– Мой Коннор улетел работать в Америку, – осторожно начинаю я. – Всего две недели прошло, а я уже места себе не нахожу от тоски.
– Дай-ка уберу грязные тарелки, – говорит папа, вскакивая с кресла, словно со сковороды с горящими углями.
– А перед тем как уехать, он сделал мне предложение, и я вроде бы согласилась…
– Надо замочить их с мыльной пеной, пока соус не застыл.
– Я не собиралась соглашаться – все случайно произошло, а потом пришлось рассказать ему правду. Вот и волнуюсь теперь, как бы он налево не пошел. А с другой стороны, что же мне ради его успокоения замуж выходить? Честно говоря, пап, я в замешательстве.
– Налить тебе еще чашечку? Если хочешь, я приготовлю, мне совсем не сложно; только скажи – я мигом.
– Я просто хотела узнать: а как другие решаются?
Папины тапки так быстро зашлепали из гостиной, что резина на подошве задымилась.
– Спасибо, – фыркаю я, обращаясь к Фрэну Хили на обложке «Тревиса», – замечательный совет.
– Смотри, какие мы выпустили бутылочки, – говорит папа, возникнув в дверях после продолжительного отсутствия в окружении легкого алкогольного дурмана.
Внутри у меня все так и опустилось, прямо к протертой диванной подушке.
– В них разливают виски специально для того, чтобы продавать в пабах в придачу к наполнителю для коктейля. Тогда люди сами смогут смешивать, и не обязательно постоянно обращаться к бармену. Не они первые такое придумали – на Барбадосе давно уже…
С натянутой улыбкой смотрю на бутылку с темной жидкостью.
– Это… хм… замечательно, пап. Ты приготовил кофе?
Отец стоит и покачивается.
– Нет… Не приготовил, зато я подумал: может, нам снять пробу? – Он победоносно поднимает бутылочку и заваливается в кресло. – Так сказать, заняться дегустацией.
Бросаю взгляд на запыленный будильник на крышке телевизора и хмурюсь:
– Не рановато, пап? Сейчас только полтретьего.
Отец равнодушно пожимает плечами, стараясь не показать, что он стремится опьянеть, пока разговор опять не стал серьезным.
– Просто стопочка к обеду, Ангелок. Тут нет ничего зазорного.
– Прости, папуль, – вздыхаю я, – но у меня сегодня еще кое-какие дела. Я, наверное, пойду.
Куда угодно, только бы поскорее сбежать отсюда, прежде чем станет ясно, что отец налакался втихаря. Нервозно вскакиваю с дивана, зажав под мышкой альбом «Тревиса».
У двери мы обнимаемся на прощание: я – скованно, папуля уже не так сухо, как вначале, когда я только появилась в дверях, и все благодаря батарее бутылочек, которые он прячет в буфете за банками с печеньем, где никто, по его мнению, не станет их искать. Пообещав позвонить в самом скором времени и поделиться новостями с «Энерджи-FM», улепетываю прочь; впопыхах споткнулась об изъеденный ржавчиной трехколесный велосипед и чуть не сбила с ног какого-то чумазого карапуза. Мне бы наоборот – остаться, проследить, чтобы папочка не напился до чертиков. Я обязана поговорить с ним, занять его, протянуть до вечера – пусть хоть трезвым ляжет. Но, как настоящая эгоистка, думаю только о себе: устала с ним нянчиться; сегодня же у меня просто нет ни сил, ни желания волочить такую непосильную ношу. Скорее прочь отсюда – перехожу на спортивную ходьбу, пускаюсь бегом. Очень скоро об этом придется пожалеть: едва я вбегаю в вагон и плюхаюсь на лавку, меня одолевает отрыжка (пироги!). Сидящая рядом дамочка в маленьких круглых очках, с журнальчиком по домашнему хозяйству, мягко говоря, не впечатлена. И вот, наконец, после вынужденной необходимости всю дорогу задерживать дыхание, вываливаюсь из вагона на центральном вокзале Глазго – усталая и больная.
Глава 9
ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ…
Выхожу из метро на Хиллхед, сворачиваю направо и направляюсь по Байрс-роуд домой. Однако, дойдя до нужного здания, прохожу мимо, склонив голову навстречу холодному октябрьскому ветру. Мне нужно подумать, а лучшее место для размышлений – ботанические сады, уютно пристроившиеся в конце моей улицы, – тихий приют для жаждущих уединения.
Здесь безлюдно, все вокруг проникнуто покоем; я захожу в двойные железные ворота и направляюсь вперед по узкой дорожке, мимо кирпичных будок привратника, к Дворцу Киббл. Серая белка, торопливо прыгавшая куда-то по своим делам, завидев меня, замирает и стоит, склонив набок голову и прислушиваясь к перестуку каблучков моих тряпичных легких туфель по асфальту.
– Ну что, Орешкина Душа, никого здесь больше? – ласково спрашиваю я, звук шагов кажется таким громким на фоне тихого перешептывания листвы и шума дороги где-то вдалеке. – Посидим за кофейком с пирожными, послушаешь мои горести?
Пушистая компаньонка поднимает на меня глазки и, обнажив передние резцы, припускает бегом по безупречно подстриженному газону.
– Не хочешь, как видно, – вздыхаю я и тут же даю себе мысленную оплеуху: ну давай еще расстройся, что грызун с огромным хвостом не захотел составить тебе компанию.
Да, явно пора брать себя в руки.
Дворец Киббл представляет собой огромную растянувшуюся на газоне по правую руку от меня оранжерею. Его венчает внушительного вида купол, чем-то напоминающий Тадж-Махал, только разве что мельче, не выдержан в классическом индийском стиле и не так популярен среди иностранных туристов. Местами и ржавчина проглядывает, не все стеклянные рамы дожили до наших дней, но все равно: есть в нем какое-то дворцовое величие. Когда открываешь дверь и заходишь внутрь, первым делом поражает роскошная коллекция папоротников, размещенных под самым куполом. Мне нравится здесь бывать. Обожаю вдыхать этот живой растительный запах, слушать плеск воды в фонтанчиках – сразу погружаешься в некую спокойную безмятежность, не нарушаемую даже толпами отдыхающих, которыми изобилуют парники летом. Здесь вы не увидите табличек с надписью «Соблюдайте тишину» и строгих служительниц, присматривающих за порядком. Само окружение взывает к почтительности и действует даже на подобных мне граждан, которых так и подмывает выкрикнуть в библиотеке грубое слово или громко распевать в автобусе, полном молчаливых пассажиров. Здесь есть и другие парники, с тропическими растениями и редкими орхидеями, однако я всегда начинаю с Дворца Киббл: тут можно присесть на лавочку и купить что-нибудь поесть. Главное же, что меня сюда манит, – волшебный прудик у самого входа, куда бросают монетки, загадав желание. Сегодня мой черед.
– Будьте добры, чашечку горячего шоколада, – роясь в рюкзаке в поисках бумажника, говорю молоденькой девушке за прилавком кофейни. – Нет, лучше самую большую порцию. Со взбитым кремом. У вас есть что-нибудь наподобие шоколадной крошки или хлопьев?
Девушка улыбается, кивает; на солнце вспыхивает ярко-синий гвоздик в губе – серьга. О, молодые годы! Ты можешь вставить в губу сережку и не чувствовать себя овцой, рядящейся под ягненка, или толстушкой Лулу, косящей под Кайли Миноуг. Готова поспорить, эту девчонку не волнуют такие вещи, как семья, будущее и приятель, укативший на другой конец света с разбитными девицами. Хотя зачем я лукавлю? В ее возрасте только и думают что о будущем, приятелях и девицах с большими буферами. Улыбаюсь ей как можно хладнокровнее, будто желая сказать: «Как я тебя понимаю, от мужчин одни неприятности»; к счастью, удается соблюсти дистанцию и обойтись без фамильярной присказки «подруга».
– И кусочек вон того шоколадного торта, – говорю я, пристально рассматривая содержимое витрины. – Побольше, если можно. Или лучше уж взять два? И что-нибудь из тех пирожных.
– Вот то, здоровенное, с шоколадной стружкой? – спрашивает она, приподняв очень тонкую, нарисованную карандашом бровь.
– Хм, да, здоровенное, с шоколадной стружкой. Хотя, по правде, не такое уж оно и большое.
Сосредоточенно покусываю нижнюю губу и протягиваю деньги.
– Неудачный поход в парикмахерскую? – неожиданно задает вопрос девчушка.
Вскидываю на нее взгляд и провожу рукой по своим коротеньким иголочкам.
– У меня что-то не так с волосами?
«Ишь, мерзавка, острить вздумала».
– Нет, дружище, у тебя классная прическа.
– Спасибо.
– Не за что, Я так, в общем. Нелегкий денек выдался?
Пожимаю плечами, тормоша вилкой кусочек шоколадного торта с усердием собаки, откапывающей любимую сахарную косточку.
– Нелегкий денек для любви и брака, – бормочу я со ртом, полным тягучей шоколадной массы. – Гораздо хуже, чем неудачный поход в парикмахерскую.
– Заметно, – смеется она, и моему взору открывается гвоздик на языке в глубине рта. – Этой порции хватило бы на целую конференцию любителей шоколада.
Утыкаюсь в тарелку со сластями, содрогаясь в душе: а ведь она права. Сюда бы Розмари Конли, гуру фитнеса и диет, она бы при виде этого безобразия отвела меня в сторонку и высекла пучком сельдерея. Уже чувствую, как бедра утолщаются, а ведь съела всего пару ложечек.
– Кошмар, да? – спрашиваю как бы себе в укор. – На-ка, это тебе. – Протягиваю ей пирожное с шоколадной стружкой.
– Не-а. Хотя ладно, пусть. Съем. Спасибо.
– Не за что… э-э…
– Вайнона.
«Ну конечно, Вайнона. Такая цыпочка не может носить простецкого имени. Кейт или Шарон для нее слишком примитивно».
– Не за что, Вайнона. Не оголодаю.
Облокотившись с обеих сторон прилавка, молча вкушаем кондитерские лакомства, жадно впитывая в себя окружающие звуки и влажные ароматы, исходящие от почвы и растений. Наверное, проходит минут пять, прежде чем мы снова заводим разговор.
– Так что твой-то? Больше не прикалывает?
– Да нет, – вяло улыбаюсь.
– Бросил, что ль?
– Нет.
Господи, только не снова: я сама себе уже надоела с этими разговорами о замужестве, а вот с ней точно не стану обсуждать подобную тему. Войдет в привычку, начнешь лезть со своими проблемами к незнакомцам на остановках – и так до первой грубости. Бывали же раньше другие темы, до того как Коннор сделал мне предложение…
– Ну так что тогда? Запал на другую телку?
«Очаровательно, Вайнона, ты всегда так изысканно выражаешься?»
– Э… вообще-то нет.
«По крайней мере надеюсь, что нет». Перед глазами мгновенно пронеслось видение: лицо Коннора, утопающего в прелестях «силиконовой долины» мисс Бюст.
– Просто он в Америке и уже несколько дней не звонит.
– А если точнее?
Что мне нравится в подростках – так это их прямота.
Сжимаю ладонью подбородок, будто надо хорошенько поразмыслить, – так бывало в школе, когда на вопрос, сколько вы встречаетесь, приходилось делать над собой усилие, чтобы не завопить: «Четыре недели, три дня, восемь часов и сорок пять минут», а вместо этого безразлично, как бы между прочим, проговорить: «Где-то с месяц».
– Хм… дней пять.
Вайнона шумно втягивает воздух, звучно чиркнув по зубам гвоздиком-серьгой. Как люди умудряются осуществлять физиологические процессы с такими штучками во рту – скажем, есть, разговаривать, целоваться, не выбив себе зубы или не зацепившись за партнера? Однажды мои зубные пластинки спутались со скобами Дэниела Дженнигса, вылитого Джо Найнти (я тогда западала на мальчиков с умными лицами). Почти всю большую перемену нас без помощи плоскогубцев и кусачек пытались расцепить двое учителей, а потом мы еще дольше объясняли, как произошло, что наши зубы скрепились таким печальным образом. Заявление, что мы проводили научный эксперимент, затрагивающий магнетические свойства зубных приспособлений, продемонстрировало находчивость двух двенадцатилетних подростков, хотя и звучало не слишком убедительно.
– Когда в последний раз парень так долго мне не звонил, – говорит посерьезневшая Вайнона, пробуждая меня от задумчивости, – выяснилось, что он спит с Мэги Гордон из нашего класса. Запудрил ей мозги, ну и – сама знаешь, как бывает.
– Черт, не слишком обнадеживает. Сколько ей тогда было?
Девчушка пожимает плечами, словно такое происходит на каждом шагу.
– Да как и мне. Четырнадцать.
«Четырнадцать!» Подумать только, когда мне было четырнадцать, я толком и не знала, что такое настоящий секс. Во всяком случае, находилась на том головокружительном этапе развития, когда девочки хихикают, тыча пальцами в мальчишеские пипки из учебника по биологии. Четырнадцать лет – уму непостижимо. Черт, когда я незаметно для себя успела превратиться в старую ворчливую ханжу?
Хлебнув на нервной почве порядочную порцию горячего шоколада, слизываю с верхней губы коричневые усики. Послушаешь, как сурова жизнь к шестнадцатилетним подросткам, так и о своих проблемах забудешь. Только веселее от этого почему-то не становится…
– Подумаешь… Я и не собиралась за него выходить. Парень-то был так себе, гуляка, да и девица – та еще стерва. Мне вообще семья не нужна – глупости все это. И подружки со мной согласны, удобнее так: надоел – бросила.
И эти детки еще говорят, что институт брака почил с миром, – наивная простота.
– Ну а ты со своим давно трахаешься? – невинно интересуется Вайнона.
И как это, по-вашему, называется?
– Давно ли мы?.. – Почесываю нос, стараясь держаться как можно непринужденнее. – Э-э-э, мы трахаемся уже без малого тринадцать лет.
– Ого, ну ты даешь, подружка! – голосит Вайнона, разинув рот и выставив на всеобщее обозрение все свои гвоздики и прочие прибамбасы. – Тринадцать лет! Да я столько себя и не помню!
Зардевшись, закладываю в рот щедрую порцию шоколадного торта; Вайнона хохочет, как гиена, которую ткнули вилами.
– Тринадцать лет, ха-ха! Надо же, ты совсем не выглядишь такой старой. Значит, вы двое, что же, сошлись, когда мне было всего три? Ха, дела! Смех да и только.
– Смешно? – раздраженно вторю я, внезапно проникнувшись острым желанием взмахнуть своей дряхлой старческой ногой и выбить этой дурехе глаз.
Мало того, что Коннор не звонит, мало того, что мой единственный стоящий упоминания родственник отказывается говорить на темы, не касающиеся футбола, так меня еще высмеивает шестнадцатилетняя соплявка, подторговывающая пирожными по субботам, да так, что я чувствую себя бодрящейся старушонкой, одной ногой уже стоящей в гробу. Кто ее вообще сюда взял? Здесь мое место.
– Мне пора, – хрипло говорю я, отодвигая остатки внезапно переставшего меня привлекать лакомства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47