Келли холодно взглянула на него и молча поклялась, что никогда не станет ни с кем говорить в таком же тоне.
– Так что же вам угодно? – спросил продавец, возвращаясь к делу. – Вот замечательная книга с цветными фотографиями грибов нашей области. На этой неделе на нее сделана скидка, она стоит всего сорок девять долларов девяносто пять центов.
– Мне нужна книга Коллинза, – кратко отозвалась Келли. – Больше ничего.
Продавец выкатил глаза, даже не пытаясь скрыть отвращение. Вспыхнув, Келли отвернулась и уставилась на стеллажи. Не удивительно, что Зейн был настолько зол на нее, подумала она. Она вела себя в точности как этот отвратительный, мерзкий тип. Келли ощутила в груди болезненную тяжесть.
Невидящими глазами она смотрела на полки с детской литературой. Почему она решила купить роман Зейна, она и сама не знала, – вероятно, из раскаяния, как жест примирения, чтобы извиниться и попросить Зейна подписать книгу. Порадуется ли он этому? Или оскорбится?
С холодным изумлением она внезапно поняла, что смотрит на экземпляр собственной последней книги, «Мой дружок единорог», выставленной на полке. Келли побледнела. Да, ее книга стояла здесь – уцененная наполовину, среди десятков других детских книг. Келли взяла книжку, растерявшись от неожиданного открытия.
Она повернулась к продавцу, который выписывал ей счет.
– А что вы можете сказать мне об этой книге? – спросила она, показывая ему обложку с надписью «Мой дружок единорог».
– Мало что, – заявил продавец, бегло взглянув на книгу. – По крайней мере я слышал, что это безвредное чтиво.
– Безвредное? – переспросила Келли, чувствуя, как зазвенел ее голос. – Что вы имеете в виду?
– Именно то, что она безвредна, – отрезал продавец. – Слабая книга. Слишком гладко написана. Не книга, а ванильный пудинг.
Кровь прилила к щекам Келли. Она положила книгу на прилавок рядом с романом Зейна и с вызовом произнесла:
– Ее я тоже беру.
Келли не был нужен еще один экземпляр собственной книги, но она хотела спасти ее от насмешек этого угловатого, желчного человека.
Она вышла из магазина, прижимая к себе хрустящий бумажный пакет, чувствуя под ним две твердые обложки – частицу души Зейна и своей собственной. То, что их души вряд ли могут оказаться более близкими, чем теперь, наполнило Келли странной грустью.
Возвращаясь к дому Джимми, Келли с раздражением обнаружила, что еще в одном из соседних домов появился обитатель. Этот дом был самым большим и наиболее причудливо разукрашенным на озере и напоминал швейцарское шале, каким-то образом очутившееся в Арканзасе.
Сверкающий «линкольн-континенталь» стоял на лужайке возле шале. У берега виднелся прицеп для лодки, а сама лодка – большая и совсем новенькая – покачивалась у отдельного причала.
Из шале доносилась музыка – классическая, но чересчур громкая; над спокойной гладью озера разносилось пронзительное оперное сопрано. Келли сжала зубы и выбралась из машины, прижимая к себе пакет с книгами.
– Келли, милочка! – пропела со своего крыльца Мэвис Прюэр. – Как дела? Я сейчас приду и представлю вам доктора Хардести. Он приехал сразу же после вашего отъезда.
Келли разглядела фигуру Мэвис на тенистом крыльце. Женщина с энтузиазмом махала ей рукой, и Келли тоже махнула в ответ, изо всех сил изображая радостное воодушевление.
– Вы еще побудете дома? – крикнула Мэвис, стараясь перекричать музыку. – Никуда не сбежите вместе со своим другом?
У Келли мучительно сжалась грудь.
– Я буду здесь.
Времени хватило только на то, чтобы убрать покупки, переодеться и приласкать Полли-Энн, приветствовавшую хозяйку с восторгом, которого обычно удостаивается вернувшаяся домой армия-победительница.
И тут постучала Мэвис. Келли, облаченная в белую рубашку и белые шорты, поспешила открыть дверь, подхватив собаку на руки, чтобы та от радости не опрокинула гостью. Полли-Энн уже заранее подергивала хвостом.
– У меня много работы, – произнесла Келли, – но буду рада, если вы зайдете на минуту.
– Нет, нет! – запротестовала Мэвис. – Мы не зайдем. Доктор Хардести еще распаковывает вещи, а я занялась стряпней. Вероятно, приду попозже угостить вас.
Глаза Мэвис заговорщицки вспыхнули, а на губах появилась смущенная кокетливая гримаска.
– А вот это, – с многозначительным кивком произнесла она, – доктор Терри Хардести. Доктор Хардести, знакомьтесь, это Келли Кординер, племянница Джимми из Кливленда.
Через дорогие очки в тонкой оправе на Келли смотрели внимательные карие глаза. Терри Хардести оказался худощавым мужчиной, ростом повыше Келли, с подстриженными по последней моде темными волосами. Вероятно, ему было уже под сорок.
На нем была новенькая, накрахмаленная голубая рубашка, заправленная в такие же новенькие белые шорты, а загар выглядел так, как будто доктор целую неделю провел в салоне красоты. В целом он производил впечатление вечно довольного собой человека.
– Приветствую вас, – сияя, произнес Хардести.
На его гладком лице, с блестящими за стеклами очков глазами и впалыми щеками, выделялись хорошо ухоженные тонкие усики. Всем своим видом доктор почему-то напомнил Келли тщательно одетого и хорошо воспитанного хорька.
– Рада познакомиться с вами. – Келли не удалось изобразить восторг и искреннюю радость. Не выходя за порог она протянула новому знакомому руку. Ладонь доктора оказалась влажной.
– Это я рад встрече с вами, – возразил Хардести, все еще улыбаясь и не выпуская ее руку. – Мэвис говорит, что вы учительница и писательница. У нас много общего – я, видите ли, психолог.
Келли сочла такое объяснение несколько туманным. Она с облегчением освободила руку из его влажных и цепких пальцев.
– Это у вас играет музыка? – спросила Келли. Голос певицы по-прежнему сотрясал прозрачный воздух.
– Хорошей музыки никогда не бывает слишком много, – с усмешкой отозвался Терри Хардести.
Келли собиралась вежливо возразить, но тут вмешалась Мэвис:
– Подумать только, Келли! У доктора Хардести отличная новая лодка, и он пригласил нас сегодня вечером на прогулку. Разве это не чудесно? Замечательная прогулка по вечернему озеру! Великолепно, правда?
– Мне… – начала Келли.
– Я возьму с собой магнитофон, – перебил Терри Хардести, довольно улыбаясь. – Поставлю «Мадам Баттерфляй» и буду не только слушать историю о прекрасной женщине, но и находиться в обществе двух не менее прекрасных спутниц. А может, прихвачу и бутылочку шампанского…
– Вряд ли я… – вновь начала Келли.
Мэвис игриво надула губы.
– Келли, не смейте отказываться! Если вы откажетесь, я тоже останусь дома, а мне так хочется поехать! Из-за сломанной ноги я нигде не бываю. Эта вечеринка будет единственной за долгие годы – и шампанское! Настоящее шампанское! Вы обязательно должны согласиться. Ну прошу вас, Келли, не расстраивайте калеку!
– Но… – заколебалась Келли.
Доктор Хардести произвел движение, одновременно напоминающее приседание и поклон.
– Я не приму ваш отказ, – заявил он с усмешкой, от которой его щеки стали еще более впалыми.
– Кстати, в почтовом ящике вас ждет письмо, – произнесла Мэвис. – Вы его уже достали? Может быть, мне прихватывать и ваши письма вместе с моими? Я живу только перепиской и всегда первая оказываюсь у почтовых ящиков. Мне будет приятно делать это для вас.
– Нет, благодарю, – отказалась Келли, – я могу забирать почту сама.
Нераспечатанный голубой конверт, надписанный знакомым почерком матери, лежал на ее столе.
– Ну, как хотите, – добродушно отозвалась Мэвис, – я ведь только пыталась помочь по-соседски. – Тут ее приветливое лицо исказилось в гримасе боли. – Уф, – выдохнула она, – нога! Иногда она причиняет мне невероятные страдания. Дорогая, вы не знаете, как отвлекает ожидание чего-то приятного – например, сегодняшней вечеринки! Я так возбуждена, будто вновь стала юной девушкой. И во всем виноват наш милый доктор Хардести!
Доктор Хардести улыбнулся в ответ, но тут же на его лице появилось встревоженное выражение, когда Мэвис вновь покачнулась: по-видимому, боль не отпускала ее.
– Ох, боюсь, я перетрудила ногу. Доктор Хардести, вы не проводите меня домой? Мне лучше немного отдохнуть – я не хочу пропустить наше маленькое путешествие. Это будет самый лучший день за целую неделю!
Терри Хардести осторожно подхватил Мэвис под руку и одарил Келли улыбкой, которую явно считал неотразимой. Передние зубы доктора выдавались вперед, и от этого Келли во второй раз вспомнился какой-то грызун.
– Увидимся вечером, – сладким голосом произнес он. – Скажем, в семь.
– Я еще не знаю точно, смогу ли… – попыталась объяснить Келли.
Но Мэвис в очередной раз прервала ее.
– О, я совсем забыла отдать вам вот это, – произнесла она сдавленным от боли голосом. – Мне казалось, вы захотите их почитать.
Она сунула руку в карман передника и вытащила пачку бумаг, напоминающих письма без конвертов.
– Это от вашего дяди. Он писал так красиво – думаю, совсем как вы!
Изумленная Келли взяла тонкую пачку писем. Листки были смятыми, но написанными на той же бумаге с голубоватыми линейками, которой обычно пользовался Джимми. Стопка такой бумаги еще осталась в ящике стола.
– Уф! – вновь простонала Мэвис таким голосом, будто готова была сию секунду повалиться от боли на землю, если бы не поддержка доктора Хардести. – О, мне непременно надо прилечь. Я пойду, дорогая. Увидимся вечером.
Опираясь на руку доктора, Мэвис побрела к своему дому. Опера, разносящаяся над озером, достигла кульминации, и теперь от нее трепетал каждый листок на кустах и деревьях. Келли захлопнула дверь, радуясь возможности хоть таким образом немного заглушить звуки.
– Я совсем не против классической музыки, – объяснила она Полли-Энн, опуская собаку на пол. – Просто не люблю, когда она звучит так громко, что способна распугать всех птиц в округе.
Рано или поздно им с доктором Хардести придется серьезно побеседовать по поводу децибелов.
Келли убедилась, что все окна плотно закрыты, и включила кондиционер, чтобы перекрыть очередную арию. Свернувшись клубком на старом зеленом диване Джимми, она вскрыла письмо от матери. В нем оказалась открытка с улыбающимся кроликом.
«Привет, дорогая! Ты едва успела уехать, но мне уже захотелось послать тебе весточку. Не могу высказать, как я признательна тебе за помощь. Ты такая чудесная дочь! Будь там поосторожнее, береги себя. Целую, мама. P.S. И найди время поработать над своей книгой».
Келли грустно улыбнулась. «Моя книга», – вслух повторила она. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она в последний раз думала о новой книжке сказок. Вероятно, следует посвятить ее Джимми. Да, решила Келли, так она и сделает: Сисси будет рада, да и Джимми одобрил бы такое решение.
Печаль, преследовавшая Келли все утро, еще сжимала ее грудь. Келли мрачно взглянула на письма Джимми, переданные ей Мэвис. Осторожно развернув одно из них, она улыбнулась при виде знакомого почерка. Действительно, письма Джимми были удивительными – иногда задумчивыми, иногда лирическими, а бывало, и забавными.
Он написал Мэвис три письма, полных дружеских замечаний о погоде, рыбной ловле, природе и своих животных. В первых двух ничто не привлекло внимание Келли. Но в конце третьего она обнаружила нечто, от чего тяжесть в ее груди стала казаться каменной:
«Помните моего приятеля по рыбалке, о котором я вам рассказывал, – Зейна? Ну так вот, Мэвис, я люблю этого человека, как родного брата, но, клянусь, моему терпению когда-нибудь придет конец.
Из-за него попала в беду еще одна девушка – на этот раз молоденькая учительница из округа Уэйн. Теперь, конечно, она хочет за него замуж, а он – ни в какую (как обычно).
Знаю, ни к чему обсуждать подобный предмет в письме к такой даме, как вы, но, несмотря на всю привязанность к этому парню, я собираюсь положить конец нашей дружбе. С ним было прекрасно рыбачить, но только я подумаю, что он способен сбить с толку мою племянницу или другую такую же славную девушку, и меня бьет дрожь. В этом человеке есть какая-то одержимость.
Думаю, я без сожалений порву наши отношения, а затем попрошу вернуть мои вещи, которые отдал ему на хранение. Надеюсь, вы не откажетесь сохранить их для меня. Мне хочется, чтобы они остались в безопасности, если со мной что-нибудь случится, а вам я могу доверять.
Сегодня я вновь видел одну из цапель над озером…»
Келли так и не дочитала письмо. Тяжесть в груди стала невыносимой, боль была такой острой, что на глаза наворачивались слезы. Если бы Джимми остался жив, в смятении и печали думала она, он порвал бы с Зейном, заботясь о ней. Неужели он предчувствовал, что вскоре умрет и что она познакомится с Зейном? Неужели хотел этому помешать?
Фразы из письма теснились у нее в голове: «…попала в беду еще одна девушка… учительница… она хочет за него замуж… он – ни в какую… меня бьет дрожь… в этом человеке есть какая-то одержимость…»
Келли свернула письмо, встала с дивана, прошла в спальню и сунула письма в стол, резко задвинув ящик. Подойдя к зеркалу, она в оцепенении уставилась в него. Ее лицо было таким же белым, как рубашка, – кроме скул, на которых горел лихорадочный румянец.
Опершись рукой о стену, чтобы удержаться на ногах, Келли оглянулась. На столике у постели лежала толстая книга в блестящей черной обложке – «Ее демон-любовник».
Быстро отвернувшись, она снова взглянула в зеркало, прямо себе в глаза. Может быть, Джимми ошибался? – спросила она собственное отражение. Это было совсем не в характере Джимми – дурно отзываться о ком-либо, собирать сплетни, а тем более доверять такие обвинения бумаге.
Зажмурив глаза, она покачала головой. И тем не менее Джимми сделал это: правда о Зейне была ясно изложена знакомым почерком Джима на бумаге в тонкую голубоватую линейку, которой он обычно пользовался.
Келли бросилась на постель и зарылась лицом в подушку. Почему ей так тяжело смириться с тем, что слова Мэвис подтвердились? Какое это имеет значение? Зейн оказался лучшим писателем и худшим человеком, чем она предполагала, – какая разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24