Просто сообщить, что хочет устроить мне сюрприз ко дню рождения. А мы-то с Мег, как наивные, думали, у вас личная переписка, и ты, между прочим, даже не пыталась нас разубедить. – Тут меня как озарило; в голове начала складываться определенная картина, я даже нахмурилась. – А ты, случайно, не пыталась заставить меня разувериться в Конноре? То-то я смотрю: переписка, джакузи…
Кери прижимает руку к сердцу, будто мои слова ее смертельно ранят, только я еще не закончила.
– … и насколько я понимаю, именно ты уговорила Дидье подбросить меня домой с вечеринки, прекрасно зная при этом, что утром приедет Коннор. И еще ты равнодушно смотрела, как я мучаюсь из-за той девицы в номере, хотя его самого в гостинице просто физически быть не могло – он уже летел через океан меня повидать. Так чего ради все это, Кери? Будь добра, объясни – мне страшно хочется услышать твою версию.
Я, как, мисс Марпл, в самый кульминационный момент, за которым последует неминуемая развязка, делаю многозначительную паузу, давая подозреваемому возможность чистосердечно раскаяться. Однако мы не в детективном кино, и молчи хоть весь день, наша хладнокровная красотка и не думает признаваться в злом умысле.
– Мег тоже знала, что он приезжает, – огрызается она. – Я ей рассказала.
Недолго размышляю.
– Да ведь ты ей то и дело рот затыкала. По своему обыкновению.
– Я не заставляла Дидье у тебя ночевать.
– Было уже поздно, я вся в слезах, а в нем проснулось рыцарство, к тому же в его гостинице устроили настоящую осаду, поэтому ты вполне могла предположить, что он у меня задержится.
Так вот мы уперлись друг перед другом, и ни одна не желает от своего отступиться; подруга ни за что не признает вину, которую я пытаюсь на нее возложить. И вдруг дверь открывается, и в кабинет, деловито цокая каблучками, заходит миниатюрная женщина с очень громким голосом.
– Кери, на одно слово, – пронзительно пищит она, и, несмотря на более чем скромные размеры, ей удается производить довольно внушительное впечатление.
– Эмбер, вообще-то я немного…
– Слушай, нам нужны фотографии той диджейской шлюшки с французским певцом; срочно, на эту неделю. Так что пусть твой дружок берет руки в ноги и мотает в бульварную газетенку за снимками, а то скоро каждая тараканья титька будет эту историю на свой лад пересказывать. Вот и умница, живее, живее.
Она выскакивает из кабинета, даже не потрудившись завершить беседу: ни здрасьте, ни до свидания. Меня как к месту пригвоздило: стою ошарашенная, ничего не соображаю, и вот – будто в голове что-то чпокнуло и взвилось красочным фейрверком. Ох ты, Господи. Фотографии. Кери. Ее приятель. Бульварная газетка. Ну, все ясно. Тот человек с фотоаппаратом, который щелкнул нас в коридоре, и незнакомец в вестибюле гостиницы – одно лицо. И когда мы поцеловались в ресторане, я тоже заметила вспышку… Как же я раньше не догадалась? Подруга именно его представила на вечеринке своим приятелем, то ли Джеффом, то ли Джеймсом – да не важно. У меня руки плетьми обвисли, так шатнуло, словно кто-то невидимый здорово наподдал: меня предали. Кери, приоткрыв рот, стоит и смотрит осоловелым взглядом Из горла рвется крик, а звука не слышно – в легких ни грамма кислорода не осталось. По щеке скатилась слеза.
– Эх, Кери, – шепчу я пересохшими губами. – Что же ты наделала? Ну зачем?
Она меня подставила. Та самая девчонка, с которой мы дружили тринадцать лет, все подстроила Я, конечно, и сама виновата, что поцеловала Дидье, – Коннор имеет все основания мне не доверять, – да только я бы никогда до этого не дошла без посторонней помощи Без Кери тут не обошлось.
Мы стоим друг перед другом и молчим – и кажется, уже целый час прошел, и, как ни горько, я понимаю, что подруги у меня больше нет. Наконец Кери решает заговорить. Ее голос неумолим.
– Он был моим, – спокойно начинает блондинка – Я положила глаз на Кон нора Маклина, когда тебя еще и в помине не было, Энджел. Мне всегда был нужен только он.
Я моргаю, как во сне, стараясь понять смысл ее слов.
– Пусть мы не гуляли, однако ни одна девчонка не смела и близко к нему подойти, – шипит Кери.
Ее глаза горят ненавистью, я пячусь назад.
– И тут вдруг ты откуда-то свалилась, тра-ля-ля, хиханьки-хаханьки, музычка и эта дрянная группа, как их там…
– «Джеймс», – хрипло вставляю я, потрясенная жестокостью ее слов.
– «Джеймс», – сплевывает она, качая головой. – Ненавижу этих трубадуров.
Из моих глаз хлынули слезы, а в мозгу гулко пульсирует тупая боль.
– И вдруг, – вспоминает она, будто в трансе, – «Энджел сказала так», «Энджел решила этак», и даже Мег назвала тебя «здоровской». А потом вы с Коннором стали встречаться Плевать, что я и красивее, и лучше одеваюсь, – он на меня даже и не взглянет. – Теперь и Кери разрыдалась.
Она перешла на крик:
– Он забыл про меня, и про все, что у нас было. А мне что – смотреть, как вы друг друга любите и вами восхищаются? Я и с тобой подружилась, только чтобы быть поближе к нему Меня никогда никто не любил, один Коннор, остальные ненавидели за красоту.
Качаю головой, и мне кажется, что вот-вот наступит развязка этой затянувшейся шутки и мы вместе посмеемся.
– Я ненавижу тебя, – взвизгивает она, и ее прекрасное лицо искажает ужасная гримаса. – Я так и не смогла найти другого такого же. Уж поверь, кое-кого я успела попробовать.
«Кое-кого»? Ну, это явный недобор.
– И когда ты сказала, что он хочет на тебе жениться, я места себе не находила. Поклялась вернуть его и доказать, что я – лучшая награда для любого мужчины. Я не могла так запросто отступиться!
– И ты решила кое-что предпринять. – Сама удивляюсь, откуда во мне взялось такое спокойствие.
Знаете, странное ощущение охватывает человека, когда вдруг выясняется, что его ненавидят, да еще готовы, поддавшись силе своего чувства, прибегнуть к любым ухищрениям, лишь бы сломать ему жизнь. Особенно тяжело, когда это одна из двух лучших подруг. Как быстро я растеряла близких людей: Коннор, Дидье – и теперь вот Кери Если и Мег с Дэном последуют их примеру – прямой путь в отшельницы.
Собрав волю в кулак, гордо задираю подбородок и смотрю в упор на Кери.
– Да, решила, – огрызается она, – и мне было очень приятно, хотя все равно ничего не получилось. Не хочет он меня. Уж я к нему как только не ластилась – а эта скотина взял и оттолкнул меня! – Она отчаянно трет кулаками глаза, размазывая по щекам безупречно наложенную тушь. – Ты способна в это поверить? – Всхлипывает Керн. – Знаешь, как обидно? Он посмеялся. Да, в лицо посмеялся! Этот парень, видно, идиот, раз предпочел такую, как ты, мне.
Она с силой стучит себя в грудь кулаком, и тот звучно ударяется о жесткую кость. Я невесело улыбнулась – вспомнился тот лобстер в жестком панцире.
– Да ладно, Кери, – говорю я, будто ребенку. – Главное – что у человека внутри. А теперь, когда твоя сущность для меня наконец открылась, я просто не в силах находиться рядом. Ты злой, эгоистичный человек, Кери, и мне, честно говоря, тебя жалко. Я не твоему горю сочувствую – мне жаль ту одинокую, всеми отвергнутую отщепенку, в которую ты превратишься.
Слова застряли в горле, и я замолчала, чтобы отдышаться. Вдруг так душно стало вокруг, будто весь воздух пожрала ее всепоглощающая злоба. Возможно, надо было наорать на Кери, потаскать за волосы, выцарапать глаза – но я не стала. Хочется одного: поскорее вернуться в мир, где живут хорошие люди, которые поступают друг с другом по-доброму.
Плотно сжав губы, беру в охапку вещи и молча выхожу. Прощания неуместны.
Я в шоке: рванула бегом, едва оказалась за дверью кабинета. Колкий декабрьский ветер хлестал в лицо; промерзла до мозга костей – как бы замертво не рухнуть. Бегу по Ренфрю-стрит к отелю, где совсем недавно гостил Дидье. У кинотеатра с восемнадцатью залами, где мы, прокразшись со служебного входа, смотрели фильм, сворачиваю направо и пускаюсь прямиком по Уэст-Найл-стрит. Миную любимый «Старбакс» Кери, где в тот памятный день за чашечкой зеленого чая она мне поведала, что к нам едет французская знаменитость. Сглотнув ком в пересохшем горле, бросаюсь через дорогу, даже не дождавшись, когда загорится зеленый, и бегу по тротуару, небрежно задевая снующих по дневным делам пешеходов, туристов и просто зевак. Все слилось перед глазами: единственное, что я вижу перед собой, – бесконечные красно-серые полосы обочины. Сворачиваю на Бьюкенен-стрит и окунаюсь в тень. Натягиваю шарф повыше – уши мерзнут, и пускаюсь со всех ног, стараясь не глядеть влево, на огромное здание торгового комплекса «Бьюкенен гэллериз», где когда-то в сентябре Коннор, с дрожью в коленках предвкушая решающий миг, купил мне обручальное кольцо, которое и по сей день лежит в своей серебристой коробочке. Он хотел показать, как сильно любил меня тогда. Да, «любил», потому что теперь, кажется, наши отношения все-таки стали достоянием прошлого.
Уже дальше по Бьюкенен-стрит останавливаюсь отдышаться и поворачиваюсь к стеклянной витрине по правую руку от меня. Вот Мег в фирменной одежде музыкального магазина; на голове – рыжие кудри вразлет, горят, как солнечные лучики. Она беседует с покупателем, выдавая сотню слов в минуту и демонстрируя ему что-то. Время от времени Мег вскидывает голову и заходится веселым смехом, будто только что услышала самый забавный анекдот на свете. Чуть помедлив у витрины, пускаюсь дальше, радуясь – насколько возможно говорить о радости при таких обстоятельствах, – что хотя бы ее я пока еще вправе считать своей подругой. И пусть Мег со школьной скамьи никто не держал за человека – не так она хороша и не столь желанна, как Кери, – ее это не слишком беспокоило. Может, у толстушки и не такая шикарная работа, как у меня, зато она довольна. Мег – добрый, веселый человек и преданный друг, она стоит десятка таких, как Кери или я. Остается надеяться, что однажды какой-нибудь счастливец все-таки ее рассмотрит.
Бегу дальше мимо Принсес-сквер – здесь мы с Коннором, бывало, встречались после работы, чтобы полюбоваться золочеными лестницами и дорогими магазинами с дизайнерской одеждой. Уже на набережной реки Клайд сворачиваю вправо и, спотыкаясь, бегу по тротуару. Мимо проносятся автомобили, а по мосту над головой со скрежетом проехал состав. С разбегу влетаю в наше здание – и пулей, точно на секретном задании, в лифт, который, по счастью, как раз ждал с открытыми дверьми. Двери закрываются, и только теперь позволяю себе перевести дух – пробежала на одном дыхании.
По пути на пятый этаж разматываю шарф, расстегиваю куртку и шарю в сумочке в поисках зеркальца. Лицо бледное, даже какое-то зеленоватое. Щеки ввалились, а там, где когда-то светились карие глаза, теперь тускло мерцают две бесцветные точки, как пуговки на лице тряпичной куклы. Выгляжу ужасно, впрочем, нельзя забывать, какой сегодня день: по понедельникам лишь добросовестные счастливчики являются на работу в наилучшем виде. Нарисовать губки и всем улыбаться – авось никто не заметит.
– Ерш твою медь, рыба-ангел, ну и видок у тебя! Кошмар, – восклицает Дэн, едва я выхожу из лифта.
Заметил-таки.
Дэн кладет мне на плечо руку и препровождает в студию.
– М-м… я тут кое о чем, хм, – начинает он и умолкает, прищелкнув языком.
– В газете прочел? Ага, все знают, у кого в кармане нашлась мелочь на вчерашнюю газетенку.
– Пренеприятная история, верно?
– Ага.
– Жаль, что с Коннором так получилось. – Он неловко откашливается, останавливаясь у двери нашей студии и переминаясь с ноги на ногу.
– Спасибо. Откуда знаешь?
Заходим в студию, тяжело опускаюсь в кресло.
– Мег позвонила и все рассказала.
– А-а.
– Ну и?.. – Он нервно присвистывает. – Э-э, надо думать, день рождения не удался?
– Дэн, – смотрю на него в упор, – давай покончим с любезностями и просто примем как данность, что я превратила свою жизнь в кошмар, втянув в пренеприятную историю родных и близких, и перейдем к следующему этапу моего публичного унижения, а именно – к шоу.
Он неслышно смыкает ладони: Дэну явно стало легче.
– Ну и ладушки. Только один момент, рыба-ангел: кажется, тебя хотел видеть З. Г.
Глава 26
«ПРИСЯДЬ»: АКУСТИЧЕСКИЙ ДУЭТ
Я заметила его раньше – шагает этак вальяжно по коридору, весь в зеленом вельвете, и перекидывает с руки на руку два мячика от гольфа (жонглер из босса, прямо скажем, никудышный). Пытаюсь незаметно укрыться в дамской комнате для руководства, но он, заметив, что я пыталась улизнуть, ловко вытягивает меня в коридор и громогласно восклицает:
– Энджел Найтс!
Ну все, конец. Здорово же мне сейчас попадет за то, что втоптала в грязь честное имя «Энерджи-FM». Впрочем, должна оговориться, испортить и без того никуда не годную репутацию не так-то и просто. Экстренно собираю в голове все мыслимые отговорки, которые последуют за потоком извинений, и обращаю лицо к боссу.
– Моя юная леди, – торжественно начинает он, – я очень занятой человек и потому буду краток.
«Ты уволена – куда уж короче».
– Во-первых, еще раз повторюсь, пятничное шоу прошло замечательно, с какой стороны ни посмотри Лучшего и желать не приходится: я так ликовал, что даже решил порадовать себя обновкой. Вам нравится?
Он указывает на костюм, и я ограничиваюсь лихорадочным кивком, не вполне доверяя своему языку.
– Итак, то была пятница, затем наступила суббота, о нас трезвонили все газеты. Отлично, превосходно, бесподобно. Уже не чаял, что может быть лучше. Я в чудовищном восторге. – Тут он чмокает два пальца, как темпераментный итальянский официант.
Пожевывая щеку, с замиранием сердца жду, когда же разразится буря.
– Воскресенье, – громогласно продолжает босс, – стало днем пикантных откровений о нашей главной ведущей и ее звездном госте. Вся бульварная пресса кричит о первом поцелуе, бурной ночи и павшем жертвой любовного треугольника возлюбленном.
«Умоляю, хватит подробностей».
– Мне очень неловко, З. Г., – начинаю я. – Простите меня. Все произошло само собой, вмешались злые силы. Я страшно сожалею.
Я так и подпрыгнула на месте, когда его рука опустилась на мое плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47