https://wodolei.ru/catalog/chugunnye_vanny/Roca/
Так что подумай, ладно?
А я-то еще, гордо вскинув голову, чуть не пустилась приплясывать по студии от мальчишеских комплиментов! Какое там! Шлепнулась своим старушечьим морщинистым лицом прямо в грязь. Да, узнаю Тирона: и правильно, нечего в облаках витать.
И тут, когда я уж было понадеялась, что передача так и закончится без ценных наставлений нашей любимой Глэдис из Мазеруэлла, Дэн включает в эфир звонок на четвертой линии.
– Энджел, – начинает Глэдис, громко прихлебывая чай, – не смогла-таки не нашалить, гадкая девочка.
Закусив губу, с улыбкой смотрю на Дэна, который шлепает себя по запястью и указывает на меня.
– Не стану распространяться, что думаю о девицах, которые прыгают по постелям, как лобковые вши, ты на этот счет сама все знаешь.
«Слава Богу».
– Честно говоря, тут один мой друг хотел с тобой словцом перекинуться. Его зовут Стив.
Нахмурившись, слушаю «осторожно, не ушибись», «не разлей чай», звяк и бряк, пока трубка передается из рук в руки. И только когда в эфире раздается «Алло, Энджел, это я», мое горло сводит, как пузо у змеи, которая мышь глотает. Остается надеяться, папаня не пьян как сапожник. Впрочем, нечего грустить: уже близится к трем, и на том конце провода – мой отец.
– В общем, Энджел, меня Глэдис позвонить надоумила, – говорит он, тяжело дыша.
Даже так? Веселенькая у нас настанет жизнь в прямом эфире, если Глэдис взялась учить моего отца.
– Я чувствовал, что надо поговорить с тобой.
«Чувствовал»? Ого! Откуда у нас взялись эмоции?
– Послушай, дочка, из-за того только, что случилось у нас с мамой и что я повел себя как слабак, не стоит бояться заводить семью. Не губите ваши отношения. Пусть мой брак в конце концов развалился, зато я с радостью вспоминаю те годы, что мы прожили вместе с Дельфиной. Уж лучше так, чем вообще без нее. Как там говорится, Глэдис?
До меня доносится ее негромкий голос за щелканьем вязальных спиц.
– Ах да, верно. «Лучше любить и потерять, чем жить, не любя». Понимаешь?
Да, понимаю. Как видно, в наше время перерождения стали всем по карману, и сильно подозреваю, что отец неспроста вдруг стал современным человеком, который не стесняется открыто выражать свои чувства, – сдается мне, Глэдис тут приложила руку. Не могу не восхищаться его мужеством и в целом согласна с ним. Вообще приятно осознавать, что люди находят разумное оправдание моему нелепому стремлению угробить собственную жизнь. Значит, не совсем я пока пропащий человек Да, приятно поменяться ролями и получить от родителя самую малость отцовских наставлении, хотя, кажется, они были бы полезнее в тот день, когда я только сообщила о том, что мне сделали предложение, чем теперь, когда это предложение уместнее считать недействительным. Но все равно спасибо, папуль.
В заключение шоу ставлю «Джеймсов», отдавая личную дань уважения группе (и заодно всыпая пуд соли в зияющую рану).
– А напоследок – песня «Вернись», которую я посвящаю Коннору, – нежно говорю я. – Если ты слышишь, вспомни ради меня все хорошее, что у нас было.
Наконец, красная лампочка гаснет, я падаю на спинку кресла и закрываю глаза. Здорово все-таки знать, что, даже потеряв любимого человека, без которого тебе и жизнь не мила, и одну из лучших подруг, у тебя нет повода считать себя одинокой. Иногда надо всего-то набраться мужества и обратиться за помощью, чтобы узнать, как много у тебя друзей, готовых предложить поддержку. Здорово мне повезло, что мы со слушателями как одна семья – пусть половина из них полоумные, но в целом – компания неплохая. И пусть небо над моей головой не радует лучезарной средиземноморской синью – все равно в тяжелых свинцовых тучах проступила брешь. Оказывается, мои тридцать лет не все впустую прошли. Как выразился Дэн, мой «Ангел в эфире» несет людям добро.
Вот хорошо бы и Коннор решил выложиться на операцию по вправке мозгов – тогда в моем крошечном мирке засверкало бы солнце. Все-таки он так и не позвонил на передачу, чтобы поведать во всеуслышание, что жить без меня не может и поэтому решил вернуться. Конечно, нельзя ожидать от человека слишком многого, и, тем не менее, согласитесь, было бы приятно, правда?
Выхожу из метро на станции Хиллхед и, поспешно миновав человека с разложенными в потертом чемоданчике зажигалками и пластмассовыми ножницами, сворачиваю на Байрс-роуд. Стылый декабрьский ветер щиплет кончик носа ледяными пальцами. Покупаю выпуск «Биг-иссью» у девушки с разноцветными, заплетенными в тугие мелкие косички волосами до колен и, по своему обыкновению, задерживаюсь перекинуться словцом.
– Привет, Энджел, – говорит она. – Мне твоя передача нравится. Никогда бы на тебя не подумала, а в воскресенье открываю газету и вижу – ты. У меня знаменитая клиентка.
Наш разговор приобретает новый оборот.
– Да куда там, – морщусь я.
– Не-а, знаменитость. Ты отличный диджей. Просто класс.
Вежливо поблагодарив, направляюсь своей дорогой. «Я – знаменитый диджей, – думаю про себя. – Разве не этого я всегда хотела? Конечно, не к такой славе я стремилась – но как вышло, так вышло. Меня узнают на улице. Видно, желание, которое я загадала волшебному пруду, исполнилось – на профессиональном поприще я здорово продвинулась. Только проблема в другом: сама по себе известность не слишком-то много значит – ею нужно с кем-то поделиться, чтобы по-настоящему оценить. Неудивительно, что знаменитости так часто одиноки».
Вот, добралась до квартиры, подняла голову, взглянула на наполовину задернутые шторы в кухонном окне. Не хочется туда возвращаться: ну что я буду сидеть наедине с фотографиями и своей музыкальной коллекцией? Мег пока звонить нельзя – у нее какое-то сверхсекретное свидание, а Кери… о ней уже и речи не идет. Вот в чем вся сложность – слушатели охотно отплатят тебе любовью за любовь, да только на расстоянии: не стану же я с ними по барам ходить? Ну представьте: я, Кувалда, Малкольм и Глэдис отплясываем на танцплощадке ночного клуба «Гараж». Бред сивой кобылы. С поникшей головой прохожу мимо своего дома и бреду дальше по Байрс-роуд. Знаю одно местечко, где я не прочь побыть в одиночестве.
В самом начале пятого я у входа во Дворец Киббл и проскальзываю сквозь скрипучую дощатую дверь. Осматриваюсь: под стеклянным куполом ни души. Впрочем, здесь совсем иное одиночество, нежели дома. Мирное, тихое, вдохновляющее на раздумья. Здесь мне хорошо. Впрочем, захотелось пообщаться, и я решила заглянуть в кофейню, поболтать с Вайноной.
– Ай, да она уехала, – говорит женщина с повязанной вокруг головы банданой из цветастого грубого льна. – Колесит по свету с новым пареньком. Влюблена девчонка по уши – ой-ой.
Черт побери; даже Вайнона, ярая мужененавистница, – и туда же. Завела себе паренька. А как же солидарность, сестренка?
Неторопливо возвращаюсь к волшебному пруду и, опершись о перила в том самом месте, где в октябре загадывала желание, вздыхаю:
– Сбылось. – Изо рта поднимаются облачка пара и летят вверх, к самой крыше исполинского стеклянного купола, где осядут капельками конденсата. – Я просила целеустремленности с успехом и получила их. Правда, кое в чем мы от цели отклонились, но, пожалуй, можно сказать, что мое желание сбылось. Спасибо.
Внизу проплывает ярко-оранжевая рыбка, останавливается прямо подо мной глотнуть воздуха с поверхности и замирает, помахивая плавниками. Будто специально хотела попасться мне на глаза и поприветствовать старую знакомую – и тут же, взмахнув хвостом, уплывает в сторону второго купола дворца. Шарю в сумочке и вынимаю кошелек, стараясь не нарушать царящего здесь безмолвия: где-то в папоротниковой оранжерее капает вода из шланга, да из кофейни временами доносится звяканье посуды: готовятся к закрытию.
– Понимаешь, – шепчу я, обращаясь к таинственному обитателю прудика, – мне опять кое-что от тебя нужно, только теперь это личное. Видишь ли, по пути к успеху я потеряла нечто очень важное. То, что для меня важнее всего на свете.
Голос дрогнул; молча смотрю в усталое грустное лицо, устремившее мне навстречу тоскливый взгляд с поверхности мутной воды.
– У меня был отличный парень, – нежно продолжаю я – Может, его и не назовешь неотразимым красавцем, но по мне так Коннор – само совершенство. Эх, да он почти и не изменился со школы – разве что стал еще привлекательнее. Он добрый, веселый; и сейчас мне кажется, он был моей второй половиной – да только обидела я его, а теперь даже отыскать не могу, чтобы извиниться. Однажды я разуверилась в нем, совершенно безосновательно, и сейчас его больше… больше нет со мной.
Выдыхаю еще одно облачко – снова вспомнила о Конноре, так и вижу его лицо. Где он сейчас? Встречу ли его когда-нибудь? Помнит ли он меня или заново постигает искусство флирта и ухаживаний? Как жить, если больше не суждено прильнуть к его губам и обнять его? Как избавиться от воспоминаний, которые причиняют столько боли? Зачем я так глупо поступила?
Я вроде бы понимаю, что подразумевают под словом «переболеть». Кажется, что все случилось слишком быстро – у меня даже не было времени подумать и оценить ситуацию. А сейчас слишком поздно.
«Тринадцать лет отбросила одним махом, – горестно размышляю я. – Разве такое возможно? Не знаю, как жить в одиночку. Допустим, я кого-нибудь встречу – да, и мы к сорока трем годам построим такие же отношения, какие были у меня с Коннором. Подумать страшно».
Смаргиваю слезу, соленая капля падает в воду с необыкновенно отчетливым плеском благодаря удивительной акустике в этом безмолвном стеклянном рае. На поверхности снова показывается ярко-оранжевая рыбка, возле нее в воду плюхается другая слеза.
– Прости, – шмыгая носом, говорю я. – Думала, уже все выплакала.
Рыба завихляла хвостом, направляясь к другой стене пруда. Потираю кулаком глаза, крепко сжимая зажатую в ладони монетку.
– Ух ты, да у меня фунт, – говорю я волшебному прудику. – Наверное, его хватит на самое сокровенное желание, как думаешь? Я бы могла слопать огромный шоколадный бисквит, а вот на тебя не жалко – так что выручи, пожалуйста. – Крепко сжимаю кулак. – Мне надо знать, где находится Коннор и что он счастлив. Конечно, я хочу, чтобы он вернулся – только это, видимо, невыполнимо. Пусть уйдет боль – и моя и его, и еще пусть человек, который для меня важнее всего на свете, поймет, что я его очень-очень люблю. Без него даже музыка звучит не так; даже если я включу самую лучшую песню на свете, даже если пойду на концерт «Джеймсов», – без него все не в радость.
Провожаю взглядом упавшую в воду монету и, крепко зажмурившись, загадываю, чтобы каким-нибудь, пока не известным науке, способом мое желание донеслось до ушей Коннора Маклина.
– Что, детка, жизнь не радует? – Неожиданно рядом возникает обеспокоенное лицо хозяйки кофейни.
– Да нет, все нормально. – (Ну вот, уже начала напоминать себе отца.) – Просто немного устала.
– Ай-ай, уморилась, – кивает она. – То-то я смотрю, лица на тебе нет.
Премного благодарна. Знаете, иногда откровенность режет по уху.
– Слышь, дочка, пока то да се, я еще минут десять не закроюсь. Так ты присядь, отдохни. Там есть скамейки, – машет рукой куда-то в глубь парников, – тихо, удобно, и никто не помешает. Поразмысли о своем, чуток полегчает – и то хорошо.
Вяло улыбаюсь, киваю.
– Да, пожалуй, вы правы. Что-то за последние дни совсем вымоталась. Сяду, передохну.
Напоследок погладив меня по руке, женщина уходит, а я, обогнув прудик, направляюсь по широкой, обсаженной папоротником дорожке. Войдя во второй купол, закрываю глаза и глубоко вдыхаю блаженный цветочный аромат. Под ногами хрустят комочки затвердевшей земли, звук бегущей воды гонит дурные мысли, и голова сразу становится свежее. Бог знает, как это сейчас кстати после зубодробилки последних дней.
Дорожка сворачивает к почти доверху заваленным листвой скамейкам. Остановившись у пышного папоротника возле ближайшей скамьи, протягиваю руку и касаюсь прохладных листьев. Закрываю глаза и втягиваю в себя пряный воздух. Жаль, так и не научилась йоговскому циркулярному дыханию – никак не получается найти верный ритм, поэтому ограничусь простым вдохом и выдохом. Неожиданно почудилась музыка, я даже глаза выпучила от удивления: уж не подводит ли меня рассудок. Оглядываюсь по сторонам – никого, но ведь я явственно слышала пение. Странно, неужели доброхотная бабуля из кофейни? Никогда бы не подумала, что у нее такие современные вкусы, ведь это…
«Джеймс». Кто-то поет песню «Джеймсов».
Робкий исполнитель тихо мурлычет себе под нос, хотя слова можно разобрать с легкостью. До боли знакомая мелодия плывет по влажному воздуху, окутывая меня как покрывалом. Я неуверенно, будто во сне иду на звук, навстречу последним, стихающим нотам моей любимой песни.
Огибаю большой мягкий куст папоротника и вижу – он. Сидит на выкрашенной белым железной скамейке, и его выжидающий взгляд устремлен на меня. На глаза навернулись слезы: стою, затаив дыхание, и молча его рассматриваю. По сей день прекрасно помню, в чем был Коннор, когда я увидела его впервые; и вот передо мной он, тринадцать лет спустя – чуть постарше; быть может, более опрятный, утонченный и взыскательный к одежде, но под курткой все-таки виднеется новая футболка с «Джеймсами». Зеркала его души утомлены от страданий, которые довелось ему пережить по моей вине. А в остальном – все тот же Коннор, только, пожалуй, умудренный опытом. Жизнь преподнесла ему несколько безжалостных уроков – как, впрочем, и мне, – но он хорош, как и прежде, и все так же неотразим.
– Коннор, – обращаюсь к нему, едва переведя дух. – Как ты здесь очутился?
– Просто знал, что ты здесь обязательно объявишься, – ласково мурлычет он.
– Откуда?..
«Ну же, девочка, придумай что-нибудь пооригинальнее».
Он пожимает широкими плечами, на которые я никогда не могла налюбоваться.
– Мы же давно вместе, я хорошо тебя изучил. Малыш, я нисколько не сомневался, что ты придешь сюда, – это так же верно, как и то, что ты проснулась с больной головой и заплаканными глазами, однако все равно нашла в себе силы сделать прическу и выпотрошить пачку шоколадных хлопьев в поисках какого-нибудь сувенирчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
А я-то еще, гордо вскинув голову, чуть не пустилась приплясывать по студии от мальчишеских комплиментов! Какое там! Шлепнулась своим старушечьим морщинистым лицом прямо в грязь. Да, узнаю Тирона: и правильно, нечего в облаках витать.
И тут, когда я уж было понадеялась, что передача так и закончится без ценных наставлений нашей любимой Глэдис из Мазеруэлла, Дэн включает в эфир звонок на четвертой линии.
– Энджел, – начинает Глэдис, громко прихлебывая чай, – не смогла-таки не нашалить, гадкая девочка.
Закусив губу, с улыбкой смотрю на Дэна, который шлепает себя по запястью и указывает на меня.
– Не стану распространяться, что думаю о девицах, которые прыгают по постелям, как лобковые вши, ты на этот счет сама все знаешь.
«Слава Богу».
– Честно говоря, тут один мой друг хотел с тобой словцом перекинуться. Его зовут Стив.
Нахмурившись, слушаю «осторожно, не ушибись», «не разлей чай», звяк и бряк, пока трубка передается из рук в руки. И только когда в эфире раздается «Алло, Энджел, это я», мое горло сводит, как пузо у змеи, которая мышь глотает. Остается надеяться, папаня не пьян как сапожник. Впрочем, нечего грустить: уже близится к трем, и на том конце провода – мой отец.
– В общем, Энджел, меня Глэдис позвонить надоумила, – говорит он, тяжело дыша.
Даже так? Веселенькая у нас настанет жизнь в прямом эфире, если Глэдис взялась учить моего отца.
– Я чувствовал, что надо поговорить с тобой.
«Чувствовал»? Ого! Откуда у нас взялись эмоции?
– Послушай, дочка, из-за того только, что случилось у нас с мамой и что я повел себя как слабак, не стоит бояться заводить семью. Не губите ваши отношения. Пусть мой брак в конце концов развалился, зато я с радостью вспоминаю те годы, что мы прожили вместе с Дельфиной. Уж лучше так, чем вообще без нее. Как там говорится, Глэдис?
До меня доносится ее негромкий голос за щелканьем вязальных спиц.
– Ах да, верно. «Лучше любить и потерять, чем жить, не любя». Понимаешь?
Да, понимаю. Как видно, в наше время перерождения стали всем по карману, и сильно подозреваю, что отец неспроста вдруг стал современным человеком, который не стесняется открыто выражать свои чувства, – сдается мне, Глэдис тут приложила руку. Не могу не восхищаться его мужеством и в целом согласна с ним. Вообще приятно осознавать, что люди находят разумное оправдание моему нелепому стремлению угробить собственную жизнь. Значит, не совсем я пока пропащий человек Да, приятно поменяться ролями и получить от родителя самую малость отцовских наставлении, хотя, кажется, они были бы полезнее в тот день, когда я только сообщила о том, что мне сделали предложение, чем теперь, когда это предложение уместнее считать недействительным. Но все равно спасибо, папуль.
В заключение шоу ставлю «Джеймсов», отдавая личную дань уважения группе (и заодно всыпая пуд соли в зияющую рану).
– А напоследок – песня «Вернись», которую я посвящаю Коннору, – нежно говорю я. – Если ты слышишь, вспомни ради меня все хорошее, что у нас было.
Наконец, красная лампочка гаснет, я падаю на спинку кресла и закрываю глаза. Здорово все-таки знать, что, даже потеряв любимого человека, без которого тебе и жизнь не мила, и одну из лучших подруг, у тебя нет повода считать себя одинокой. Иногда надо всего-то набраться мужества и обратиться за помощью, чтобы узнать, как много у тебя друзей, готовых предложить поддержку. Здорово мне повезло, что мы со слушателями как одна семья – пусть половина из них полоумные, но в целом – компания неплохая. И пусть небо над моей головой не радует лучезарной средиземноморской синью – все равно в тяжелых свинцовых тучах проступила брешь. Оказывается, мои тридцать лет не все впустую прошли. Как выразился Дэн, мой «Ангел в эфире» несет людям добро.
Вот хорошо бы и Коннор решил выложиться на операцию по вправке мозгов – тогда в моем крошечном мирке засверкало бы солнце. Все-таки он так и не позвонил на передачу, чтобы поведать во всеуслышание, что жить без меня не может и поэтому решил вернуться. Конечно, нельзя ожидать от человека слишком многого, и, тем не менее, согласитесь, было бы приятно, правда?
Выхожу из метро на станции Хиллхед и, поспешно миновав человека с разложенными в потертом чемоданчике зажигалками и пластмассовыми ножницами, сворачиваю на Байрс-роуд. Стылый декабрьский ветер щиплет кончик носа ледяными пальцами. Покупаю выпуск «Биг-иссью» у девушки с разноцветными, заплетенными в тугие мелкие косички волосами до колен и, по своему обыкновению, задерживаюсь перекинуться словцом.
– Привет, Энджел, – говорит она. – Мне твоя передача нравится. Никогда бы на тебя не подумала, а в воскресенье открываю газету и вижу – ты. У меня знаменитая клиентка.
Наш разговор приобретает новый оборот.
– Да куда там, – морщусь я.
– Не-а, знаменитость. Ты отличный диджей. Просто класс.
Вежливо поблагодарив, направляюсь своей дорогой. «Я – знаменитый диджей, – думаю про себя. – Разве не этого я всегда хотела? Конечно, не к такой славе я стремилась – но как вышло, так вышло. Меня узнают на улице. Видно, желание, которое я загадала волшебному пруду, исполнилось – на профессиональном поприще я здорово продвинулась. Только проблема в другом: сама по себе известность не слишком-то много значит – ею нужно с кем-то поделиться, чтобы по-настоящему оценить. Неудивительно, что знаменитости так часто одиноки».
Вот, добралась до квартиры, подняла голову, взглянула на наполовину задернутые шторы в кухонном окне. Не хочется туда возвращаться: ну что я буду сидеть наедине с фотографиями и своей музыкальной коллекцией? Мег пока звонить нельзя – у нее какое-то сверхсекретное свидание, а Кери… о ней уже и речи не идет. Вот в чем вся сложность – слушатели охотно отплатят тебе любовью за любовь, да только на расстоянии: не стану же я с ними по барам ходить? Ну представьте: я, Кувалда, Малкольм и Глэдис отплясываем на танцплощадке ночного клуба «Гараж». Бред сивой кобылы. С поникшей головой прохожу мимо своего дома и бреду дальше по Байрс-роуд. Знаю одно местечко, где я не прочь побыть в одиночестве.
В самом начале пятого я у входа во Дворец Киббл и проскальзываю сквозь скрипучую дощатую дверь. Осматриваюсь: под стеклянным куполом ни души. Впрочем, здесь совсем иное одиночество, нежели дома. Мирное, тихое, вдохновляющее на раздумья. Здесь мне хорошо. Впрочем, захотелось пообщаться, и я решила заглянуть в кофейню, поболтать с Вайноной.
– Ай, да она уехала, – говорит женщина с повязанной вокруг головы банданой из цветастого грубого льна. – Колесит по свету с новым пареньком. Влюблена девчонка по уши – ой-ой.
Черт побери; даже Вайнона, ярая мужененавистница, – и туда же. Завела себе паренька. А как же солидарность, сестренка?
Неторопливо возвращаюсь к волшебному пруду и, опершись о перила в том самом месте, где в октябре загадывала желание, вздыхаю:
– Сбылось. – Изо рта поднимаются облачка пара и летят вверх, к самой крыше исполинского стеклянного купола, где осядут капельками конденсата. – Я просила целеустремленности с успехом и получила их. Правда, кое в чем мы от цели отклонились, но, пожалуй, можно сказать, что мое желание сбылось. Спасибо.
Внизу проплывает ярко-оранжевая рыбка, останавливается прямо подо мной глотнуть воздуха с поверхности и замирает, помахивая плавниками. Будто специально хотела попасться мне на глаза и поприветствовать старую знакомую – и тут же, взмахнув хвостом, уплывает в сторону второго купола дворца. Шарю в сумочке и вынимаю кошелек, стараясь не нарушать царящего здесь безмолвия: где-то в папоротниковой оранжерее капает вода из шланга, да из кофейни временами доносится звяканье посуды: готовятся к закрытию.
– Понимаешь, – шепчу я, обращаясь к таинственному обитателю прудика, – мне опять кое-что от тебя нужно, только теперь это личное. Видишь ли, по пути к успеху я потеряла нечто очень важное. То, что для меня важнее всего на свете.
Голос дрогнул; молча смотрю в усталое грустное лицо, устремившее мне навстречу тоскливый взгляд с поверхности мутной воды.
– У меня был отличный парень, – нежно продолжаю я – Может, его и не назовешь неотразимым красавцем, но по мне так Коннор – само совершенство. Эх, да он почти и не изменился со школы – разве что стал еще привлекательнее. Он добрый, веселый; и сейчас мне кажется, он был моей второй половиной – да только обидела я его, а теперь даже отыскать не могу, чтобы извиниться. Однажды я разуверилась в нем, совершенно безосновательно, и сейчас его больше… больше нет со мной.
Выдыхаю еще одно облачко – снова вспомнила о Конноре, так и вижу его лицо. Где он сейчас? Встречу ли его когда-нибудь? Помнит ли он меня или заново постигает искусство флирта и ухаживаний? Как жить, если больше не суждено прильнуть к его губам и обнять его? Как избавиться от воспоминаний, которые причиняют столько боли? Зачем я так глупо поступила?
Я вроде бы понимаю, что подразумевают под словом «переболеть». Кажется, что все случилось слишком быстро – у меня даже не было времени подумать и оценить ситуацию. А сейчас слишком поздно.
«Тринадцать лет отбросила одним махом, – горестно размышляю я. – Разве такое возможно? Не знаю, как жить в одиночку. Допустим, я кого-нибудь встречу – да, и мы к сорока трем годам построим такие же отношения, какие были у меня с Коннором. Подумать страшно».
Смаргиваю слезу, соленая капля падает в воду с необыкновенно отчетливым плеском благодаря удивительной акустике в этом безмолвном стеклянном рае. На поверхности снова показывается ярко-оранжевая рыбка, возле нее в воду плюхается другая слеза.
– Прости, – шмыгая носом, говорю я. – Думала, уже все выплакала.
Рыба завихляла хвостом, направляясь к другой стене пруда. Потираю кулаком глаза, крепко сжимая зажатую в ладони монетку.
– Ух ты, да у меня фунт, – говорю я волшебному прудику. – Наверное, его хватит на самое сокровенное желание, как думаешь? Я бы могла слопать огромный шоколадный бисквит, а вот на тебя не жалко – так что выручи, пожалуйста. – Крепко сжимаю кулак. – Мне надо знать, где находится Коннор и что он счастлив. Конечно, я хочу, чтобы он вернулся – только это, видимо, невыполнимо. Пусть уйдет боль – и моя и его, и еще пусть человек, который для меня важнее всего на свете, поймет, что я его очень-очень люблю. Без него даже музыка звучит не так; даже если я включу самую лучшую песню на свете, даже если пойду на концерт «Джеймсов», – без него все не в радость.
Провожаю взглядом упавшую в воду монету и, крепко зажмурившись, загадываю, чтобы каким-нибудь, пока не известным науке, способом мое желание донеслось до ушей Коннора Маклина.
– Что, детка, жизнь не радует? – Неожиданно рядом возникает обеспокоенное лицо хозяйки кофейни.
– Да нет, все нормально. – (Ну вот, уже начала напоминать себе отца.) – Просто немного устала.
– Ай-ай, уморилась, – кивает она. – То-то я смотрю, лица на тебе нет.
Премного благодарна. Знаете, иногда откровенность режет по уху.
– Слышь, дочка, пока то да се, я еще минут десять не закроюсь. Так ты присядь, отдохни. Там есть скамейки, – машет рукой куда-то в глубь парников, – тихо, удобно, и никто не помешает. Поразмысли о своем, чуток полегчает – и то хорошо.
Вяло улыбаюсь, киваю.
– Да, пожалуй, вы правы. Что-то за последние дни совсем вымоталась. Сяду, передохну.
Напоследок погладив меня по руке, женщина уходит, а я, обогнув прудик, направляюсь по широкой, обсаженной папоротником дорожке. Войдя во второй купол, закрываю глаза и глубоко вдыхаю блаженный цветочный аромат. Под ногами хрустят комочки затвердевшей земли, звук бегущей воды гонит дурные мысли, и голова сразу становится свежее. Бог знает, как это сейчас кстати после зубодробилки последних дней.
Дорожка сворачивает к почти доверху заваленным листвой скамейкам. Остановившись у пышного папоротника возле ближайшей скамьи, протягиваю руку и касаюсь прохладных листьев. Закрываю глаза и втягиваю в себя пряный воздух. Жаль, так и не научилась йоговскому циркулярному дыханию – никак не получается найти верный ритм, поэтому ограничусь простым вдохом и выдохом. Неожиданно почудилась музыка, я даже глаза выпучила от удивления: уж не подводит ли меня рассудок. Оглядываюсь по сторонам – никого, но ведь я явственно слышала пение. Странно, неужели доброхотная бабуля из кофейни? Никогда бы не подумала, что у нее такие современные вкусы, ведь это…
«Джеймс». Кто-то поет песню «Джеймсов».
Робкий исполнитель тихо мурлычет себе под нос, хотя слова можно разобрать с легкостью. До боли знакомая мелодия плывет по влажному воздуху, окутывая меня как покрывалом. Я неуверенно, будто во сне иду на звук, навстречу последним, стихающим нотам моей любимой песни.
Огибаю большой мягкий куст папоротника и вижу – он. Сидит на выкрашенной белым железной скамейке, и его выжидающий взгляд устремлен на меня. На глаза навернулись слезы: стою, затаив дыхание, и молча его рассматриваю. По сей день прекрасно помню, в чем был Коннор, когда я увидела его впервые; и вот передо мной он, тринадцать лет спустя – чуть постарше; быть может, более опрятный, утонченный и взыскательный к одежде, но под курткой все-таки виднеется новая футболка с «Джеймсами». Зеркала его души утомлены от страданий, которые довелось ему пережить по моей вине. А в остальном – все тот же Коннор, только, пожалуй, умудренный опытом. Жизнь преподнесла ему несколько безжалостных уроков – как, впрочем, и мне, – но он хорош, как и прежде, и все так же неотразим.
– Коннор, – обращаюсь к нему, едва переведя дух. – Как ты здесь очутился?
– Просто знал, что ты здесь обязательно объявишься, – ласково мурлычет он.
– Откуда?..
«Ну же, девочка, придумай что-нибудь пооригинальнее».
Он пожимает широкими плечами, на которые я никогда не могла налюбоваться.
– Мы же давно вместе, я хорошо тебя изучил. Малыш, я нисколько не сомневался, что ты придешь сюда, – это так же верно, как и то, что ты проснулась с больной головой и заплаканными глазами, однако все равно нашла в себе силы сделать прическу и выпотрошить пачку шоколадных хлопьев в поисках какого-нибудь сувенирчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47