Нервы у нее не в порядке. В Нью-Йорке они оба проходили обследование, и врачи не выявили никакой патологии и противопоказаний к беременности. У всех их знакомых были дети. Крепкие, загорелые, со здоровым румянцем на лице и выгоревшими на солнце волосами! Их радости и горести – неизбежная тема разговоров родителей. Иногда ему казалось, хотя, может быть, он и ошибался, что Марджори страдает не столько от того, что у нее нет детей, сколько от самого факта, что она не может родить ребенка. Да, он прекрасно понимал страдания жены.– Становится прохладно, – сказала Марджори. – Давайте попьем кофе в доме!– Ты сыграешь нам, Кэт? – спросил отец Бейкер. – Помню, ребенком, ты неплохо исполняла вальсы «Мелодии любви».– Да я уж давно не играла.– Ну сыграй, пожалуйста!Она села за пианино. Со своего места у окна Фрэнсис хорошо видел ее профиль. Красивые волнистые волосы, струящиеся по плечам. Да, наверное, мастерство ее исполнения было достаточно высоким, он не был специалистом. Он мог лишь судить об этом по тому, как захватывала его музыка, музыка Брамса. Он не работал по субботам и совсем не устал. Но как ему хотелось этого состояния физической усталости, легкого утомления! Он оставил чашечку с кофе, откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Звучала музыка, она рассказывала о самом простом и близком: о месяце мае, о весне, ручьях, садах и первой любви. Ветер доносит сладкие запахи жасмина и свежесть мокрой травы.Внезапно музыка оборвалась и зазвучала другая, печальная. Будто что-то омрачило настроение музыканта. Да, так оно и есть. Он припомнил теперь, что не раз видел тень задумчивой печали на ее лице.… и поэтому он женился на мне! Он ясно представил ее: неожиданно серьезная и озорная, решительная. Он слышал интонации ее голоса и слова, которые она произносила. Забавная, отважная малышка. Забияка, бесстрашная забияка. И все же… Он не переставал думать о ней все это время, вернее не думать, а надеяться, что однажды он случайно встретит ее в городе, приехав туда по своим делам, или на улице. Но увы! Этого не произошло. Или, может быть, на какой-нибудь шумной званой вечеринке, ведь она – нет-нет да мелькала у него подобная мысль – могла быть в числе приглашенных. Но нет, не встретил!Конечно, все это чушь, блажь, какое-то умопомрачение. Рано или поздно это происходит в жизни всякого мужчины. Приходит и уходит. Он открыл глаза. Марджори внимательно и задумчиво смотрела на него. Музыка кончилась. Прозвучал последний аккорд. Кэт закрыла крышку рояля.– Уже поздно, – сказала она. – Пора ехать, святой отец.Стало совсем темно. У машины Кэт остановилась и посмотрела вверх: на безлунном небе мерцали голубые звезды.– Ни звука. Ни дуновения ветра, – промолвила Кэт. – Так необычно. Движутся, вращаются миллионы звезд. И абсолютное безмолвие. Тишина.Ему показалось, что в глазах ее были слезы, но, возможно, это был их естественный блеск.– И мы ничего не знаем!? – она села в машину. Он шел по дорожке туда, где ждала его Марджори.Она стояла, прислонившись к двери и тоже смотрела на небо.– Какая гнетущая ночь! До чего же тоскливо! – сказала она.– Тоскливо?– Да, да. Скажи мне, ты веришь, что у нас когда-нибудь будет ребенок?Он обнял ее. Он чувствовал ее упругое тело сквозь мягкую ткань платья.– Не знаю, – начал было он, – хотя…– До чего же глупо с моей стороны задавать подобные вопросы. Тебе-то откуда знать? – она заплакала. – Я так устала от самой себя, Фрэнсис! Да какие оправдания можно найти для женщины, не способной выполнить свое истинное предназначение! Как же мне жить дальше?! Общаться с друзьями, делать вид, что все нормально, все хорошо – притворяться? Или, как идиотке, суетиться, сновать по округе со своими прожектами, как Кэт Тэрбокс?Рука его, ласкавшая ее плечи, замерла.– Что ты имеешь против Кэт? Что она тебе сделала?– Я не верю ей. Он тихо заговорил:– Неужели женщины не могут относиться друг к другу с сочувствием и состраданием? Ты же знаешь, семейная жизнь ее не удалась.– Но это не дает ей никакого права вмешиваться в чужие дела.– Вмешиваться? Марджори, но это – чистейший вздор!А может быть, и правда? Взгляды, молчаливое понимание, непреодолимое влечение и неуверенность в своих чувствах – это был их бессловесный язык общения.Неуверенно он потянулся к жене, но она отпрянула от него.– Извини, что заставил тебя жить здесь так долго. – Она молчала, Фрэнсис продолжал: – Думаю, надо уехать отсюда, вернуться домой.– Ты не сделаешь этого: тебе слишком хорошо здесь. Да, так оно и было. А смог бы он с такой легкостью все бросить и уехать за ней туда, где бы она могла претворять в жизнь свои замыслы, посвятить себя делу, составляющему смысл ее жизни?! Да, – признался он себе, смог бы. Он не кривил душой, он мог бы поступить так. Значит и он не требует от нее великого самопожертвования? Нет, наверное, нет.Она словно почувствовала, что тема исчерпана, вздохнула:– Я пойду в дом. А ты?– Через минуту, – ответил Фрэнсис.Он понял, что она хочет заниматься любовью. И не только потому, что ее преследовала навязчивая идея забеременеть. Ей нужны были подтверждения того, что она по-прежнему желанна и любима, что их брак удачен. Совсем как в книгах, которые она читала. Он почувствовал это, если не разумом, так собственной плотью.Да, что-то произошло, что-то изменилось в их отношениях. И совсем не от того, что они жили здесь… Не здесь, так в другом месте. Хорошо жить можно где угодно, ведь личное счастье от местожительства не зависит. И причина была не в ее приступах ревности, он поклялся, что всегда будет верен ей. Достаточно было примера отца – чего он только не вытворял! Может быть, причина проста: потому, что они бездетны?Он почувствовал волнение в груди, дыхание его участилось. Ослепительными осколками мерцало далеко внизу море, отражаясь в буйной листве. Подул ветер, прорываясь сквозь кроны высоких мастиковых деревьев. Блуждающие, беспорядочные воспоминания, ассоциации, словно навеянные шумом ветра, осаждали Фрэнсиса. Марджори держит его за руку. Порыв ветра… она, смеясь, откидывает с лица свадебную вуаль.Когда же и почему все изменилось? Этого он не знал. Он вдруг подумал, что так, с ностальгией по прошлому, и приходит старость. Он почувствовал одиночество и уныние. Он не мог двинуться с места, пусть скорее уйдут эти воспоминания!Ну хватит! Только глупец надеется, что можно пронести через всю жизнь таинственную восторженность молодости!И Фрэнсис, так бывало всегда, вскинул руки, словно подчиняясь зову безмолвного дыхания ночи. Все было сине вокруг: далекие тусклые звезды, деревья, их черно-синие тени на траве. Какая-то неспящая еще птичка вывела чистую веселую нотку – и успокоилась. Улеглось и волнение в душе молодого человека.Он вздохнул, как Марджори, вошел в дом и прикрыл за собой дверь. Глава 11 – Вокруг столько дел, – недовольно произнес Николас, оторвавшись от многочисленных бумаг и документов, в идеальном порядке сложенных на его столе, – а ты запираешь себя в сельской школе. Растрачиваешь попусту свои силы, возможности.На книжных полках его кабинета стояли книги по правовым вопросам и красиво оформленные документы. Над окнами висел длинный желто-зеленый плакат, на котором были начертаны слова:ПРОГРЕССИВИСТЫ НОВОГО ДНЯ – ЗА СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕНиколас поймал взгляд Патрика.– Нравится?– Да, конечно, это бросается в глаза.– Ну, а что ты думаешь насчет нашего недавнего разговора?Патрик отчаянно «защищался»:– Ни один честный труд не может быть бесполезным, напрасным. Я всегда хотел преподавать, ты ведь знаешь.– Да и ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы не раз уже обсуждали это. Неужели ты не видишь, насколько бесполезны, тщетны твои попытки научить их тому, что никогда не понадобится им в будущем?– Тем не менее, если ты сумеешь подобрать ключик даже к одному ученику и увлечь его…– Да, да, я знаю. Блажен, кто верует! Но ведь это может сделать и любой другой. Ты же способен на большее! Хочешь ли ты улучшить условия жизни? Так подумай о силе, могуществе, власти прессы! Ты хорошо пишешь, у тебя есть чувство стиля, а нашей партии необходима газета, выражающая наши взгляды. Да и острову тоже нужна газета. Ты только послушай, – Николас выбрал номер «Клариена». – Первая полоса: «В прошлую среду в доме у миссис Клары Питт был отмечен юбилей мисс Эмми Лоу Грейс». А вот редакционное сообщение: «Состояние площади в базарный день оставляет желать лучшего… рыбьи головы для бродячих кошек!» – смеясь, он отбросил газету. – Сладкий примитив, сюсюканье. И ничего об образовании, и жилищной проблеме, ни слова о независимости, через два года – это максимум – мы обретем ее. Патрик, у меня достаточно денег, чтобы начать выпуск газеты, позже она окупит себя. В прошлом году умер мой отец, он оставил много денег, больше, чем я ожидал. Посмотри, я содержу все это помещение, я арендовал его для партии. Я хочу поручить тебе издание нашей газеты. Я хочу, чтобы она завоевала широкий круг читателей и подписчиков, пока этого не сделала какая-нибудь другая партия.– Да они ни на что не способны. Ни руководства, ни программ, ничего кроме недовольного брюзжания!– Совершенно верно. Но так не может продолжаться вечно. Когда мы добьемся независимости, даже раньше этого момента, мы хотим и должны быть первыми. Ты идеалист. Но что толку в твоих идеалах, если все ограничивается лишь пустой болтовней о них?! У тебя есть шанс, реальная возможность претворить свои мечты, идеалы в жизнь.Патрик выглянул в окно, словно пытаясь уйти от ярких проницательных глаз своего собеседника. Напротив, мимо бухты пронеслась моторная лодка, оставив треугольный след на водной глади. Зазвонили и замолчали колокола собора. Над городом опустилась воскресная тишина, обволакивающая своей мечтательной томностью, уводящая от напористо-энергичного Николаса с его неотложными решениями, требованиями.Я не обладаю такой энергией, и не столь решителен, снова подумал Патрик.– Ты говорил обо мне со своим тестем?– Да, – хитро улыбнулся Патрик. – Он велел передать тебе, что он терпим к тебе, потому что ты хорошо одеваешься и говоришь с английским акцентом.Николас засмеялся:– Значит, он одобряет?– Ну ты же знаешь, он хочет, чтобы правительство защищало интересы людей труда. Только в этом случае он поддержит тебя.– Хорошо. Ну а как насчет газеты?– Очевидно, очень важно получить доступ к прессе. Землевладельцы, несомненно, будут отстаивать свои интересы.– Исключение составляют лишь Фрэнсис Лютер, ну и несколько ему подобных чудаков.– Клэренс сомневается, следует ли доверять Фрэнсису. Но я не согласен.– Не доверяет ему! – воскликнул Николас.– Клэренс стар и мудр. Он много повидал на своем веку. Хотя и допускает, что, может быть, он подходит ко всему слишком критично. Он же – большой циник.– Да, да, конечно. Послушай, наша задача – показать, насколько невыносимы условия жизни, что так больше продолжаться не может! Наша сила – в убеждении. Наивно полагать, что белые землевладельцы – наши кровные враги или что их невозможно «перетянуть» на свою сторону. Да… я не сказал тебе самого главного. Я сам случайно узнал об этом вчера. Кэт Тэрбокс хочет помогать нам.– Каким образом?– Она наконец-то ушла от своего мужа. Говорят, этого следовало ожидать, – Николас пожал плечами. – Она переехала в дом, который достался ей от отца. Довольно скромный домик, расположен внизу по аллее, у подножья Лайбрери-хилл. Она хочет сама зарабатывать себе на жизнь. Она хотела бы работать в газете. Может быть, и писать статьи. Если нужно – под псевдонимом.Патрик присвистнул. Неужели этот ее поступок хоть как-то связан с Фрэнсисом? Нет, – решил он, не связан.– Ну, и что ты скажешь по этому поводу? Могу представить, что за удовольствие было бы работать с ней! – Николас посмотрел на часы.Патрик поспешил откланяться:– Позволь мне обдумать все это.Он спустился вниз, сел в машину. Он все еще чувствовал силу воздействия Николаса. Слишком лестное предложение, неправдоподобно заманчивое. Но велико и искушение – больше денег! Как будет довольна Дезире! На секунду он нахмурился, затем отогнал прочь неприятную мысль. Не стоит волноваться из-за пустяков! У Дезире – тонкий вкус, тяга к прекрасному. На нее оказывает влияние и Дорис, жена Николаса, сразу после замужества переехавшая жить сюда. С точки зрения Дезире, да, наверное, и остальных, Дорис – утонченная особа, достаточно хорошо разбирающаяся во всех прелестях жизни, начиная от одежды, питания и кончая окружением. Дорис и Николас жили в доме, унаследованном Николасом от отца. Но ходят слухи, – с легкой завистью сообщила Дезире, что на береговой линии, в двух милях от города, строится их новый дом. Ультрасовременный, в стиле Ле Корбюзье. Много окон, пространства. Навряд ли Дезире имела хоть малейшее представление об архитектуре Ле Корбюзье, но она была очень восприимчива.Но мысли его снова и снова возвращались к Кэт Тэрбокс. Она ушла, без сожаления оставив великолепие и роскошь, ту обеспеченную жизнь, перед которой преклонялась, благоговела Дезире… Он снова подумал об Агнес. Она продала свой магазин и готовилась к отъезду. Куда она едет? Что ждет ее там? Его беспокоило, где она будет жить.– В плетеной мазанке. Ее строил муж одной из моих кузин.– Но ты привыкла к удобствам: водопроводу и прочему. Как же ты там-то? – отговаривал ее Патрик.Она так сильно покачала головой, что зазвенели серьги в ушах:– Ну и что? Родилась-то я там. Не велика персона, потерплю!Любопытно, как некоторые люди стремятся и добиваются того, к чему другие абсолютно равнодушны.Он, например, доволен судьбою: ухожен, накормлен, обеспечен. Да и делает то, что хочет. С беспокойством он подумал о «своих» детях, учениках: в определенной последовательности, в зависимости от занимаемых ими за партами мест, проходили перед ним их лица. Рафаэль, непоседа, проказник, как маленькая обезьянка. Патрик уже научился определять его настроение, разгадывать его замыслы. Заикающаяся Табита, ее били с детства, – уж в этом-то он был уверен. А Шарлотта, с ее способностями к математике и всему, что касается цифр, – в этом она даже более сведуща, чем Патрик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56