Блеклые буквы первого названия еще можно было различить на архитраве. И прочие приметы синагоги сохранились. Шестиконечные звезды Давида в кованой ограде. За новыми оконными решетками – витражи со сценами из Ветхого Завета: Адам и Ева покидают рай, Исаак приносит в жертву своего сына, Моисей получает ковчег завета на горе Синай. Там и тут добавлена христианская символика, но в очень скромном количестве. Что говорит о крайней бедности прихода. Каковы прихожане – таков и приход. Если евреи вдруг решат вернуться в Мишн-Флэтс, синагогу они восстановят в течение буквально нескольких часов.
Я направился в церковь сразу после душераздирающего разговора с Кэролайн.
В последние дни я повадился ежедневно заходить в бывшую синагогу и часами болтаться возле нее – в надежде поймать Брекстона. Но теперь цель у меня была другая.
Я не знал, куда мне податься, где лучше всего сосредоточиться и обдумать дурацкую переделку, в которую я угодил. Ноги сами повели в церковь – разве храм не есть то святилище, под защиту стен которого в прежние времена бежали отверженные! Тот, кто преступил светский закон, прячась в храме, мог не бояться возмездия. Это архаичное чувство вдруг всплыло во мне. Оттолкнутый людьми спешит к Богу. Хорошенькие мысли для атеиста!
Я вошел в церковь через исполинский дверной проем. Внутри было прохладно и сыро. Несмотря на трещины в стенах, храм внутри производил величественное впечатление.
Я в задумчивости прошелся между рядами скамеек к алтарю. Затем совершил уже привычный мне обход церкви – в поисках Брекстона я заглядывал в каждый темный угол, дергал каждую дверь. Нигде никого. Ни в ризнице, ни в прочих помещениях. В комнатках и чуланчиках застоялый воздух, запах пыли и тлена. Впечатление, что тут никто не бывает и не живет – кроме Бога.
Обежав всю пустую церковь, я сел на скамейку.
По воскресеньям здесь скучают детишки, разглядывая сложный узор трещин на стене. Вон там словно павлин, а дальше – пароход...
Ну и что теперь? То ли дать себе волю и хорошенько проплакаться. То ли собраться с мыслями, внутренне завестись на бой за свою честь. Так и не выбрав, какой эмоции дать волю, я лег и закрыл глаза.
Через минуту я ощутил, что я больше не один.
Я быстро открыл глаза и вскочил.
В дверях стоял темнокожий молодой мужчина. Не Брекстон. Толстоватый малый, бритоголовый, с ярким красным платком на лбу. Я видел его впервые. Он стоял сложив руки и разглядывал меня. То, что я резко вскочил, не произвело на него никакого впечатления.
Его взгляд лениво переместился на купол.
– Вы кто? Что вы тут делаете? – спросил я.
Молчание.
Я двинулся в сторону бритоголового. Но он тут же исчез.
Я выбежал из церкви. Парня уже и след простыл.
Вернувшись, я остановился там, где он стоял, и машинально поднял глаза на купол. А что, если бритоголовый скользнул взглядом вверх не случайно? Если он что-то знал? Ведь не Бога же там, вверху, искал этот тип!
Глядя по-новому, с обостренным вниманием, я заметил то, на что прежде не обращал внимания.
Основание купола обегала узкая площадка – примерно полметра в ширину, два человека не разминутся. Площадка была скрыта невысокой глухой боковой стенкой. Я не дока в архитектуре, поэтому извините за простодушные названия. Про себя я назвал эту кольцевую площадку мостиком – как на корабле. Этот мостик, очевидно, имел чисто функциональное значение – чтобы работники могли легко добраться до купола: чистить, красить, заменять лампочки и тому подобное.
За глухой боковой стенкой можно было спрятать десять Брекстонов. Неудобно, тесно, но надежно.
До меня вдруг дошло, что там, наверху, единственное мной не проверенное место.
Только как туда, черт возьми, попасть?
Я направился в пристройку, где сидела девушка – опять-таки не знаю, как ее назвать, то ли секретарь, то ли помощница священника. Она разбирала какие-то письма.
– Добрый день, – сказала она. – Чем могу быть вам полезна?
Я представился как полицейский. Более того, показал свою бляху.
– Можно подняться на купол? – спросил я.
– А зачем вам туда? – удивилась девушка.
Я ответил более или менее откровенно:
– Сам пока не знаю.
Она пожала плечами. Не слишком убедительный ответ. Однако она взяла ключи, мы вышли из пристройки и обошли церковь. Девушка открыла неприметную боковую дверь.
При других обстоятельствах я бы непременно позвонил кому-нибудь, чтобы иметь напарника в этом опасном предприятии – так, на всякий случай, спину прикрывать. Но обстоятельства были таковы, что мне лучше было действовать на собственный страх и риск.
Однако если Брекстон действительно наверху, то встретиться с ним нос к носу, в одиночку довольно большая глупость с моей стороны.
Где Джон Келли? Как он мне сейчас нужен! И где его постоянно черти носят!
Я достал листок бумаги и написал на нем телефон Гиттенса.
– Я пробуду наверху минут десять, – сказал я девушке. – А вы пока, пожалуйста, позвоните по этому номеру. Сообщите, что Бен Трумэн находится здесь.
А уж как отреагирует Гиттенс – это его дело. Захочет – явится. Больше ничего для своей безопасности я придумать не мог.
Я медленно, с опаской поднялся по узкой винтовой лестнице. На самом верху дверка, через которую можно протиснуться только боком. Поэтому эту дверь так легко замаскировать снаружи.
И вот я на мостике. Ощущение неприятное – боковая стенка слишком низкая, держаться за нее можно только совсем опущенной рукой, то есть серьезной опоры нет. А высота – примерно третий этаж. К стене жаться тоже не очень получается – проход полуметровый.
Через несколько секунд я освоился, огляделся – никого – и двинулся вперед по кругу. Не прошел я и пары метров, как я увидел его. Брекстон, опираясь на локти, лежал на спине и пристально смотрел на меня.
Секунду мы смотрели друг на друга, как удав и кролик. Правда, кто был удавом, кто кроликом, понять было трудно.
Затем я выхватил из кобуры пистолет (Господи, второй раз за неделю!).
Брекстон не шевельнулся, по-прежнему спокойно и изучающе глядя на меня.
Я стоял, нацелив на него дуло тяжелого пистолета.
Вдруг шорох за спиной – и глухой удар, который до странности звонко отдался внутри моей головы.
Стало темно.
Когда я открыл глаза, я лежал ничком на мостике, щекой на досках. Самого момента перемещения из вертикального в горизонтальное положение я решительно не помнил.
Надо мной стоял Джун Верис. В его руках была деревянная дубинка, похожая на дубинку Келли.
– Что таращишься, гнида! – сказал он.
Я продолжал смотреть на него.
– Опусти глаза, пидер! – прорычал Верис и снова занес дубинку.
Я быстро потупил взгляд и медленным движением руки потрогал свою макушку. Она была мокрая. В голове стояла тупая боль.
Верис спросил, обращаясь к Брекстону:
– Что будем делать, братишка?
Я машинально поднял на Вериса глаза. И тут же был наказан.
Дубинка жикнула в мою сторону. Боли не было, просто я опять вырубился.
Я очнулся с ощущением внутреннего покоя, все плыло перед глазами, но внутри царило сладкое равнодушие.
– Сказал же тебе, пес, зенки в пол, а не на меня!
Меня обыскали. Верис нашел мой бумажник с полицейским жетоном.
– А, коп поганый!.. Братишка, что будем делать с этой мразью?
Издалека донесся голос:
– Оставь его. Все в порядке, можешь идти.
Шаги. Верис прошел к дверце и исчез за ней.
Я в достаточной степени пришел в себя, чтобы поднять голову и посмотреть на Брекстона.
Тот держал в своих руках мою девятимиллиметровую «беретту».
– Серьезная пушка.
Он вынул магазин, затем передернул затвор, чтобы освободить патронник. Патрон полетел вниз и упал на красный ковер.
– Ты зачем сюда приперся? – спросил Брекстон.
– Прокурор Кэролайн Келли хочет тебя арестовать.
– Ты один пришел?
Я кивнул. Лучше бы я этого не делал. В голове словно чугунный шар с места сорвался и ударил в затылок. Я решил в дальнейшем попусту не трясти головой.
– Да.
– Ты действительно из штата Мэн? – спросил Брекстон, разглядывая полицейский жетон.
– Да.
– Я того прокурора не убивал, – сказал Брекстон.
– Ну да! – сказал я.
– Ты слушай сюда: я того прокурора не убивал!
– Это не имеет значения.
– Что ты имеешь в виду?
– Прокурор обязан и хочет допросить тебя. Вот ты и скажешь на допросе: я ни в чем не виноват.
– Ага, так мне прокурорша и поверила! Они вбили себе в голову, что я пришил ихнего товарища. А чтоб я на кого из полиции руку поднял – ни-ни, ни разу в жизни! Себе дороже!
– Вообще-то они полагают, что и я одного из полиции пришил, – признался я, пытаясь сесть.
– Э-э, лежи как лежал! О чем это ты?
– Они считают, что прокурора убил я.
– Во дают! Ты же сам коп!
– А им по барабану.
– Ну дела! – сказал Брекстон. – Ну и дела!
Несмотря на запрет, я собрался с силами и не спеша сел. Лежать лицом вниз и из такой позиции, выгибая голову, смотреть на собеседника было неловко, унизительно – и очень больно.
Брекстон просто отступил от меня подальше и ничего не сказал. Он бросил мой пистолет на пол мостика и достал свой – миниатюрный.
– Ты поможешь мне? – спросил я.
– Я? Тебе?
– Они хотят навесить на меня прокурора Данцигера. Нутром чувствую.
– Это Гиттенс.
– Что?
– Гиттенс, говорю. Его манера. Он такие штучки любит.
– Что ты имеешь в виду?
Снизу раздался звук – чьи-то быстрые шаги.
Чтобы посмотреть, кто зашел в церковь, я встал на четвереньки и, держась за боковую стенку, взглянул вниз. Никого. Но мне видна отсюда только середина церкви. Пытаясь заглянуть дальше, я перегнулся через стенку и... Очевидно, два удара по голове настолько замутили мое сознание и нарушили координацию, что я потерял равновесие и полетел вниз. Правая рука еще цеплялась за край стенки, но рывок был настолько силен, что я ее разжал. Хана! И в то же мгновение кто-то схватил меня за ворот.
Брекстон стоял надо мной и протягивал левую руку. Правой он держал меня за шиворот.
– Хватай!
Я вцепился обеими руками в его руку.
Какое-то время мы оба пыхтели и чертыхались. Втащить меня обратно было делом нелегким.
Но в итоге я оказался на мостике и в безопасности.
Брекстон, обессиленный, сидел рядом.
– Ну ты тяжелый, парень, – сказал, отдуваясь, он.
В этот момент на лестнице раздался топот, и через секунду в дверку протиснулся... Гиттенс.
Брекстон побежал. Я приподнялся на четвереньки – на большее сил не хватило. Да и страшно было встать в полный рост. Особенно в моем состоянии.
Словом, не смейтесь, я погнался за ним на четвереньках.
Брекстон остановился и стал что-то делать на полу.
Я увидел, что в руках у него канат. Он быстро перебросил один конец через боковую стенку; другой конец был, очевидно, заранее где-то закреплен.
И тут его настиг я – обхватил за ноги.
– Брекстон, бежать бесполезно! – крикнул я. – Лучше сдайся! Тебе же будет лучше!
У меня было серьезное преимущество – я прочно стоял на четвереньках и держал его за ноги. Одним рывком я был способен повалить его. Он мог бы вывалиться с мостика и рухнуть вниз.
– Отпусти, козел! – прорычал Брекстон. – Не убивал я прокурора!
Сзади раздался голос Гиттенса:
– Бен, отпусти его. Уходи отсюда.
Я оглянулся. Гиттенс целился в Брекстона из такой же «беретты», что и у меня.
Брекстон, бросивший пистолет, чтобы спасти меня от падения, был теперь безоружен.
Под дулом «беретты» Гиттенса и со мной, театрально обнявшим его колени, Брекстон чувствовал себя дурак дураком. Его бешеный взгляд перебегал с Гиттенса на меня и обратно.
– Бен, если Брекстон убил, значит, ты невиновен! – крикнул мне Гиттенс. – Иди ко мне. И спускайся.
Уходи отсюда.
Спускайся.
До меня вдруг дошло, что намерен сделать Гиттенс.
Вот почему он отсылает меня прочь!
Он намерен застрелить Брекстона.
Это я не по его лицу прочел, не по его голосу почувствовал. Я просто это знал. Никакого ареста не будет. Будет хладнокровная казнь. И при этом он предлагает мне сделку: вместо меня виноват во всем Брекстон. Нет Брекстона – и все шито-крыто.
Я решил – нет, не бывать этому!
Даже если Брекстон действительно убийца... нет, я не могу позволить случиться такому. Я себя после этого уважать перестану.
– Бен! Отпусти Брекстона и уходи.
Я тихо шепнул Брекстону:
– Беги!
Я отпустил его ноги и резко встал. Голова закружилась, но я стоял на линии огня и закрывал Брекстона своим телом. Гиттенс не решится выстрелить.
– Бен, придурок, на пол! Он же смоется!
Брекстон проворно скользнул по канату и был таков.
Гиттенс несколько раз выстрелил – мимо, мимо, мимо. Он разрядил всю обойму, но Брекстона уже и след простыл.
Гиттенс медленно вложил пистолет в кобуру. Затем мрачно уставился на меня.
Я был опять на четвереньках и двигался к Гиттенсу, то есть по направлению к выходу.
Гиттенс досадливо плюнул. Потом, видя перед собой мою окровавленную макушку, все-таки протянул руку:
– Давай помогу.

Часть третья
28
Да не взойдет никто, иже глуп и неучен, на место судьи, тропу Господа подобное, ибо где быть свету, там он воцарит тьму, а где быть тьме, там он воцарит свет и, рукой неумелой, а потому безумной, станет предавать мечу невинных и отпускать с миром виноватых, покуда не свергнут будет с высоты своей, яко с трона Господа, ибо возмечтал вознестись к небу, не вырастив прежде крылья.
Брактон. О законах и обычаях Англии. (ок. 1250 г.)
Ошибка, как правило, локализирована во времени, а иногда и в пространстве.
Это пункт в прошлом, который память посещает с упрямым постоянством.
Туда, обратно, за минуту, за секунду до ошибки, в то блаженное мгновение, когда выбор еще не сделан и ошибки можно избежать!
Возвращаешься в прошлое меланхоличным зрителем, который ерзает на стуле и надеется, что известный ему до конца спектакль пойдет иначе: произойдет ошибка, которая не позволит свершиться ошибке.
И конечно, гениальные варианты с гордым знаком качества – «Произведено задним умом».
Эти варианты сто, тысячу раз мелькают-прокручиваются в голове: «Вот как надо было поступить!», «Вот что надо было сказать!».
Через двенадцать часов после роковой встречи с Брекстоном я проснулся на больничной койке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47