Здесь приличные люди». И понес, понес пургу о том, какие у них можно заказать бомондские сигары. Вместо «Примы».
«Труха, – говорю я ему спокойно, – труха ваши сигары». А народ уже начинает вокруг нас собираться. Лица по большей части знакомые. Лыбятся и, хорошо меня зная, предвкушают шоу типа балаган. Тут вывертывается из чрева казино ихний менеджер или какой еще полубосс. И тоже давай грузить насчет несовместимости и недопустимости. Самое, значит, настало подходящее время учить хмырей уму-разуму. Огляделся я, вижу, неподалеку стоит неплохая такая, фигуристая тетенька и пялится на нас с «Примой». В глазах очевидное омерзение. «Хорош, – говорю я полубоссу, – из пустого в порожнее переливать. Давайте уж де-фактами мериться, что ли? Возьмем, например, ту глазастую мадаму в судьи. Вы, почтенный, закурите вашу самую замечательную сигару, я – свой запретный плод. К кому Фемида рыльце поворотит, тот чемпион. От кого отвернет, тот, само собой, обгадился». «О'кей», – говорит полубосс. Ну тут ему почтительно подносят расфуфыренную упаковочку. Он ее минут пять любовно разворачивает, эстет хренов, ножничками чуть не золотыми обрезание проводит. Пассы с ней у себя под носом делает, престидижитатор. Ну закурил в конце концов. И я закурил. Между нами расстояние – метра три. Фемида посередь нас: одной ноздрей мой дым апробирует, другой – сигарный. Смотрю – та, дальняя от меня ноздря начинает мало-помалу кукситься, пошмыгивать и подвигаться в моем направлении. Мордашка судьи тянется соответственно за ноздрей, потому что физиология человека отлична от слоновьей. Нейтральное судейское выражение сменяется блаженным, и она уже не столько судит, сколько внюхивает меня с моей сигаретой целиком. Типа «я – твоя, чего же боле». Точка. И даже восклицательный знак. Часть публики взрывается аплодисментами, другая овациями, третья попросту рукоплещет. Полубосса с его вохровцем долго пинают ногами где-то в кулуарах. А меня вместе с «Примой» и фигуристой тетенькой тащат на руках в красный угол. Вечер удался. Ви а зе чемпионс!. Мы чемпионы! (англ.)


– Во! – Муромский показал Попову большой палец. – Готовый анекдот для вечности. Не премину упомянуть эту историйку в мемуарах.
– Поверят ли? – усомнился Никита.
– Мне-то, поди, поверят.
– Вы, парни, только не подумайте, что я жлобяра, – сказал Попов. – Ну не люблю я хамов и отморозков. Как-то надо их размораживать уже. Если не я, то кто? И фильдеперсовые (шелковые, что ли?) сигарки ношу больше для куража да представительства. Дома и на работе употребляю исключительно оригинал.
Леха замолк. Взгляд его сделался вдруг тоскливо-отсутствующим.
– Кстати о работе, братишки… Почему я сегодня не на работе, а? Мать-перемать, ругаться хочу! Вы тоже нынче не при делах? Вольные птицы, да? Ну и подумаешь! Может, Алексей Попов больше вас безработный. Он, может, теперь со своей гордостью на свалке истории валяется.
– Леха, ты чего блажишь-то? – забеспокоился Илья, обнял друга за плечи и повел к заветному столику. – Какая свалка? Наша компания, что ли? Да это, понимаешь, вовсе даже национальное хранилище драгметаллов. Целая Алмазная палата.
А Никита, наскоро загасив окурок, рявкнул с комиссарской прямотой:
– Сбросить уныние с паровоза современности, боец! Леха вздрогнул и слегка распрямил поникшие плечи.

Глава 4
«В РОТ – КОМПЛОТ!»
(окончание)

Когда справные молодые люди в процессе пития в доброй компании подбираются к пол-литровой отметке (каждый), разговор по славной русской традиции неизменно сворачивает с политеса на Большую Политику. Не избежал подобной участи и наш триумвират.
Прихлебывая вкусный водочный напиток, мужчины выслушали безрадостное повествование Попова о том, как он оказался там, в чем находится.
Похрустели корнишонами. Помолчали каждый о своем. Первым скорбную немоту поборол Илья:
– Ну что я тебе, Попчик, могу сказать? С бильярдом ты, конечно, сам забил на свое счастье. Зачем уж так-то было дурить? Всегда можно удержаться в рамочках…
– Это ты у нас один такой, – пробурчал Алексей, – можешь держать себя в рамочке.
Он кивнул на застекленную настенную фотографию, где улыбающийся хозяин держал аж три чемпионских пояса.
Друзья рассмеялись.
– Эх ты, словоблуд! – пожурил Муромский. – Ладно, пес с ними, с рамочками. Вернемся непосредственно к полотнам. Ты, Леш, на электронике и прочих хитрых полупроводниках собак съел побольше, чем весь корейский народ. Да плюнь, в конце концов, на свою контору!
– То есть как это – плюнь?
– А слюной. Когда я еще говорил, что ты разбрасываешься мозгами. Что за кидалово такое, в самом деле? Да любое буржуйское предприятие за тебя ухватится всеми пальцами, не исключая тех, что на ногах. И бабок навалит по самые помидоры! А может, и по адамово яблоко. Что, разве не так?
– Так-то оно, положим, так. Да только…
– Никаких колебаний! – Илья яростно погрозил Попову пальцем. – Никаких! Вперед, на просторы мирового интеллектуального океана! Что, на Картафанове свет клином сошелся?
Он строго осмотрел комнату, словно отыскивая след картафановского светового клина. Безрезультатно.
Никита, повинуясь внезапному и неодолимому, как чихание, стремлению помочь Муромскому в поисках, заглянул под стол. Светового клина не обнаружилось и там. Зато обнаружилась початая бутылка водки «Государыня Императрица». Кто ее туда запрятал, было не вполне ясно.
«Государыня Императрица» была извлечена и водружена на подобающее столь царственной особе место. Как раз между остатками рыжиков и заскучавшей одноногой курицей. Другую ножку слупил Илья еще в четвертьфинале застолья.
– Отвечай же нам, электрическая душа! – потребовал Илья у Попова.
– Не кипятись, мальчуган. – Леха примирительно ткнул семипудового «мальчугана» в плечо. – «Говорил», «говорил»… А я тебе не говорил, что просто хочу заниматься любимой работой? Здесь, а не у буржуинов! И реального воплощения своим идеям желаю. Чтобы овеществленные – так их разэтак! – результаты руками можно было потрогать. И сказать: «Да, брат Попов, недаром тебя отчизна поила березовым соком и кормила ситными калачами». Да разве ж я один такой?
– Не один. Здесь три лучших представителя поколения, – уточнил Никита. – Возражения?.. Отсутствуют? Тогда по полста!
Полста поглотились единым махом.
– Кстати, товарищи бойцы, лично я нахожу сегодняшнюю ситуацию странной. – Никита со сноровкой ветерана, рассыпающего порох по пороховницам, вдругорядь разлил по стаканам. – Поглядите, в какую поленницу делишки-дровишки складываются. Один к одному. С Ильей я знаком несколько недель. С тобой, Алексей, всего несколько часов. А ощущение, как будто мы с яслей вместе. А отчего?
– Ну так мы же все хорошие люди! – приосанился Муромский.
– О! Кучно положил. В самое яблочко! Врежем по поводу?
– Об чем речь, – заулыбались Илья с Лехой.
Врезали. Поскольку темы пошли серьезные, а заедать такие имеет смысл только строганиной из медвежатины, обошлись вовсе без закуски.
– Продолжаю доклад. Итак, по здравом размышлении поражают три момента. Первый. Случайно, вдруг, мы разом оказались безработными. Разом! Второй момент. Случайно, вдруг, сошлись в одно время в одном месте. И наконец третий. Вот вы меня уважаете?..
Возражений на этот счет не последовало. Последовало лишь предложение наполнить звонкие чары. Что и было проделано немедленно.
– И я вас уважаю, – сказал Никита, катнув опустевшую бутыль из-под «Государыни Императрицы» в угол. – Видите, мы – опять же вдруг! – оказались взаимно уважаемыми людьми. Вот какие совпадения. Предлагаю выпить за подарок судьбы. За то, что она подкинула нам одну из великолепных загадок, ради которых мы и любим нашу жизнь!
– Ну ты даешь! – восхитился Леха. – Чисто Демосфен! Как по писаному чешешь.
– А что, – скромно заметил Никита, – и по писаному. Или я не писюк?
– Звучит нехорошо, – поморщился Муромский. – Может, лучше письменник, а?
– Лишь бы не язвенник, – согласился Никита. – Кстати, бойцы, давайте-ка учтем ряд случайностей, которые на нас сегодня навалились. Помните, при встрече прозвучала фраза о Мировом, с заглавной буквы, Зле? К чему бы оно, а? И потом эти как чертики из коробочки выскочившие гринписовцы. Гроза эта среди ясного неба. Военные маневры в отдельно взятом жилом массиве. Ну? Как после всего этого мы, трое временно безработных благородных джентльменов, можем сидеть, откушивать-закусывать и делать вид, что мы не вляпались в ситуацию, которую пора уже разруливать?
– Комиссар, тебе бы в Генштабе работать, главным аналитиком. – Илья вскочил с места и заходил по комнате, время от времени отвешивая воображаемым соперникам беспощадные апперкоты. От знакомства с «Государыней Императрицей» грации в его движениях заметно поубавилось, зато размашистости прибыло. – Слышь, мужики, а ведь верно, что-то надо делать. В смысле всех делов не переделаешь, хотелось бы уже и поработать! Почему бы нам и не пошалить, не побезобразничать, так сказать? Лешка, давай для начала хоть с твоей конторой разберемся, что ли. Кто там у вас разбрасывается кадрами и разваливает производство?
Попов в великой задумчивости двумя руками враз почесал затылок:
– Ну я точно не знаю… В администрации много стоящих парней, но на них давят.
– Из-за бугра небось? – заинтересовался Добрынин. – Агенты вражеских разведок?
– Шутишь. Да наши. Эффективные, блин, манагеры. А сейчас таких через одного. Что ж мы, всех подряд мочить будем, что ли?
Муромский с хищным весельем посмотрел на свои кулаки:
– Уж мы яблочки мочили-мочили…
– Погоди, Илюха, паровой молот разгонять, – сказал Никита. – Тут надо бережно. Хирургически либо технически. – В глазах Добрынина запрыгали чертенята. – Пьеса «Ревизор», смекаете? Классика, она штука вечная, парни. И реальная!
– Это как? – заинтересовались друзья. – Конкретизируй, товарищ политрук.
– Допустим, мы добываем себе ксивы скромных чиновников. Каких-нибудь непрезентабельных, но решабелъных ведомств. Типа санэпиднадзор, пожарные там, комитет по землевладению. Налоговая, если получится. Думаю, как пропуска в кабинеты они вполне сгодятся. А уж внутри кабинетов мы найдем о чем поговорить с хозяйчиками.
– И как поговорить, – кивнул Муромский и снова обозначил серию коротких прямых по корпусу, завершившихся крюком в печень.
Леха задумчиво постучал ногтем по граненому боку опустевшего стакана.
– В принципе звучит соблазнительно. Только кто нам эти документы оформит? Фальшивки-то долго не продержатся. А настоящие достать тяжеловато.
– Тяжело в учении, легко в очаге поражения, – заметил Никита.
Илья кивком выразил согласие с военным и энергично потер ладони.
– Э-э, Попец, как раз тут есть пространство для маневра. Хорошими людьми земля полнится. Авось и раздобудем настоящие. Никита, перчила ты этакий, мне нравится идея! Стоит даже обмыть.
– За, – лаконично выразился Добрынин.
– Так и я не возражаю, парни, – сказал Леха. – Обмыть так обмыть. Только не забывайте, мы ж без-ра-бот-ные. Нет работы – нет денег. Нет денег – нет аусвайсов. Нет аусвайсов – кабинеты на клюшке. Кругом марш! Круг замкнулся, кружок закрыт. А денег нет. Какая попа нам их даст? У кого-то есть глубоко закопанные фонды?
– Стройся, боец Попов! – рявкнул Никита. – Равняйся. Смирно! Равнение на валютовладельца Муромского!
– В смысле?
– В том смысле, что Бакшиш ему должен пять штук «подорожных».
– А ведь точно! – обрадовался Илья. – Хо-хо, зимогоры! Зовите меня Ротшильд.
– Ага, добрый Бакшиш мало того что теряет бой, еще и отрывает от себя пять штук? – не сдавался Попов. – Фантастика.
– Он слово джигита дал!
– Ладно, пусть он и подкинет Илье эти копейки. Но, парни, пять штук – слезки.
– Что ж, Алексей, тогда будем проводить в жизнь политику реваншизма. – Никита обнял Попова за плечи. – Разорять местное Монте-Карло с помощью твоего золотого кия. Слабо?
– Ну-ка, ну-ка… Реванш, говоришь? Герку Немчика раскатать вместе с его присными? Гм, не пресно. В этом уже кое-какой резон имеется!
– Не кое-какой, а какой надо, – подначил его хитрый «комиссар».
– Да уж, да уж… А если проиграю, кием бить не будете? – деловито осведомился прожигатель зеленого сукна.
– По обстоятельствам, – туманно ответствовал Илья.
– Какой стих нападет, – согласился Никита.
– Эх, была не была, бейте! Зато в случае успеха минимум один к десяти обещаю.
– Видишь, как все удачно складывается, – обрадовался Муромский. – Жизнь потихоньку налаживается, собака такая! И погода распогаживается. Эгей! Пора, значится, воздухом ночного Картафанова митохондрии угостить.
– Через папиросочку, – внес поправку Никита.
Компания вышла на балкон. С покрытого черным лаком неба заговорщикам подмигивали слегка расплывающиеся и покачивающиеся звезды. Город внизу доживал последние часы царствования беспредела, совершенно о том не подозревая.
Да что город – вся бескрайняя страна елозила, укладываясь поудобнее. Но рассвет был зачат и начал зреть. Сердце его, трехкамерное, пылкое, могучее, пульсировало на Илюхином балконе.
Вернувшись в комнату, друзья, не сговариваясь, расселись поодаль от стола. Их молодые тела насытились, теперь пищи просили души. Илья, чутко осознав, какая потребность скрыта в молчании, снял со стены гитару и предложил:
– Споемте, друзья, ведь завтра в поход!
– Это дело я люблю. – Никита взял в руки инструмент и провел по струнам. – Эх вы, гусли-самогуды, ноги-самоплясы.
– Ишь ты, гляди-ка че! – обрадовался хозяин. – Тоже игрун, значит? Ну сейчас мы тут джем-сейшен устроим. Погодите минутку.
Впрочем, отсутствовал он куда меньше. Появился, неся еще две гитары, одна из которых была очень уж изящной, с пышным бантом – определенно дамской. Ее-то он и облапил нежно, передав вторую Лехе.
Трио дружно забренчало, подстраиваясь друг под друга.
Добрынин начал наигрывать что-то мелодичное и до боли знакомое.
– Знаем, знаем, – подыграл ему Попов. – Старинная юсавская песня «Хотел в Калифонью». «Иглз», по-моему.
– Ну а чем мы не трио орлов-бандуристов?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7