Обменяла их на рубли, а тут государство тоже обмен затеяло: с Лениным купюры — геть из обращения, на их место новые. А кто много старых накопил, тому их прощают. Кинулась соседка считать и в обморок кувырк — пять миллионов отмененных у нее. Позвонила дрожащими ручонками продавцу квартиры, надеясь старые рубли всучить. Да дураков уже нет. Передумал, говорит продавец, доллары давай. С этими нашими, мол, то Степа, то не Степа.
Удружил братик сестричке. Она совсем зачастила с обмороками: хлоп да хлоп. Надо «скорую» вызывать, а телефонистка перебивает: с вами будет Владивосток говорить. Братик звонит. Узнал, в чем дело, начал успокаивать. Не бери, требует, близко к сердцу, деньги — дело наживное, на днях еще привезу, держи квартиру, если понравилась. Он в газете работает. Им за строчки в рублях гонорарят, а что между закладывают — за то в валюте. Он, выходит, шибко писучий щелкопер!
Я так быстро наживать деньгу не научился, схватил свои пропадающие восемьсот пятьдесят тысяч и поехал с сумкой водки по знакомым из НИИ, чтобы в сберкассе обменяли. Вернулся домой пьянее водки, но без денег.
В те дни со старой купюрой многие на стенки лезли. Но самый забавный курьез произошел со свояченицами Петро Иваныча.
СЯО ФАНЬ ДЗЫ
Солнце встает над рекой Хуанхэ,
Китайцы на работу идут…
Горсточку риса зажав в кулаке,
Песню про Мао поют!

Лида, первая свояченица участкового, проснулась в то июльское утро 93-го в чудненьком настроении. Три дня назад с сестрой Таткой, другой свояченицей Петро Иваныча, нагруженные до бровей сумками вернулись из Китая. А вчера, ну просто на сверхчудненьком условии, сдали весь товар вдруг подвернувшемуся купцу из Норильска.
Еще совсем недавно каждое божье утро тащилась на завод за нищий оклад, теперь квартира начинена миллионами, как огурец семенами. Даже зашифрованный план тайников имеется на случай забывчивости.
Повторю, настроение у Лиды было распрекрасное. Впереди неделя без забот, хлопот, товаров…
Лида ткнула пальцем в радио. Что там в мире творится? По чем доллар идет?
В мире творилось такое, что Лида винтом пошла по квартире с планом тайников. Объявили каюк прошлогодним рублям. Свежие, нынешние года выпуска, имей сколько угодно, а те, что с 61-го по 92-ой год штамповали, — два дня ходят, потом всего 35 тысяч каждому обменять дают. Если сверх того насундучил, толку от сбережений, как от козла молока. Можно пускать купюры с Лениным на новогодние гирлянды.
Из укромных углов, шкафов, тумбочек полетели на палас разноцветные бумажки. Каждый раз, когда попадались с Лениным, Лида плевалась.
«Ленин жил! Ленин жив! Ленин будет жить!» — пришли на ум строки из пионерского далека.
«Дожился! — плюнула в радио. — Чтоб вам всем ни дна ни покрышки!» Одним словом, разволновалась свояченица, шутка ли — считала 11 миллионов упраздненных денег.
«А у Татки сколько?» — побежала к телефону.
— Маоцзэдуна! Вэй! — раздался в трубке лающий голос сестры. — Сяо фань дзы!
— У тебя что, крыша поехала? — спросила Лида.
— Да-да! — заплакал на другом конце Вася, муж сестры. — Как узнала про отмену денег, так понесла околесицу на китайском. Борщ палочками ест!.. Представляешь!..
— Хунвэйбина дзиу дзиу! — раздалось на другом конце.
«Сука норильская знал про обмен, — подумала Лида. — Одними старыми рассчитался».
Лида помчалась к сестре.
Та в защитного цвета шортах, без лифчика, с красным флажком и детским ружьем ходила строевым шагом по квартире.
— Цзяофаня! — ткнула в Лиду ружьем. — Ни хао!
— Врача вызывал? — спросила Лида Васю.
— Какого врача?! — заблажил Вася. — Ее в психушку упекут, а у нас 28 лимонов старых денег. Что я буду делать?
Лида упала на телефон и через подругу нашла психиатра.
— Маоцзэдуна! — закричала на доктора Татка. — Сяо фань дзы!
— Ага! — не стал возражать доктор.
Лида с ужасом заметила, у сестры лицо стало сковородочно плоским, нос расползся, глаза сузились. В сумме получилось: «Моя сестра красависа: носа нет — одна лиса!»
— Может, какое дефицитное лекарство надо? — спросила Лида доктора. — Я достану.
— Для выхода из китайского состояния нужен шок, — сказал доктор.
— Шао линь! — вдруг подпрыгнула Татка и в прыжке саданула доктора пяткой в грудь.
Доктор упал в шоке.
Лида побрызгала его из чайника.
— Извините, — сказала очнувшемуся.
— Мы привычные, — поднялся доктор. — С вас десять тысяч.
«Не слабо», — подумала Лида и дала старой купюрой.
— Эти не надо, — отказался доктор.
— Сяо фань дзы! — закричала Татка. — Шао линь!
Но доктор вовремя выскочил за дверь.
Лида заходила по комнате в поисках шоковой терапии на выбивание из Татки иероглифов.
А если холодной водой окатить из-за угла? Татка с детства визжит от холодной. Посуду моет кипятком, от которого у Лиды руки волдырятся.
К обеду, намаршировавшись китайским макаром, Татка заснула в кресле.
Прижав к животу таз с шоковой водой, Лида подкралась к больной. Непосвященный в водную процедуру Вася отупело следил за странными маневрами свояченицы, забоявшись: не наследственная шиза косит сестер? Лечебный таз уже поднимался над больной, когда та разлепила щелочки глаз и с криком «шао линь!» в прыжке двумя ногами выбила емкость из рук сестры.
Таз по свистящей траектории пролетел через комнату и опрокинулся на голову Васе.
— Маоцзэдуна! — заорал Вася, воинственно расправив мокрую грудь. — Шаолиня!
«Еще один», — подумала Лида. И не расстроилась. Васю она не любила. Татка вечно крутится, как на пожаре, а он только колбасу на закуску порезать. И вида никакого. Недоросток белобрысый. Лида давно мечтала найти сестре что-нибудь поприличнее.
Пока супружеская пара слаженно переходила на китайскую мову, Лида придумала шокировать сестру ружьем. А че? Взять и разрядить оба ствола в аквариум, который объемом на целую бочку. Шуму будет, грому… И рыбки у Татки ценные. От ружейного шока никакая китайская стена не устоит.
Двустволка двенадцатого калибра висела в кладовке. Лида зарядила ее и решительно шагнула в китайскую зону.
— Не стреляй в Таню! — на чистейшем русском закричал Вася и бросился грудью на стволы.
После этого героического броска свояченица зауважала зятя.
Лида в последний момент успела дернуть ружье вверх. От хрустальной люстры остался мышиный хвостик провода, со шкафа бесследно исчезла фарфоровая ваза литров на двадцать.
— Хунвэйбина! — затопала ногами Татка.
Вася на трясущихся четвереньках пополз за валерьянкой.
В этот трагический момент ожил телефон. Звонил валютный жучок Лева. Он предлагал обмен старых рублей на новые с гонораром 30 долларов в собственный карман за каждый обменянный миллион.
— Будешь на этих условиях? — спросила Лида Васю.
— Он что? — вдруг закричала Татка. — За дурочек нас держит? Думает, я базар не знаю?
Татка выхватила трубку из рук сестры и громко заторговалась с Левой.
И чем дольше она говорила, тем больше глаза приобретали европейский разрез, нос — родную картофелеобразность.
Лида с радующимся сердцем смотрела на сестру и думала: «В Африку за товаром ее не возьму. Еще превратится в негритянку с кольцом в носу».
ХОДЯ
Поезд едет, рельсы гнутся.

Китайские мотивы сыграли злую, даже роковую шутку с самим Петро Иванычем. Посудите сами: «по рисочку» не принял, зайдя на следующий день в киоск.
— Уволят, — сокрушался бедолага.
Залетел Петро Иваныч в международном масштабе. Подвела слабость к пострелять в выпившем состоянии, гусарско-ковбойская жилка, чуть что — обнажать ствол. Мол, ша, парнишки, я вооружен и могу стрельнуть. И приводит без предупреждения угрозу к исполнению. По ковбойской причине он еще до китайского случая чуть не попал впросак по служебной линии.
Очередной день чекиста, то бишь получку, обмывал в ресторане с темпераментным названием «Джигит». Перед его входом у коновязи не стояли иноходцы-карагезы. Преданных скакунов джигиты обменяли на фартуки и поварские колпаки, кинжалы — на кухонные ножи, предлагая сибирякам оригинальные блюда кавказской кухни: шашлык из свинины, люля-кебаб — из говядины, харчо — непонятно из чего. Петро Иваныч, неприхотливый к кулинарным изыскам, в рассидочку употребил полкило водки, и вздумалось ему лакирнуть принятое соточкой коньяка. Джигит принес что-то по вкусу близко у коньяка не стоявшее. Даже не чача. Самогоняка закрашенная. Такая, как в песне Петро Иваныча:
Самогонку пьем — не лезет!
Это что за кутерьма?
Дядя Вася-самогонщик
Натолкал туда назьма.
Мол, с куриного помета
Мой продукт бывает злей!
Дяде Васю бьем по морде:
Сам продукт куриный пей!
Петро Иваныч, отведав разводного коньяку, сразу ствол не обнажил, но возмутился:
— Ты что за пойло мне, воину МВД, принес?
— Шистый дагестанский коняк! — оскорбился джигит. — Пят звезд.
Не поленился, пустую бутылку принес.
— Смотри оба глаза, что написано!
— На моем сарае «Маша + Саша» написано, а там дрова! — хлопнул ладонью по столу Петро Иваныч.
— Ты зачэм бочка лэзэшь? — засверкал глазами джигит. — Нэ понимаешь коняк пит, нэ ходы приличный рэсторан, сыды свой хата, водка хлестай!
— Я из УВД! — представился Петро Иваныч. — Закрою вашу богадельню к чертям свинячим!
— А я из красный уголок! — не поверил джигит.
— Ты из красного чума! — сказал Петро Иваныч и пошел в туалет, горло прополоскать после высокогорного коньяка.
В общественном заведении его с нетерпением ждал уже знакомый джигит и два незнакомых. Они так и не поверили, что Петро Иваныч не баран чихнул, а воин МВД. Одет он был по гражданке.
— Ми тебя, дарагой, — говорят с улыбочкой, — будем мал-мал ум за разум учит!
И как горные орлы начали окружать клиента.
— Это я вас буду «ум за разум учит», как на воина МВД руку поднимать! — сказал Петро Иваныч и обнажил табельный ствол.
И чтобы сразу развеять сомнения насчет правдишности вооружения, выстрелил в дверь кабинки. Из нее вывалился гражданин, глаза по чайнику, штаны на коленях, руки задраны вверх. «Извините», — прикрыл интимное место и боком-боком спутанно засеменил к выходу. Горные орлы быстро смикитили, что шутки шутками, а пару пуль в желудке дело невеселое.
— Стоять! — скомандовал Петро Иваныч.
Напрасно повышал голос, педагогический порыв у джигитов испарился. А бежать от пистолета в направлении куда глаза глядят — не позволяло пространство туалета. Джигиты замерли как вкопанные.
— Кругом! — командует дальше Петро Иваныч.
Ставит джигитов руки на стену, ноги на ширине плеч. И закрепляет позу выстрелом над головами. Мол, это вам не горные кручи, а сибирские равнины.
На прощанье потребовал подпирать стену, пока каждый тысячу баранов не насчитает.
Утром Петро Иваныч проснулся в холодном поту: могут погнать из рядов МВД. Побежал к джигитам улаживать инцидент. Но те и в качестве потерпевших не захотели связываться с начальством Петро Иваныча.
В отличие от джигитов, китайцы связались.
Роковые события развивались следующим образом. Знакомый следователь уговорил Петро Иваныча по легкому срубить тысяч пятьсот. Поезд Москва — Пекин, прозванный в народе Ходя, возил из Китая китайцев с ширпотребом. В поезде товары были дешевле и дорожали по мере удаления от железной дороги. В этом и был сермяжный смысл международного бизнеса. По плану коммерческой операции Петро Иваныч и следователь садились в Ходю и, пока тот постукивал колесами, отоваривались, а через час выходили на следующей станции, сделав Ходе ручкой. В поезде они купили шесть кожаных курток. «В два раза дороже продадим», — обещал опытный бизнесмен-следователь. Взяли по паре спортивных костюмов «Reebok», где фирменную надпись точнее было делать иероглифами. В завершении операции следователь у проводника взял три пары джинсов.
С этой самой сделки и начался детектив. У следователя сработал профессиональный инстинкт. Он разорвал одну упаковку, вторую, в третьей нашел, что искал: вместо пары джинсов — половина. Может быть, даже произошла ошибка, проводник не хотел следователю продавать эту располовиненную пару. Он ее приготовил сунуть через окно тем, кто штурмовал Ходю на станциях. Но так было хорошо упаковано, что китаец сам перепутал. Однако признать ошибку категорически не захотел.
— Моя твоя цесно целий давала. Твоя моя хытрый!
Ах, ты желтолицый собрат по разуму. Как все вывернул. Его моя цесно продавал, а моя его развел.
Петро Иваныч со следователем начали разъяснять, че нас за дураков держать?
— Моя твоя не понимай, цего хоцись! Моя целий давал! — талдычит узкоглазый брат.
— Нас цесный китайца! — тут же рядом крутился второй проводник.
Крутился-крутился «цесный китайца» и пропал, прихватив сумку наших милицейских бизнесменов.
Во-о-о-н чешет в конце вагона. Петро Иваныч сорвался в погоню.
— Стой! — кричит. — Стрелять буду!
Петро Иваныч на этот раз был в форме, но его погоны собрата по разуму не испугали. Рвет когти во все китайские лопатки. Петро Иваныч налегке и за своим добром, начал настигать. В вагон-ресторан залетели, тут бы и накрыл убегающего догоняющий, да перед последним стена из четырех ходиных проводников выросла. Мол, нету хода пароходу. Петро Иваныч не выдержал такого унижения воина МВД. А он перед операцией для храбрости принял у нас «по рисочку». Не успели китайцы глазом моргнуть, и, хотя моргание у них имеет очень малый ход, Петро Иваныч за это время обнажил ствол. Как в западных фильмах, из-под мышки выхватил пистолет. На родной земле мне китайскую стенку ставить?! И сделал над ней предупредительный выстрел:
— С дороги!
Попал в окно.
Грохот и звон разбитого стекла заставили широколицых братьев по Азии уважать воина МВД. Китайцы попадали на пол, расползаясь под столы.
Петро Иваныч помчался дальше за сумкой. Добежал до конца поезда, повернул обратно, заглядывая в каждое купе. Все китайцы были на одно лицо, и ни у одного не было в руках пропажи Петро Иваныча.
На следующей станции нашего коммерсанта поджидал наряд ОМОНа.
Своего посла Китай из России не отозвал, а Петро Иваныч погорел на ниве международного предпринимательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14