории «Ланабелла»?– В его пешеходной части? Нет.– Там, где стоят новые коттеджи, за пешеходным мостиком.Они оставили машину в отдаленном конце пляжа, подальше от глаз и в полумиле от главного здания. Колеи здесь поросли травой.– Здесь мало ездят, – отметил Патрик. Пешеходный мостик был перекинут через узкий канал. На белом песке по краю маленького острова выстроились коттеджи с остроконечными крышами. За коттеджами был сооружен пруд неопределенной формы. Среди клумб на шелковистой траве стояли зонтики и дорогие стулья. Все было тихо и спокойно. Всего одна пара лежала под солнцем.– Не сезон, – сказал Патрик.– Здесь всегда мало народу. Ты же знаешь, это не общественное место.– И очень изолированное. Если точно не знаешь, где оно, то не догадаешься о нем.– Вот именно. Пойдем, может быть, какой-то из коттеджей не заперт, или посмотрим в окно.Все раздвижные стеклянные двери оказались запертыми, но сквозь них прекрасно было видно внутреннее убранство комнат, белые коврики на розовом полу веранды и широкие кровати с позолоченной резьбой. Похоже на бордель, подумал Патрик, но вслух ничего не сказал.– Кошмар, правда? – спросила Кэт, когда они возвращались к машине.– Да. Кто эти люди?– Ты даже не догадываешься?У него были смутные подозрения, но он промолчал.– Воровская шайка. Он уставился на нее.– Я не могу доказать, но я почти уверена. Больше чем уверена. Эти люди приезжают из Штатов, привозят своих девочек, делают свои дела, и частным образом производят платежи, а правительство их покрывает.– За что они платят?– Думаю, за наркотики, – серьезно сказала она, а поскольку он недоуменно смотрел на нее, продолжила: – Почему ты так удивлен? Весьма распространенное в Центральной Америке явление.На это он ничего не смог ответить.– Ты подавлен, потому что это Николас, – она тронула его за руку. – Правда, я могу и ошибаться.– Ты ошибаешься, – сказал он. – Ты ошибаешься.Проезжая мимо дома правительства, они заметили группу полицейских, выглядевших весьма импозантно в новой серой форме, алых фуражках и с такими же алыми полосами на брюках.– Остановись на минутку, – скомандовала Кэт. – Что ты видишь?Поскольку он не понял сразу, она спросила:– Разве ты не замечал их последние несколько недель?– Ты имеешь в виду форму? Николас иногда увлекается показной стороной дела, – отозвался Патрик.– Не то. Посмотри внимательнее! Когда это у нас было столько полиции? Все как на подбор – выше шести футов! Крепкие ребята, и все они – новые. Ни одного знакомого лица. Не удивлюсь… – начала она и замолчала.– Не удивишься чему?– Так, ничего.– Как женщины любят все усложнять! Может, ты все-таки закончишь, если уж начала?– Если честно, я не уверена, что могу довериться тебе.– Ну спасибо! Большое спасибо! Раз так, можешь вообще со мной не разговаривать.– Не делай из мухи слона. Мои слова, действительно, прозвучали не совсем так, как мне хотелось. Я только имела в виду, что ты очень лояльный человек и очень близок с Николасом, несмотря на то, что ты замечаешь. Откуда я знаю, что подскажет тебе твоя совесть, когда ты будешь ворочаться ночью без сна?Он смягчился:– Кэт, ничего из того, что ты мне когда-либо рассказывала, не пошло дальше. Тебе следовало бы это знать.Впервые он позволил себе, пусть не прямо, намекнуть на ее отношения с Фрэнсисом Лютером.Она покраснела:– Ну что ж, ладно, – и, оглянувшись вокруг и понизив голос, хотя они ехали в автомобиле, сказала, – ходят слухи, что создается особый отдел полиции. У него даже есть название – «Красные ребята».– Может, он будет более эффективен?– Я совсем не о том, я говорю о формированиях, которые очень похожи на вооруженные силы или на тайную полицию. Ночные аресты, таинственные исчезновения, тела на обочинах дорог. Понимаешь, о чем я говорю? Тебе следовало бы знать. Это история двадцатого века.Волна страха охватила его:– Ты шутишь! Кто тебе сказа… – он не договорил. – Извини. Ты, конечно, не можешь сказать.– Конечно, не могу. Скажем так, у меня есть… источники информации.Минуту или две они молчали. Машина остановилась у дома Кэт, но она не двигалась. – Патрик, я ужасно боюсь.– Может, все не так, как ты думаешь? – предположил он.– Если бы у меня были факты, я бы опубликовала их в «Рупоре». Но у меня нет ни одного, в этом все дело.– Кэт! Ты сошла с ума! И ты не побоишься?!– В свободной стране прессе нечего бояться.Он не ответил. Старые улицы, деревья с покрытой пылью листвой, сонный летний зной – все такое знакомое – вдруг показались ему таящими угрозу, он почувствовал себя как бы в чужой стране, где никто не говорит на его языке.Он быстро взял себя в руки. Нельзя делать скоропалительных выводов! При всем ее уме, Кэт – женщина, а женщины всегда преувеличивают, склонны драматизировать обстоятельства. Он уже собирался произнести все это вслух, когда Кэт снова заговорила:– И еще Билл – последи за ним. Попроси его не соваться сейчас в политику.– А чем он занимается?– Неважно. Я больше ничего не могу сказать. Попроси его быть осторожным.И озадачив Патрика таким образом, она вышла из машины.Чувствуя легкое раздражение от всей этой таинственности, равно как и от собственных страхов, он поехал домой. Был базарный день. Со шхун, пришедших с островов, разгружали плетеные корзины, полные серебристо-розовой рыбы, – привычная картина, не изменившаяся за много веков. А на другой стороне площади молодые мужчины и женщины – их было человек пятнадцать – терпеливо стояли в очереди за билетами на самолет. Они собирались в Англию или в Америку. Там они станут водителями автобусов, мусорщиками, им будет лучше по сравнению с тем, что ждет их здесь. Он вздохнул и вернулся к своим мыслям.Последи за Биллом, предупредила Кэт. Конечно, конечно! Только как это осуществить? Билл очень взрослый, гораздо взрослее других ребят его возраста. С ним совсем не просто!Спросишь его, где он был, отвечает – с друзьями. Понятно, но где? Так, гуляли по пляжу. Вот и весь ответ.И больше ничего из него не вытянешь. Даже если сказать, что знаешь, что он проводит время в Трэнче, и запретить ему ходить туда, ничего из этого не выйдет.Ему и в самом деле было интересно, о чем разговаривают Билл и его друзья, чем увлекаются помимо Че Гевары и Мао. Нет, Мао уже не авторитет, как и многие другие герои левого крыла. В возрасте Билла, думал Патрик, меня больше всего занимали девушки и книги, я хотел узнать все об окружающем мире. И знаю точно, я не был таким озлобленным. Я помню, что много смеялся. Билл никогда не смеется, по крайней мере, когда он с нами дома. Да, не так-то просто подобрать к нему ключик.Тем не менее вечером он прямо спросил его:– Билл, я хочу знать, замешан ли ты в политике? Билл пристально посмотрел на него:– Почему ты спрашиваешь?– Потому что я беспокоюсь. Я не оспариваю твоего права верить в то, во что ты веришь, а я знаю, во что ты веришь. Но боюсь, в настоящее время небезопасно говорить все, что думаешь.– В настоящее время? Мне казалось, что у нас демократическое правительство. Свобода слова, свобода мысли и все такое, – в словах Билла звучала издевка.Патрик почувствовал, что ему опять приходится защищаться:– Это демократическое общество! Но, чтобы придти к полной демократии, требуется время…– У каждого из нас только одна жизнь, – перебил его Билл. – Сколько прикажешь ждать?! А между тем не происходит никаких изменений. Возьми Фрэнсиса или Тэрбоксов. Рабочий выращивает бананы, а прибыль течет в роскошный дом в Англии, а может, на Ривьере или куда-нибудь еще, где эти люди чувствуют себя, как дома.Снова семья Фрэнсиса. Всегда семья Фрэнсиса. Удар за ударом. Билл это умеет!– Скажи мне, ты доволен тем, что имеешь с тех пор как Мибейн пришел к власти? – потребовал мальчик.– Не совсем. Но никогда не забывай, что пока мы не удовлетворены, мы способны менять положение. Тайное голосование – наше самое большое достижение, наша защита. Когда подумаешь, что немногие народы в мире имеют право голоса, начинаешь ценить то, что имеешь.– Голосовать за того или за другого – не имеет значения. Я за кубинский путь развития, а ты можешь оставаться со своим тайным голосованием.– Не спорю, большое искушение! Никаких выборов, всего один человек, который с помощью множества комитетов и разговоров делает все быстро и эффективно! Справедливость и равенство одним росчерком пера великого человека! Только это не есть равенство. Послушай, ну почему ты считаешь, что эти режимы обеспечивают людям равенство? Несколько человек купаются в королевской роскоши, о которой остальные даже не имеют представления. Более того, эти несколько распоряжаются жизнью и смертью миллионов. Равенство!– Жизнь и смерть! – произнес Билл. Он был абсолютно спокоен. Стоял, небрежно облокотившись на комод, на котором были расставлены хрупкие фарфоровые статуэтки – бело-голубые пастушки и молочницы. В течение многих лет Дезире покупала их у Да Кунья и очень ими дорожила.– Ты, конечно, знаешь, чем занимаются «Красные ребята»? – спросил он наконец.– Занимаются? – повторил Патрик.– Да, – Билл казался терпеливым и старым.Он никогда не был молодым, подумал Патрик, и ответил:– Пожалуй, их слишком много…– Ты ничего не видишь, – перебил его Билл. – Не знаешь, что они делают, когда снимают свою форму. Есть еще сотни, которые не носят никакой формы. И об этом ты не знаешь. А говоришь о власти над жизнью и смертью… – он остановился. – Ты ничего не хочешь слышать, потому что Николас твой друг.– Он был мне братом, – медленно произнес Патрик, словно говоря сам с собой.– Хорошо. Но братья тоже совершают странные поступки.Сколько же он знает, чтобы быть таким циничным в семнадцать лет!– Ты – член правительства, но не имеешь ни малейшего представления о его деятельности. Ты хоть понимаешь, что происходит за твоей спиной? В прошлом месяце сестры Даниэль погибли в аварии. Ты подумал, что это несчастный случай?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56