https://wodolei.ru/catalog/drains/pod-plitku/
Дрогнуло собрание: я видел, как прибывшие Посвящённые один за другим покидали зал, и наконец в нём остались только я, Фалес Аргивянин, мудрый старик Лао-цзы, с печальным интересом глядевший на Царицу, и равви Израэль, укрывший голову плащом и что-то тихо бормотавший про себя.
Уже рухнула передняя стена зала, и на место её встала новая стена из мрачного тумана, клубами восходившего из какой-то бездны; уже чувствовал я приближение Огня Земли, леденящего и страшного; и вот, медленно-медленно сползла с меня Царица Змей и закружилась в ритмичном танце возле трона Балкис, как бы очерчивая вокруг нас троих магический круг; голова Змеи, горевшая голубоватым светом, постоянно была обращена к стене мрака, а рубиновые глаза были как стрелы, пронизывающие пары недр планеты.
Но спокоен был я, Фалес Аргивянин, ибо велика была сила души моей; и видел я, как рядом с равви Израэлем вырисовались очертания двух духов Луны с рогатыми тиарами на головах, и как позади мудрого атланта Лао-цзы кишели густой толпой духи пустыни.
А во мраке тумана уже вставало чьё-то гигантское лицо багрово-красного цвета, виднелись чьи-то внимательно-злобные очи и подымалось туловище, покрытое как бы языками пламени. То был сам Бафомет, Владыка Преисподней, Царь Тартара, Великий Отверженный.
Минуту или две покоились его злобные глаза на нас и потом медленно обратились на Балкис, протягивавшую к нему руки.
— Безумная Балкис! — раздался его голос, подобный отдалённому шуму огненного прибоя в жерле вулкана. — Зачем ты вызвала меня? Разве могу я бороться с самим собою, ибо вот — Царица Змей восстала против тебя?
— Безумная Балкис! Я — Владыка Земного Огня, но вот духи Луны ополчились против меня, и бессилен я против них.
— Безумная Балкис! Что я могу сделать с неугодным тебе эллином, когда благословение отца твоего Арраима почиет на нём? И разве не духи пустыни — слуги того, чьё имя — Молчание — стоят за третьим?
— Безумная Балкис! Это наказание твоё — ибо что общего между тобою — слугою моей и отцом твоим Арраимом, чьи ноги на стезе Того, чьё имя я не могу произнести? Разделывайся сама как знаешь, но помни, что никакая Любовь Космическая не вырвет тебя из рук и сердца моего!
— Дух лжи и отрицания! — бестрепетно загремел я, Фалес Аргивянин, в ответ на последние слова Духа Отверженного. — Пусть уйдёт Царица Змей, духи Луны и духи пустыни, пусть останусь один я, Фалес Аргивянин, носитель Священного Маяка Вечности с Семенем Великой Любви Космической в сердце и вступим с тобой в страшный и грозный бой за душу прекрасной Балкис, ибо вот — отец её — Арраим Четырежды Величайший поручил мне не погубить её, а наставить на стезю добра!
С глубоким удивлением смотрел на меня Дух Отверженный. И вот — как бы разгладилось его чело, а глаза загасили злобу и засияли каким-то другим, странным, как бы сочувствующим светом.
— Храбрый эллин, — раздался его насмешливый голос. — Или ты думаешь, что в предназначениях моего бытия заключаются и драки со всякими человеческими червями, мнящими себя мудрецами потому только, что на челе у них горит крестообразный знак? Или Премудрый Гераклит не внушил тебе, что борьба со мною есть борьба во времени? Имеешь ли ты достаточно Манвантар в твоём распоряжении, фиванский червяк, чтобы решиться на эту борьбу? Иди своей дорогой, червяк, — и кто знает? Со временем, если ты поумнеешь, быть может, мы поговорим с тобою, ибо всё-таки из всех человеческих червяков ты наиболее обещаешь в будущем…
И сразу погас огонь его очей, рассыпались очертания головы и тела, рассеялся хаотический туман, и вновь выступила из него стена зала.
Я оглянулся вокруг. Мирно покачиваясь взад и вперёд, по-прежнему молился закрытый с головою равви Израэль; задумчиво пощипывая бородку, стоял мудрый Лао-цзы, а дальше — возле трона Балкис — лежала в самых неестественных позах скорченная толпа её мудрецов. Сама Балкис, бледная как смерть, неподвижно сидела на троне, вперив безумные очи в рубиновые глаза Царицы Змей, с шипением продолжавшей перед ней свой таинственный танец.
Я произнёс заклинание, и она медленно вернулась ко мне и снова вползла на меня, опоясав моё тело.
Мудрецы Балкис начали выказывать признаки жизни, а сама Царица, глубоко вздохнув, закрыла лицо руками.
Долго длилось молчание. Наконец Царица прерывающимся голосом произнесла:
— Ты победил прекрасную Балкис, Аргивянин. Иди и возвести миру её поражение…
— Ты воистину безумна, Балкис, — ответил я. — Никого я не побеждал, — победил твой отец, Арраим Четырежды Величайший и Любовь Божественная. Но если ты признаёшь своё поражение, то я требую от тебя: отпусти тотчас со мною тех трёх Посвящённых Фиванского Святилища, которых ты приковала к трону своему красотой и мудростью своей…
Прекрасная Балкис пожала плечами.
— Зачем они мне, о, Аргивянин!
— сказала она. — Бери их. Но скажи, мудрый эллин, от себя ли ты заступился за душу мою пред Господином Огня Земли или от имени отца моего?
— От себя, Царица, — ответил я.
— Ибо я знаю, что Любовь Космическая царит в сердце Арраима: и вот — как же он бросит дитя своё на погибель Пралайи? А что может противостоять мудрости и силе первого Мага планеты?
— Ты воистину мудр, эллин, — слабым голосом сказала, подумав, Балкис. — А теперь — идите от меня, Мудрые, — обратилась она к нам троим, — и оставьте бедную Балкис в одиночестве, дабы могла я подумать о… Любви Космической, — с лёгкой насмешкой окончила она.
— Да пребудет с тобою Дао, душа заблудшая, — тихо ответил ей Лао-цзы.
— Адонаи, да будет благословенно его Имя, да посеет мир в смятенной душе твоей, — проронил тихо равви Израэль.
— Да осенит Любовь Божественная сердце твоё, Балкис, и да возвратишься ты в объятия отчие! — громко сказал я, Шалее Аргивянин, и накинул на Царицу покров из дыхания Мудрости своей.
Сразу порозовели её щеки и загорелись жизнью и силой синие глаза.
— Я не забуду пожелания твоего, Аргивянин, — звонко сказала она. — Трижды побеждала я Фиванское Святилище, но на четвёртый — ты отомстил с лихвой, мудрый эллин. Но да видит Небо! — нет на тебя злобы в душе моей.
И вот мы оставили прекрасную Балкис. На этот раз я, Фалес Аргивянин, взял у равви Израэля четырёх верблюдов, поместив на трёх из них отвоёванных мною изменников Святилища.
Тепло, со взаимными благословениями, распростились мы трое, не забыв дать дыхание своё в награду мудрой Царице Змей.
И сказал мне на прощание мудрый Лао-цзы:
— Аргивянин! Много есть часов, дней и годов в Дао бесконечном; но счастливейшим из них будет тот, в который я снова встречусь с тобою, благородный эллин. Душа моя прочла в книге Дао, что я буду призван Величайшим из Величайших к служению Ему. Помни, Аргивянин, если я позабуду в то время о встрече нашей, ты напомнишь мне о ней!
— И я знаю, что не в последний раз встречаюсь с вами, Мудрые, — подтвердил равви Израэль. — Воистину планета наша мала для Мудрых…
Велико было торжество в Фиванском Святилище, когда я, Фалес Аргивянин, прибыл туда.
С дивною пышностью отправили мы богослужение в храме Изиды, и вот — сам Гермес Трижды Величайший, явившийся нам в облаке огненном, увенчал меня, Фалеса Аргивянина, Лучом высшего Посвящения. А затем Иерофант Святилища Мудрый Гераклит низвел Огонь Пространства на головы приведённых мною изменников Святилища, отдав души их во власть Царицы Змей, верно служившей мне в путешествии моём.
Да будет мир мой над головой твоей, Эмпедокл! В дальнейших рассказах моих ты встретишь ещё всех лиц, которых назвал я в повествовании своём.
Фалес Аргивянин
VIII . Воскресение Христово
Фалес Аргивянин — Эмпедоклу,
сыну Милеса Афинянина, —
о могуществе бесконечном
Любви Распятой — радоваться!
Клонился к вечеру третий день после Жертвы Неизреченной; но ещё' заря вечерняя не наводила на небосклоне разноцветных бликов своих, а я, Фалес Аргивянин, в саду Гефсиманском, подле камня, казалось, ещё не высохшего от слез Божественных, — молился Ра Единому, и в первый раз на планете Земля Великий Посвящённый присоединил к Имени Матери своей Имя Бога распятого.
И только Имя это слетело с уст моих, выговоривших слова молитвы тайной на языке священном прародителей наших, — как с высот Космоса ответом далёким отозвались мне, Фалесу Аргивянину, хоры светлых Эволюции, и крылья их с радостным удивлением зашелестели вокруг меня:
— Блажен ты, муж, человек Мудрый, первым бросивший новое Имя Бога в бездну Космоса, — зашептали их бесплотные уста.
— Слава Фалесу Аргивянину, слава! — загремели духи стихии воздушной. — Слава ему, новое Имя Единого призвавшему!
И услышал я, Фалес Аргивянин, тихий радостный вздох Матери-Земли.
— Прими благословение моё, сын мой, великое и мудрое чадо моё, — прошептала Земля, — ибо новое Имя Бога Единого произнесено тобою как человеком, перстью моей, сердцем моим! Мать-Земля благодарит тебя, мудрый сын мой, Аргивянин!
И вновь произнёс я славословие Богу Вседержителю, Христу Распятому, и вот вся природа: и дол, и высь Земли, и свод небесный — тихим шёпотом повторили слова мои. И преисполнилась грудь моя силою великой, будто собралась в ней вся мощь Космоса Божественного.
— Воистину смел и мудр ты, Аргивянин, — раздались за плечами моими слова Арраима Четырежды Величайшего, — что осмелился ты ранее Таинства Неизреченного произнести Имя новое Господа Единого!
— О, нет, не ранее, Четырежды Величайший, — ответил я, — ибо вот — таинство это уже совершилось в сердце моём, и вера моя есть жертвенник великий, на коем удержится вся Вселенная!
Пристально посмотрел на меня Арраим.
— Воистину, — ответил он, — благословенна за тебя Эллада, Мудрый, и из четырёх эволюции человеческих, которые наблюдал я, Арраим, на пути странствий моих по Нивам Всевышнего, не было никого мудрее и смелее тебя! Но, — продолжал он, положив руку на плечо моё, — не пора ли нам, Аргивянин, пойти туда, где покоится Тело Божественное?
Я, Фалес Аргивянин, ожидал этого приглашения и, молча кивнув головою, неторопливо пошёл за Арраимом. А он вышел из сада, прошёл в город и там, зайдя в один из маленьких домиков, возвратился оттуда, держа за руку молодого ученика Распятого — кроткого Иоанна.
Увидя меня, он пал на плечо моё и долго рыдал, мучительно и тяжело.
— Неужели ты не веришь, Иоанн? — серьёзно спросил я, Фалес Аргивянин, и Дыхание моё и сила моя пали на голову юноши.
— О, нет, мудрый чужеземец, — ответил мне Иоанн, — несокрушима вера моя, но я — человек обыкновенный, и сердцу ли человеческому вынести скорбь дней минувших?
— Не совсем обыкновенный ты человек, Иоанн, — сказал я, и, отклонив плечи слегка назад, пристальным взором впился в его очи. — Вспомни, Иоанн, приказываю тебе, — вспомни море Аемурийское и Страну Дракона! Вспомни, Иоанн, встречу нашу у трона Царицы Балкис! Вспомни имя твоё, сын Атлантиды!
И широко-широко раскрылись очи юноши, и вспыхнули они внезапно Огнём Великого Познания.
— Я — Лао-цзы, сын Страны Дракона! — прошептал он. — И я… я знал, что Он — Бог мой и Спаситель мой — призовёт меня к Себе!
А сзади кто-то уже подходил к нам, кроткий, ласковый и тихий. То была Она, Мать всего Сущего, Вечноюная Дева-Мать, Изида Предвечная, Царица Небесная, Дева Мария Преблагословенная. Все трое: я, Фалес Аргивянин, Арраим Четырежды Величайший и Иоанн — упали во прах пред Нею.
— Встаньте, мудрые слуги мои, — ты, Арраим, и ты, Аргивянин, — прозвенел над нами голос её. — Встань и ты, сын мой Иоанн, встань, чтобы вести Мать свою туда, где свершится последняя Воля Всевышнего. Идёмте, Мудрые, ибо вот — Мудрость ваша давно перестала быть мудростью человеческой, и глазам её будет раскрыто то, что не могут ещё видеть очи сынов Земли…
— А ты, Аргивянин, — обратилась она ко мне, — ты, вплетший нить свою в нити Божественные, ибо кто как не ты передал мне, Матери твоей Египетской, удар, победивший плоть очей моих, и кто как не ты пробудил память сына моего Иоанна и раскрыл перед ним бездны Космические, — ты, Аргивянин, говорю я, будь вторым сыном моим; а ты, всегда верный мне слуга и Царь детей моих чёрных, Арраим Премудрый, будешь мне третьим сыном. Итак, встаньте, Любовь, Мудрость и Сила — дети мои, сыновья мои, и грядёмте встречать Победителя, Сына Моего по плоти и Отца Моего по Духу!
И вот, Аврора вечерняя уже залила небосклон кровью девственных ланит своих, когда мы четверо вступили в огромный сад Иосифа Аримафейского и скрылись под сенью кедров, окружавших скалу, на противоположном склоне которой находился грот, охраняемый десятком римских воинов.
— Удержите глаза свои, Мудрые, — властно сказала нам Она — Матерь Бога Распятого, — ибо не годится вам видеть тайну недр гроба Сына Моего. Но ты, Арраим, напряги свою волю и вызови сюда трёх Марий — три сердца любящих, и да найдут они здесь награду любви и верности своей!
И вот — властно прозвучали стальные магические слова, сила изошла от потемневших очей Четырежды Величайшего и рассыпалась как сноп молний. Не прошло и получаса, как вдали показались спешившие по пыльной дороге три женские фигуры. Первой была Мария из Магдалы, второй — та странная еврейская девушка, из-под покрывала которой на меня блеснули Божественные очи Афины Паллады; и третьей — мать сыновей Зеведеевых, кроткая женщина, мать, любящая, покорная и тихая, великая и в любви своей, и в покорности своей, — аспект материнский, не пожалевший сыновней плоти на служение Жертве Божественной. Магдалина подбежала к Матери Господа моего и пала на колени.
— О Мать! — выговорила она, заливаясь слезами, — не знаем, что случилось с нами; но мы слышали голос твой и сами не понимаем, как прибежали сюда…
— Так нужно, — тихо сказала Мария-Дева. — Будешь со мною здесь на молитве до часа полуночного…
И ласково кивнув мне и Арраиму, Она ушла с женщинами и Иоанном в чащу деревьев на молитву.
— Идём Аргивянин, занесём на свиток памяти нашей грядущее Таинство, — сказал мне Арраим. — Ибо вот — время уже близко…
— О! Господин мой! — вдруг вздохнул глубоко Арраим и простёрся ниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Уже рухнула передняя стена зала, и на место её встала новая стена из мрачного тумана, клубами восходившего из какой-то бездны; уже чувствовал я приближение Огня Земли, леденящего и страшного; и вот, медленно-медленно сползла с меня Царица Змей и закружилась в ритмичном танце возле трона Балкис, как бы очерчивая вокруг нас троих магический круг; голова Змеи, горевшая голубоватым светом, постоянно была обращена к стене мрака, а рубиновые глаза были как стрелы, пронизывающие пары недр планеты.
Но спокоен был я, Фалес Аргивянин, ибо велика была сила души моей; и видел я, как рядом с равви Израэлем вырисовались очертания двух духов Луны с рогатыми тиарами на головах, и как позади мудрого атланта Лао-цзы кишели густой толпой духи пустыни.
А во мраке тумана уже вставало чьё-то гигантское лицо багрово-красного цвета, виднелись чьи-то внимательно-злобные очи и подымалось туловище, покрытое как бы языками пламени. То был сам Бафомет, Владыка Преисподней, Царь Тартара, Великий Отверженный.
Минуту или две покоились его злобные глаза на нас и потом медленно обратились на Балкис, протягивавшую к нему руки.
— Безумная Балкис! — раздался его голос, подобный отдалённому шуму огненного прибоя в жерле вулкана. — Зачем ты вызвала меня? Разве могу я бороться с самим собою, ибо вот — Царица Змей восстала против тебя?
— Безумная Балкис! Я — Владыка Земного Огня, но вот духи Луны ополчились против меня, и бессилен я против них.
— Безумная Балкис! Что я могу сделать с неугодным тебе эллином, когда благословение отца твоего Арраима почиет на нём? И разве не духи пустыни — слуги того, чьё имя — Молчание — стоят за третьим?
— Безумная Балкис! Это наказание твоё — ибо что общего между тобою — слугою моей и отцом твоим Арраимом, чьи ноги на стезе Того, чьё имя я не могу произнести? Разделывайся сама как знаешь, но помни, что никакая Любовь Космическая не вырвет тебя из рук и сердца моего!
— Дух лжи и отрицания! — бестрепетно загремел я, Фалес Аргивянин, в ответ на последние слова Духа Отверженного. — Пусть уйдёт Царица Змей, духи Луны и духи пустыни, пусть останусь один я, Фалес Аргивянин, носитель Священного Маяка Вечности с Семенем Великой Любви Космической в сердце и вступим с тобой в страшный и грозный бой за душу прекрасной Балкис, ибо вот — отец её — Арраим Четырежды Величайший поручил мне не погубить её, а наставить на стезю добра!
С глубоким удивлением смотрел на меня Дух Отверженный. И вот — как бы разгладилось его чело, а глаза загасили злобу и засияли каким-то другим, странным, как бы сочувствующим светом.
— Храбрый эллин, — раздался его насмешливый голос. — Или ты думаешь, что в предназначениях моего бытия заключаются и драки со всякими человеческими червями, мнящими себя мудрецами потому только, что на челе у них горит крестообразный знак? Или Премудрый Гераклит не внушил тебе, что борьба со мною есть борьба во времени? Имеешь ли ты достаточно Манвантар в твоём распоряжении, фиванский червяк, чтобы решиться на эту борьбу? Иди своей дорогой, червяк, — и кто знает? Со временем, если ты поумнеешь, быть может, мы поговорим с тобою, ибо всё-таки из всех человеческих червяков ты наиболее обещаешь в будущем…
И сразу погас огонь его очей, рассыпались очертания головы и тела, рассеялся хаотический туман, и вновь выступила из него стена зала.
Я оглянулся вокруг. Мирно покачиваясь взад и вперёд, по-прежнему молился закрытый с головою равви Израэль; задумчиво пощипывая бородку, стоял мудрый Лао-цзы, а дальше — возле трона Балкис — лежала в самых неестественных позах скорченная толпа её мудрецов. Сама Балкис, бледная как смерть, неподвижно сидела на троне, вперив безумные очи в рубиновые глаза Царицы Змей, с шипением продолжавшей перед ней свой таинственный танец.
Я произнёс заклинание, и она медленно вернулась ко мне и снова вползла на меня, опоясав моё тело.
Мудрецы Балкис начали выказывать признаки жизни, а сама Царица, глубоко вздохнув, закрыла лицо руками.
Долго длилось молчание. Наконец Царица прерывающимся голосом произнесла:
— Ты победил прекрасную Балкис, Аргивянин. Иди и возвести миру её поражение…
— Ты воистину безумна, Балкис, — ответил я. — Никого я не побеждал, — победил твой отец, Арраим Четырежды Величайший и Любовь Божественная. Но если ты признаёшь своё поражение, то я требую от тебя: отпусти тотчас со мною тех трёх Посвящённых Фиванского Святилища, которых ты приковала к трону своему красотой и мудростью своей…
Прекрасная Балкис пожала плечами.
— Зачем они мне, о, Аргивянин!
— сказала она. — Бери их. Но скажи, мудрый эллин, от себя ли ты заступился за душу мою пред Господином Огня Земли или от имени отца моего?
— От себя, Царица, — ответил я.
— Ибо я знаю, что Любовь Космическая царит в сердце Арраима: и вот — как же он бросит дитя своё на погибель Пралайи? А что может противостоять мудрости и силе первого Мага планеты?
— Ты воистину мудр, эллин, — слабым голосом сказала, подумав, Балкис. — А теперь — идите от меня, Мудрые, — обратилась она к нам троим, — и оставьте бедную Балкис в одиночестве, дабы могла я подумать о… Любви Космической, — с лёгкой насмешкой окончила она.
— Да пребудет с тобою Дао, душа заблудшая, — тихо ответил ей Лао-цзы.
— Адонаи, да будет благословенно его Имя, да посеет мир в смятенной душе твоей, — проронил тихо равви Израэль.
— Да осенит Любовь Божественная сердце твоё, Балкис, и да возвратишься ты в объятия отчие! — громко сказал я, Шалее Аргивянин, и накинул на Царицу покров из дыхания Мудрости своей.
Сразу порозовели её щеки и загорелись жизнью и силой синие глаза.
— Я не забуду пожелания твоего, Аргивянин, — звонко сказала она. — Трижды побеждала я Фиванское Святилище, но на четвёртый — ты отомстил с лихвой, мудрый эллин. Но да видит Небо! — нет на тебя злобы в душе моей.
И вот мы оставили прекрасную Балкис. На этот раз я, Фалес Аргивянин, взял у равви Израэля четырёх верблюдов, поместив на трёх из них отвоёванных мною изменников Святилища.
Тепло, со взаимными благословениями, распростились мы трое, не забыв дать дыхание своё в награду мудрой Царице Змей.
И сказал мне на прощание мудрый Лао-цзы:
— Аргивянин! Много есть часов, дней и годов в Дао бесконечном; но счастливейшим из них будет тот, в который я снова встречусь с тобою, благородный эллин. Душа моя прочла в книге Дао, что я буду призван Величайшим из Величайших к служению Ему. Помни, Аргивянин, если я позабуду в то время о встрече нашей, ты напомнишь мне о ней!
— И я знаю, что не в последний раз встречаюсь с вами, Мудрые, — подтвердил равви Израэль. — Воистину планета наша мала для Мудрых…
Велико было торжество в Фиванском Святилище, когда я, Фалес Аргивянин, прибыл туда.
С дивною пышностью отправили мы богослужение в храме Изиды, и вот — сам Гермес Трижды Величайший, явившийся нам в облаке огненном, увенчал меня, Фалеса Аргивянина, Лучом высшего Посвящения. А затем Иерофант Святилища Мудрый Гераклит низвел Огонь Пространства на головы приведённых мною изменников Святилища, отдав души их во власть Царицы Змей, верно служившей мне в путешествии моём.
Да будет мир мой над головой твоей, Эмпедокл! В дальнейших рассказах моих ты встретишь ещё всех лиц, которых назвал я в повествовании своём.
Фалес Аргивянин
VIII . Воскресение Христово
Фалес Аргивянин — Эмпедоклу,
сыну Милеса Афинянина, —
о могуществе бесконечном
Любви Распятой — радоваться!
Клонился к вечеру третий день после Жертвы Неизреченной; но ещё' заря вечерняя не наводила на небосклоне разноцветных бликов своих, а я, Фалес Аргивянин, в саду Гефсиманском, подле камня, казалось, ещё не высохшего от слез Божественных, — молился Ра Единому, и в первый раз на планете Земля Великий Посвящённый присоединил к Имени Матери своей Имя Бога распятого.
И только Имя это слетело с уст моих, выговоривших слова молитвы тайной на языке священном прародителей наших, — как с высот Космоса ответом далёким отозвались мне, Фалесу Аргивянину, хоры светлых Эволюции, и крылья их с радостным удивлением зашелестели вокруг меня:
— Блажен ты, муж, человек Мудрый, первым бросивший новое Имя Бога в бездну Космоса, — зашептали их бесплотные уста.
— Слава Фалесу Аргивянину, слава! — загремели духи стихии воздушной. — Слава ему, новое Имя Единого призвавшему!
И услышал я, Фалес Аргивянин, тихий радостный вздох Матери-Земли.
— Прими благословение моё, сын мой, великое и мудрое чадо моё, — прошептала Земля, — ибо новое Имя Бога Единого произнесено тобою как человеком, перстью моей, сердцем моим! Мать-Земля благодарит тебя, мудрый сын мой, Аргивянин!
И вновь произнёс я славословие Богу Вседержителю, Христу Распятому, и вот вся природа: и дол, и высь Земли, и свод небесный — тихим шёпотом повторили слова мои. И преисполнилась грудь моя силою великой, будто собралась в ней вся мощь Космоса Божественного.
— Воистину смел и мудр ты, Аргивянин, — раздались за плечами моими слова Арраима Четырежды Величайшего, — что осмелился ты ранее Таинства Неизреченного произнести Имя новое Господа Единого!
— О, нет, не ранее, Четырежды Величайший, — ответил я, — ибо вот — таинство это уже совершилось в сердце моём, и вера моя есть жертвенник великий, на коем удержится вся Вселенная!
Пристально посмотрел на меня Арраим.
— Воистину, — ответил он, — благословенна за тебя Эллада, Мудрый, и из четырёх эволюции человеческих, которые наблюдал я, Арраим, на пути странствий моих по Нивам Всевышнего, не было никого мудрее и смелее тебя! Но, — продолжал он, положив руку на плечо моё, — не пора ли нам, Аргивянин, пойти туда, где покоится Тело Божественное?
Я, Фалес Аргивянин, ожидал этого приглашения и, молча кивнув головою, неторопливо пошёл за Арраимом. А он вышел из сада, прошёл в город и там, зайдя в один из маленьких домиков, возвратился оттуда, держа за руку молодого ученика Распятого — кроткого Иоанна.
Увидя меня, он пал на плечо моё и долго рыдал, мучительно и тяжело.
— Неужели ты не веришь, Иоанн? — серьёзно спросил я, Фалес Аргивянин, и Дыхание моё и сила моя пали на голову юноши.
— О, нет, мудрый чужеземец, — ответил мне Иоанн, — несокрушима вера моя, но я — человек обыкновенный, и сердцу ли человеческому вынести скорбь дней минувших?
— Не совсем обыкновенный ты человек, Иоанн, — сказал я, и, отклонив плечи слегка назад, пристальным взором впился в его очи. — Вспомни, Иоанн, приказываю тебе, — вспомни море Аемурийское и Страну Дракона! Вспомни, Иоанн, встречу нашу у трона Царицы Балкис! Вспомни имя твоё, сын Атлантиды!
И широко-широко раскрылись очи юноши, и вспыхнули они внезапно Огнём Великого Познания.
— Я — Лао-цзы, сын Страны Дракона! — прошептал он. — И я… я знал, что Он — Бог мой и Спаситель мой — призовёт меня к Себе!
А сзади кто-то уже подходил к нам, кроткий, ласковый и тихий. То была Она, Мать всего Сущего, Вечноюная Дева-Мать, Изида Предвечная, Царица Небесная, Дева Мария Преблагословенная. Все трое: я, Фалес Аргивянин, Арраим Четырежды Величайший и Иоанн — упали во прах пред Нею.
— Встаньте, мудрые слуги мои, — ты, Арраим, и ты, Аргивянин, — прозвенел над нами голос её. — Встань и ты, сын мой Иоанн, встань, чтобы вести Мать свою туда, где свершится последняя Воля Всевышнего. Идёмте, Мудрые, ибо вот — Мудрость ваша давно перестала быть мудростью человеческой, и глазам её будет раскрыто то, что не могут ещё видеть очи сынов Земли…
— А ты, Аргивянин, — обратилась она ко мне, — ты, вплетший нить свою в нити Божественные, ибо кто как не ты передал мне, Матери твоей Египетской, удар, победивший плоть очей моих, и кто как не ты пробудил память сына моего Иоанна и раскрыл перед ним бездны Космические, — ты, Аргивянин, говорю я, будь вторым сыном моим; а ты, всегда верный мне слуга и Царь детей моих чёрных, Арраим Премудрый, будешь мне третьим сыном. Итак, встаньте, Любовь, Мудрость и Сила — дети мои, сыновья мои, и грядёмте встречать Победителя, Сына Моего по плоти и Отца Моего по Духу!
И вот, Аврора вечерняя уже залила небосклон кровью девственных ланит своих, когда мы четверо вступили в огромный сад Иосифа Аримафейского и скрылись под сенью кедров, окружавших скалу, на противоположном склоне которой находился грот, охраняемый десятком римских воинов.
— Удержите глаза свои, Мудрые, — властно сказала нам Она — Матерь Бога Распятого, — ибо не годится вам видеть тайну недр гроба Сына Моего. Но ты, Арраим, напряги свою волю и вызови сюда трёх Марий — три сердца любящих, и да найдут они здесь награду любви и верности своей!
И вот — властно прозвучали стальные магические слова, сила изошла от потемневших очей Четырежды Величайшего и рассыпалась как сноп молний. Не прошло и получаса, как вдали показались спешившие по пыльной дороге три женские фигуры. Первой была Мария из Магдалы, второй — та странная еврейская девушка, из-под покрывала которой на меня блеснули Божественные очи Афины Паллады; и третьей — мать сыновей Зеведеевых, кроткая женщина, мать, любящая, покорная и тихая, великая и в любви своей, и в покорности своей, — аспект материнский, не пожалевший сыновней плоти на служение Жертве Божественной. Магдалина подбежала к Матери Господа моего и пала на колени.
— О Мать! — выговорила она, заливаясь слезами, — не знаем, что случилось с нами; но мы слышали голос твой и сами не понимаем, как прибежали сюда…
— Так нужно, — тихо сказала Мария-Дева. — Будешь со мною здесь на молитве до часа полуночного…
И ласково кивнув мне и Арраиму, Она ушла с женщинами и Иоанном в чащу деревьев на молитву.
— Идём Аргивянин, занесём на свиток памяти нашей грядущее Таинство, — сказал мне Арраим. — Ибо вот — время уже близко…
— О! Господин мой! — вдруг вздохнул глубоко Арраим и простёрся ниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13