У Шелли были коротко остриженные взлохмаченные волосы – прическа «я у мамы дурочка» – и выговор выпускницы пансиона благородных девиц.
– Мне двадцать пять лет, – начала она, когда Тим попросил ее рассказать о себе. – Всю свою сознательную жизнь, с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы понимать что к чему, я была радикалкой. Откуда я? Пригород в Массачусетсе. Конно-спортивные праздники, балы, приемы… да вы это знаете не хуже меня. – Она обвела взглядом собравшуюся в комнате разношерстную компанию, в которой были два еврея с Востока, принадлежащие к средним слоям, католик из приходской школы на Среднем Западе и сын питтсбургского шахтера. – Хотя, может, вы и не знаете… не важно. Наконец я оттуда вырвалась, поступив в колледж, где специализировалась по политологии. Тогда же я занялась и политикой и, конечно же, вступила в СДС. После окончания колледжа я уехала в Вашингтон, жила какое-то время в коммуне, и там, можно сказать, и осела, хотя иногда совершаю небольшие набеги и на другие города.
Все рассмеялись, и Тим сказал:
– Большинство из нас, как ты сама видишь, наслышаны о твоих «набегах». Но я все же поясню, в основном, для Сьюзен, которая этого не знает, что Шелли – один из активнейших наших организаторов, работающих в университетских городках. Неутомимая. Ее арестовывали уже, наверное, раз шесть или даже больше. В первый раз за «вонючие» бомбы во время съезда демократов в Чикаго в 1968 году, после чего были школьные демонстрации, женская милиция, ну и так далее. Прости, что прервал тебя, Шелли. Продолжай.
В комнате вновь зазвучал звонкий уверенный голос: – Я присоединилась к «Везерменам». Все вы их хорошо знаете, так что приводить здесь какие-то имена и даты не имеет, думаю, никакого смысла. Уверена также, мне не нужно говорить вам, что, хотя мы и стремимся остановить войну, главная наша цель – изменить политическую систему, дать власть народу, у которого ее нет. А это – девяносто девять процентов населения. Ну, я полагаю, обо мне хватит. Снова заговорим Тим.
– Шелли не сказала вам, что она угрожала полисмену дубинкой, или что ее выпустили под залог, или что она не собирается являться в суд в назначенное время.
К удивлению Стива, подала голос Сьюзен: – И что случится, если она не явится?
– Ничего, мы думаем, – ответил Тимоти. – По существу, мы уверены в этом. У нас надежная сеть, надежные явочные квартиры, такие, как, например, эта, где мы с вами сейчас находимся. Теперь твоя очередь, Тед.
Тед говорил с присущей южанам медлительностью, НО громко и ясно; этот звучный сильный голос совершенно не вязался с той слабостью, которая чувствовалась во всем его облике, начиная с редких светлых волос и такой же реденькой бородки и кончая торсом, словно пытавшимся безуспешно вырваться из сплетения скрещенных худых ног.
– Жизнь моя, – начал он с иронической улыбкой, – так сказать, сплошная чересполосица. Воспитан бабкой-баптисткой, затем колледж и утрата веры; подружился с парнем по имени Бен Вейнберг, также неверующим, потом, когда мы оба бросили учебу, для меня, можно сказать, началась настоящая жизнь. Присоединился к «Везерменам» и уехал в Чикаго, где жил в большой коммуне. Нас было там человек тридцать. Коммуны – вещь хорошая, – он кивнул Стиву со Сьюзен, – они помогают избавиться от зацикленности на личной жизни и частной собственности. Но здесь есть и недостатки, особенно если это – эскаписткое убежище в какой-нибудь дыре. И все же главная проблема – в количестве людей. Когда уходишь в подполье и возникает необходимость в быстрых передвижениях и полной секретности, тридцать человек – это много. Так что вскоре я и еще пятеро ребят уехали в Нью-Йорк. – Он снова иронически усмехнулся. – Должен сказать, на нашем счету кое-что есть: бомба на пирсе «Юнайтед Фрут Компани», «Марин Мидленд Грейс Траст Компани», правительственное здание, армейский призывной пункт, здание уголовного суда, «Дженерал Моторс Билдинг»… Тим поднял обе руки.
– Спасибо, Тед. Мы получили представление о твоей деятельности, и она впечатляет. А теперь очередь Сьюзен.
Она стремительно вскочила, более, чем когда-либо прежде, напоминая собой в этот момент ребенка, подумал Стив, глядя на ее косички, болтающиеся над худенькими лопатками, которые позволяла видеть коротенькая кофточка на бретельках.
– Ничего подобного я, конечно, не могу рассказать вам о себе. Мне нет еще и восемнадцати, и я мало что видела на свете, кроме своего дома, который я презираю так же сильно, как ненавидит свой Шелли, хотя и по другой причине… А может, по той же самой. Моя семья не принадлежит к высшему обществу, но главным для нее тоже всегда были материальные блага. Моих родителей никто и ничто не интересует, кроме них самих. У меня никогда не возникало в связи с этим никаких мыслей о революции, я только ненавидела все это. Но сейчас, хотя и с опозданием, я начинаю многое понимать. – Она обвела взглядом собравшихся. – Вот, вроде, и все. Я просто не знаю, что еще вам рассказать.
Сьюзен села под гром аплодисментов. Сердце Стива преисполнилось гордостью за нее. Да, она сильно изменилась с того дня, когда он впервые увидел ее с котенком на руках.
– Итак, – в голосе Тима послышались командные нотки, – мы все познакомились и теперь знаем, кто мы такие. Мы – коллектив, объединенный общей целью, клуб единомышленников, ни больше, ни меньше. Никто не вступает и не выходит из него, кроме как по особому разрешению. Возглавлять его будет Лидия. Только она будет всегда знать, где меня найти. Больше этого знать никто не будет, и, как вы все понимаете, не из-за недоверия, а лишь потому, что когда чего-то не знаешь, то не можешь и случайно проболтаться, как и выдать это под давлением или угрозой. А теперь о наших планах. Наши задачи и здесь, на Западе, остаются прежними. Мы будем ездить вдоль Тихоокеанского побережья от одного кампуса к другому и взрывать здания пунктов регистрации призывников. Не забывайте также и о портах, откуда войска отправляются за океан. Тут для нас открыты и другие возможности: казармы, грузовики, автобусы, отправляющиеся в порты.
Бросив взгляд на часы на руке, Тим нахмурился и встал.
– Я уже опаздываю. Стив и Сьюзен, вы идете со мной. Я дам вам адрес, где вы поселитесь. Будьте там постоянно, чтобы Лидия в любой момент могла связаться с вами. Возможно, через какое-то время вас оттуда переведут в другое место и, скорее всего, так и будет. Лидия вам сообщит. Тед, ты останешься здесь примерно с час после того, как все уйдут.
– За Тедом следят, – объяснил он Стиву и Сьюзен, когда они спускались по лестнице.
На улице Тим отдал Стиву клочок бумаги не более почтовой марки, на котором был написан адрес; и показал, куда идти.
– Ступайте вон по той улице. Я иду в другую сторону.
– Мы увидимся? – спросил Стив. Тимоти улыбнулся.
– Да, конечно, когда-нибудь обязательно увидимся. Ах, да, тебе, наверное, нужны деньги?
– У нас есть еще десять долларов.
– Вот, держи пока двадцатку. Лидия, когда к вам придет, даст еще. Ну, пока, желаю удачи.
Нацепив очки, он быстро зашагал по улице и в следующее мгновение, свернув за угол, исчез из вида.
– Ну, как они тебе? – произнес Стив с гордостью собственника и тут же, не дожидаясь ответа, добавил: – Они великолепны, все они. Мне не приходилось до этого встречаться с Тедом, но я, конечно, слышал о нем. Он часто выезжал за границу на студенческие съезды. Он даже ездил на Кубу, чтобы встретиться там с лидерами Вьетконга. Я тоже собирался туда поехать, но всякий раз в последний момент случалось что-нибудь непредвиденное.
Они шли медленно, с трудом передвигая ноги. Висевшие за плечами рюкзаки тянули вниз, и идти к тому же приходилось все время в гору, так как улица поднималась чуть ли не под прямым углом, как приставленная к стене лестница. По обе ее стороны стояли деревянные дома, построенные в популярном после землетрясения 1906 года стиле начала века: с фронтонами, верандой и маленькими башенками. Большинство домов были выкрашены в пастельный, лимонно-желтый или травянисто-зеленый цвет, и сквозь стекла окон во многих из них на подоконниках были видны горшки с геранью.
– Я бы не отказалась жить в таком доме.
– В более справедливом мире у каждого будет такой дом, – Стив. бросил взгляд на бумажку с адресом. – Полагаю, это где-то недалеко от Хейта.
– Ты бывал здесь и раньше? Ты ничего мне об этом не говорил.
– Как я мог рассказать тебе обо всем за такое короткое время?! Да, я был здесь летом 1966 года, можно сказать, проездом, и мне захотелось посмотреть. Да, музыка, искусство, все новое и свободное – это было прекрасно. И сами они были ребята добрые, хорошие, такие же, как у нас на «Пис Фарм». Но потом они слишком увлеклись наркотиками. Они, разумеется, были против войны и всей этой окружающей нас несправедливости, но, постоянно одурманенные наркотиками, только разглагольствовали и ничего больше. В общем, хиппи, а не «Новые левые». Я приезжал сюда еще раз, в 1968 году. Думал отсидеться здесь немного, остыть после ареста в Чикаго. Но все уже изменилось. Куча народа, мелкие торговцы наркотиками, убивающие друг друга прямо на улице, в общем, отвратительная картина. Те, кто еще не совсем свихнулись, бежали отсюда в такие места, как «Пис Фарм». – Он ухмыльнулся. – Пришлось уехать и мне.
Они поднялись на холм и сейчас стояли, с трудом переводя дух. Совершенно неожиданно они, поднявшись сюда, оказались на самом краю континента. Внизу и за ними раскинулся громадный город, связанный воедино ярко светящимися лентами своих улиц и автострад. Впереди лежала бухта и знаменитый мост с проблескивающим под ним Тихим океаном, над сверкающим огнями мостом и океанскими волнами раскинулся огромный звездный шатер.
– Как красиво, – прошептала Сьюзен. – Так далеко от всего того, о чем мы говорили в той комнате.
– Да, ночь скрыла грязь мира до того момента, как снова встанет солнце.
– Это звучит так грустно.
– Но это правда. И о чем можно грустить, когда на свете есть люди, которые борются с этой грязью. Такие, как, например, Тим.
Мгновение она молчала, потом спросила:
– А кто делает бомбы?
– Мы сами. Это нетрудно. Тут нужен динамит, капсюль-детонатор… в общем, это нетрудно, – убежденно повторил он.
– А ты их делал когда-нибудь?
– Сам нет, хотя Лидия мне однажды и показала, что к чему.
– Ты ею восхищаешься, правда?
– Конечно. Она предана делу и абсолютно бесстрашна! Она даже умеет пользоваться ручной гранатой и автоматом.
– А она когда-нибудь… пускала их в дело?
– Пока нет. Но если придется, она, конечно, это сделает… Ты что, Сьюзен, испугалась? Ты выглядишь такой испуганной.
– Да нет, скорее задумалась, хотя и испугалась немного тоже, сознаюсь.
Стив взглянул в поднятые к нему глаза девушки, эти темные бархатные цветы.
– Никто не требует от тебя стрелять из автомата. Найдется немало и других дел. И потом, – мягко добавил он, – Лидия занимается этим уже несколько лет, и пока ничего страшного не случилось. К тому же, этим занимается не она одна.
– Я понимаю.
– Наше дело правое, и ради него мы должны быть умными и сильными. Но если ты не хочешь к нам присоединиться, то так и скажи. Ты совсем не обязана это делать.
– О, Стив, но я с тобой. Куда бы ты ни шел, что бы ни делал, я с тобой. И потом, я вижу, что вы правы. Я действительно верю в правоту вашего дела. Ты меня убедил.
Он наклонился и, сжав ладонями ее лицо, принялся его целовать – лоб, щеки, глаза и, наконец, губы. Я всегда буду о ней заботиться, поклялся он себе, с этого дня и до самой смерти. Ничто не коснется ее, пока я жив. Мы с ней вместе в этой борьбе, и мы победим.
– Дом чуть дальше по улице, – сказал он, с трудом отрываясь от ее губ. – Идем?
Это был еще один небольшой обшитый тесом поздневикторианский дом, запущенный и ветхий, с калиткой и высоким крыльцом, от верхней ступени которого начинались невысокие перила веранды. Кто-то, очевидно, решил покрасить их в цвет электрик, но, дойдя до середины, остановился из-за отсутствия ли краски, денег, а может, просто желания. Однако из открытого окна неслись звуки веселой музыки. Пел Боб Дилан.
Возбуждение, почти равное по силе сексуальному, внезапно овладело Стивом. Наконец-то он снова жил, снова был в полете, у него была собственная женщина, и он был мужчиной.
18
– Прекрасная была свадьба, а обстановка так просто идеальная, – сказала Айрис.
Прошла уже целая неделя с того дня, как в доме Анны состоялась свадьба Лауры и Робби Мак-Алистера, а Айрис все еще вспоминала о саде, изумительных блюдах, приехавших на свадьбу родственниках и новорожденной дочке Джимми.
– Представь только, мама уже прабабушка! Глядя на нее, такую еще молодую и красивую, с трудом в это веришь.
Было воскресное утро, и они сидели за столом, неспешно завтракая. Филипп убежал на тренировку – он играл в футбол – и в доме царила тишина.
Тео поднял глаза над «Тайме».
– Кстати о молодости. Мне кажется, Лаура все же слишком молода для замужества.
– Ты говоришь так, потому что это случилось почти сразу же после свадьбы Джимми и ты еще не можешь опомниться.
– Возможно. – Тео улыбнулся. – И не говори мне, так как я это и сам прекрасно знаю, что в глазах любого отца ни один мужчина не достоин его дочери. – Внезапно посерьезнев, он добавил: – Надеюсь, у них не возникнет разногласий на религиозной почве? Трудностей у них и без того будет предостаточно.
Да, подумала Айрис, я пыталась указать ей на эти трудности. Мы почти час проговорили с ней в ее комнате, но у нее на все был один ответ: люди всегда делают из брака проблему, что может быть в этом трудного, когда любишь? У вас ведь с папой, сказала она, не возникало же, похоже, никаких проблем?.. О, бедная дорогая Лаура!
Тео отложил газету. Лицо его по-прежнему сохраняло серьезность.
– Я скажу тебе, что почти испортило для меня этот день. То, что Стив не приехал ни на одну из этих свадеб!
Айрис успокаивающе проговорила:
– Но ведь он не забыл. Даже прислал эти чудесные белые мокасины, которые сделал сам. Я еще подумала, как это мило с его стороны.
– Мило! Он что, так и будет всю жизнь делать мокасины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55