– Как я уже сказал тебе, я отправился в клинику. И нашел его там одного, в ужасном состоянии, страшно подавленным. Он поранил руку. По его словам, ты об этом знаешь.
– Да, он прищемил пальцы дверцей машины. Но я не думала… он не писал, что это что-то серьезное.
– Ему не хотелось, чтобы ты знала, насколько все это серьезно. Он потерял три пальца и теперь никогда не сможет вернуться к своей работе. Его кабинет закрывается.
В растерянности женщина поднесла руку к горлу.
– И правда заключается в том, – продолжал Пол, остро сознавая в этот момент жестокость произносимых им слов, – что эту злосчастную дверцу захлопнула Айрис.
– О Господи, – прошептала Анна, и на лице ее появилось выражение страха и какой-то беспомощности.
Пол говорил теперь быстро, желая поскорее со всем этим покончить.
– Они, конечно, оба понимают, что все это было трагической случайностью. Но Айрис, – он снова подумал о себе как о дипломате или жонглере, пытающемся одновременно держать в воздухе множество шаров, не позволяя им касаться друг друга, – … она винит во всем только себя. Похоже, они сейчас отдалились друг от друга. Тео ушел из дома и пока живет в своем офисе. – Здесь Пол заговорил медленнее, поняв, что преодолел, наконец, опасное место, не проговорился о попытке самоубийства, если таковая, конечно, имела место. – Им просто необходима сейчас чья-то помощь. Кто-то должен с ними поговорить, а я… очевидно… – Он развел руками. – Поэтому-то я и здесь. Иначе я никогда бы не приехал, ты понимаешь.
– О, Айрис! О, Тео! – прошептала Анна. – И он… – Она вновь устремила взгляд на Пола. – …Он никогда не сможет работать? Его это убьет. Что он станет делать?
– Он будет два года учиться. – Сказать Анне хоть что-то положительное было настоящим облегчением. – Он хочет стать онкологом.
– Понимаю.
– Но это повлечет за собой колоссальные изменения в их образе жизни. У него нет никаких сбережений, – объяснил Пол и, видя, как Анна в удивлении подняла брови, спросил: – Ты, полагаю, не имела об этом никакого представления?
– Ни малейшего!
– В общем, деньги, похоже, уплывали у них почти мгновенно, едва успев появиться. Я предложил одолжить ему столько, сколько надо, пока он не встанет окончательно на ноги.
Спина Анны словно еще больше выпрямилась.
– В этом нет никакой необходимости. Я сама могу им помочь. Я сразу же отправлюсь к нему.
– Анна, он ничего от тебя не примет. Ты ведь осталась сейчас одна. – И внезапно сообразив, что он должен был сказать в первые же минуты встречи, добавил: – Я с сожалением узнал из газет о смерти твоего мужа.
Легким кивком головы она показала, что принимает его соболезнование.
– Благодарю тебя.
– Прости, что говорю тебе это, но хотя ты, судя по всему, ни в чем и не нуждаешься, ты ведь не…
– Не богачка? Ты это хотел сказать? Да, но…
– Но так случилось, – перебил он, – что я богатый человек. Я никогда ничего не сделал для Айрис, и тебе хорошо известно, как я всегда из-за этого страдал…
Анна прервала его низким, испуганным вскриком:
– Ты не… не сказал? Ты ничего не сказал Тео?
– Нет-нет! – Он снова словно балансировал на канате над пропастью. – Конечно, я ничего ему не сказал. Это была просто сделка. Благодарный пациент и все такое прочее. Немного необычно, но вполне правдоподобно. – Пол улыбнулся, словно приглашая ее порадоваться вместе с ним тому, как все удачно у него вышло. – Мне пришлось здорово потрудиться, прежде чем я его убедил, поверь мне. Несмотря на все свое уныние, он страшно горд и упрям.
– Он всегда был таким, – проговорила Анна и тут же поспешно добавила: – Но я все равно его очень люблю. Он мне как сын.
Ах, да, вспомнил Пол. Мори ведь умер в двадцать три года!
– И он хороший муж и отец. Да, но Айрис? Где она?
– Дома. Штерн сказал, что она сидит все время в своей комнате. По его словам, они не знают, о чем им говорить друг с другом.
– Так странно, что он рассказал тебе все это.
– Ну, я бы этого не сказал. Я достаточно стар, чтобы быть его отцом. И потом, я – чужой человек, а ему просто необходимо было в тот момент кому-нибудь излить душу. С незнакомыми всегда легче говорить о подобных вещах.
– Это верно.
Анна устремила невидящий взгляд на лужайку. Внезапно легкий порыв ветра всколыхнул листву у нее над головой, и солнечный луч, пробившийся на мгновение сквозь густую крону, ударил ей прямо в лицо, заставив ярко вспыхнуть ее мокрые от слез ресницы. Несколько секунд Пол не мог оторвать от них глаз; он совсем забыл, что ее ресницы были цвета золота.
Она достала платок и вытерла глаза.
– Мне нужно к ним вернуться. – Голос ее был едва слышен.
– Поэтому-то я и приехал сюда, надеясь, что ты так и поступишь.
– Неужели между ними все так плохо?
– У меня сложилось такое впечатление из разговора с Тео.
Оба замолчали. Анна вновь обратила взгляд на лужайку, и он воспользовался этим, чтобы как следует ее рассмотреть. На ней было легкое хлопчатобумажное платье чистого желтого цвета крокусов. Красивые тонкие руки изящно лежали на коленях. Этим летом 1968 года, года лохматых шевелюр и немытых, обутых в сандалии ног, она казалась пришелицей из другого века.
Но речь ее была вполне современной. К удивлению Пола, она вдруг задумчиво произнесла:
– В Айрис есть что-то детское. Какая-то невинность, – И, к еще большему его удивлению, добавила: – Я, конечно, не психолог, но ты знаешь, мне всегда казалось, что в том, какой она стала, виноват Джозеф. До того как выйти замуж, она хотела учить детей, живущих в трущобах. Она всегда очень жалела людей, оказавшихся в нищете. И у нее, несомненно, был талант педагога. Но Джозеф ей не позволил, сказав, что он сам вышел из такого места и нечего ей туда возвращаться.
– В разговоре со мной ее муж упомянул, что ей всегда хотелось возвратиться к преподавательской деятельности. Полагаю, он также этого не одобрял.
– Я знаю. – Анна нахмурилась.
Она, похоже, о чем-то задумалась, и Пол не стал прерывать ее мыслей, ожидая, когда она вновь заговорит сама.
– Все это очень странно, – произнесла она наконец. – У него что, вообще нет страхового полиса на случай потери трудоспособности?
– Я спросил его то же самое. Есть, но совсем не то, что нужно. В его полисе никак не оговаривается утрата им способности работать по специальности. Пока он может зарабатывать себе на жизнь, чем бы он при этом ни занимался, он не получит ни цента. Это все вина страхового агента, недосмотр, глупейшая ошибка.
– Как и вина самого Тео, – печально проговорила Анна. – Он никогда не был деловым человеком. Жаль, что он не позволил Айрис заниматься его финансовыми делами. У нее есть способности к такого рода вещам.
К ним подошел с блокнотом и карандашом в руках официант.
– Ты не хотел бы выпить со мной чаю, Пол? – спросила Анна.
– Да, конечно, с удовольствием, – ответил он, желая в этот момент лишь того, чтобы их встреча продолжалась как можно дольше.
Когда принесли чай, она налила ему в чашку немного молока. Она до сих пор помнила, что он пил чай, как англичане. Однако он воздержался от каких-либо замечаний по поводу ее удивительной памяти, боясь, что это прозвучит слишком уж интимно. Медленно помешивая ложечкой свой чай с молоком, он наблюдал, как легко, грациозно ее рука касается чашки, чайника, тарелочки с пирожными. На пальце Анны сверкало великолепное кольцо. Вероятно, подарок мужа. Интересно, мелькнула вдруг у Пола мысль, что он почувствовал бы, коснись его сейчас с любовью эта рука? Ее кожа была по-прежнему гладкой; он видел это по ее оголенной шее, где прямо над грудью лежала нить жемчуга. И тело выглядело таким же крепким, как в молодости… С усилием он прервал поток этих мыслей, которые, как оказалось, все еще в нем жили. Внезапно он почувствовал, как в душе его поднимается гнев. Если бы тогда на месте Анны была Ильза, она, несомненно, действовала бы безо всяких колебаний! Она бы все бросила и пришла к нему с ребенком. Да, она предпочла ему Израиль, это так. Но ребенок ведь, в конце концов, не страна. Да, Ильза пришла бы к нему, и, однако, он, возможно, был несправедлив к Анне… Как мог он знать, что она действительно чувствовала к мужчине, который был ее мужем? Все это так сложно. Он не должен позволять себе даже думать об этом.
– У них так все хорошо началось, – проговорила Анна. – И вот теперь из-за какой-то дикой случайности их семья рушится. Я прекрасно помню тот день, когда они поженились…
Да, подумал Пол, я тоже его помню. Мы тогда с Ильзой были там, глядя издалека, как они отъезжают. В тот день я и вырвал тебя из своего сердца, Анна.
Выпрямившись, он мягко произнес:
– Может, все не так уж плохо? Может, тебе удастся их убедить?
– Они оба такие упрямые. Тео даже больше… – Она, казалось, собиралась что-то добавить, но, очевидно, в последнюю минуту передумала.
Из-за забора доносились веселые крики и стук теннисного мяча. Пол вдруг подумал: как странно, что они вот так сидят сейчас здесь вместе и пьют чай.
– Видишь ли, – сказала она после минутного молчания, – в какой-то степени Тео все еще продолжает жить в предвоенной Вене. Он родился в очень богатой семье. У них был дом в горах, в Арлберге, и его мать брала детей с собой в Париж, когда ездила туда два раза в год обновлять свой гардероб. Он любит красоту и порядок, совершенство во всем, тогда как Айрис… – Анна невесело усмехнулась.
Пол молчал, ожидая, когда она заговорит снова.
– К тому же он и дома хочет командовать так же, как в своей операционной. К счастью для него, дети, кроме одного, не возражают.
– Да, я знаю, он говорил мне об этом.
– Стив с самого рождения был необычным мальчиком. Сказать по правде, он необыкновенно талантлив. Ему всегда все давалось легко, от задач по химии до игры в теннис. А благодаря чтению газет у него появилось обо всем собственное мнение, которое… – Анна опять невесело усмехнулась, – которое часто не совпадало с мнением его отца. Так что иногда между ними возникали разногласия.
Гордый, утонченный человек со своими воспоминаниями о Старом Свете и яркий представитель молодежи шестидесятых, постоянно куда-то спешащий и всегда уверенный, что он прав. Да, подумал Пол, легко себе представить, к каким столкновениям могли приходить эти двое.
– Тео считает, что Айрис слишком снисходительна к Стиву, но это не так. Она умеет найти к детям подход. Она их понимает. Когда она работала учительницей, все дети в школе ее просто обожали. Она очень знающий педагог, и ее вновь и вновь просили вернуться.
– И ей бы этого хотелось?
– Да, конечно, и если бы решение зависело от нее…
– Тогда ты просто обязана ей об этом сказать, – прервал ее Пол. – У нас у всех одна жизнь, и мы должны делать с ней то, что нам хочется.
– Не всегда можно делать то, что хочется, – тихо проговорила Анна, делая ударение на том же слове.
В первый раз с начала их разговора она взглянула Полу прямо в глаза. Он встретил ее взгляд спокойно, но внезапно это сделалось для него невыносимым, и он поспешно отвернулся.
Опустив глаза, женщина продолжала:
– Айрис всегда была неуверенна в себе. Мне постоянно казалось, что она чувствует себя в семье не то чтобы чужой, но как бы занимающей чужое место, и я никак не могла этого понять, так как никогда… – Голос ее прервался.
– Конечно же, нет.
– То же самое и с Тео. Я знала об этом, но тоже не понимала, почему.
– В этом всегда трудно разобраться со стороны, – уныло произнес Пол.
Солнце скрылось за плывущим по небу огромным облаком, и день как-то сразу потускнел, словно в ответ на их погрустневшие голоса. С усилием Пол заставил себя встряхнуться.
– Так ты поедешь к ним?
– Да, завтра утром. Я скажу им, что устала быть вдали от них так долго.
– Тогда я выполнил то, из-за чего сюда приехал.
– Да, и я тебе чрезвычайно за это благодарна. Прости, что встретила тебя так холодно.
– Не нужно никаких извинений, все и так понятно. – Он поднялся и протянул ей руку. – Я, конечно, буду задаваться вопросами, надеясь, что за всем этим последует мир и покой. Но, несомненно, в скором времени доктор Штерн обо всем меня известит, ведь… – Пол усмехнулся, – … как-никак я его кредитор.
Рука Анны лежала в его ладони, как маленькая пойманная птичка; он чувствовал хрупкие косточки и мягкую теплую кожу. Сразу же он отпустил ее руку и направился к машине.
Прежде чем отъехать, оглянулся. Она отошла от столика и теперь стояла спиной к кусту гортензии. Мы называли их «снежками», вспомнилось вдруг ему. Последнее, что он видел, был усыпанный белоснежными цветами куст и ее поднятая в прощальном жесте рука.
Они разговаривали, иногда надолго замолкая, уже больше часа, а сейчас далеко за полночь. От лампы на окне библиотеки падала на траву полоса призрачного света. Темнота вне ее была необычайно успокаивающей; она делала их почти невидимыми друг другу, облегчая разговор, который был бы невыносим при ярком свете. И Тео, который всегда остро ощущал атмосферу и был способен смотреть на все как бы со стороны, подумал, криво усмехнувшись, что эта блестящая пара, какую они с Айрис представляли собой сейчас, сидя здесь на террасе тихим летним вечером, смотрелась бы просто великолепно на фото, рекламирующем летнюю мебель или какой-нибудь модный напиток – лишь руку его, выделяющуюся белым пятном на подлокотнике кресла, пришлось бы убрать с фотографии.
– Надеюсь, когда-нибудь я все же смогу смотреть на твою руку, не содрогаясь внутренне при этом, – проговорила Айрис.
Подумав про себя, что с того момента, как произошел несчастный случай, она говорит об этом, наверное, в сотый раз, Тео терпеливо произнес:
– Не знаю, как тебя убедить в этом, но так оно и будет.
Невольно слова Айрис напомнили ему, что и он сам избегал ту женщину в клинике; со дня той их встречи он пользовался другим входом, так как был просто не в силах ее видеть. И эта мысль вызвала в его памяти попытку Айрис покончить с собой и ее униженное признание, которое всего две недели назад породило бы в его душе жгучую ревность, но сейчас вызвало в нем лишь жалость и печаль. Возможно, потому что он знал теперь, чьей дочерью она была, хотя, конечно, не было ничего жалкого или печального в том, чтобы иметь своим отцом Пола Вернера, будь обстоятельства другими…
Внезапно Айрис произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55