— Короче говоря, — крикнул кто-то, перекрывая гул толпы, — вы предлагаете устроить государственный переворот.
Адамант замахал руками, чтобы его услышали.
— Нет, нет, но ведь время не ждет.
— Давайте объявим Императором принца Ориона! — воскликнул кто-то. — Он все-таки наследник.
— Принц Орион еще ребенок, — ответил сенатор. — Мы не можем…
— А вы-то сами, Адамант — какая вам выгода от всего этого? Или вы думаете…
— Он прав! Тысячу раз прав!
— Вы сошли с ума?
— Я немедленно требую, чтобы вы…
— Тишина! — крикнул председатель собрания. — Я требую тишины!
Но никто уже не слушал его. Предложение сенатора Адаманта вызвало в рядах сенаторов настоящее смятение. Люди делились на группки и, толкаясь, спускались по ступенькам. Кто-то уже дрался. Приверженцы Полония колотили сторонников Раджака. Некоторые скандировали имя принца. Председатель продолжал кричать, но услышать его было невозможно.
Не обращая внимания на сумятицу, генерал Раджак Хассн в свою очередь подошел к трибуне и взял в руку палицу, висевшую у него на поясе. Он начал раскручивать ее у себя над головой. Те, кто увидел это, замолчали и перестали препираться с товарищами. Потом умолкли их соседи, и через мгновение над ареной повеяло холодом. Раджак Хассн спустился с помоста, подошел к одному из сенаторов и с силой пихнул его назад. Ошалевшего сенатора подхватили его друзья. Наступила мертвая тишина. Генерал обернулся к Адаманту и издал несколько сдавленных звуков. Тишина была полнейшей. Сенатор снова взял слово.
— Раджак Хассн просит вас объединиться и не тратить силы на бессмысленные стычки. Он не говорит, что он лучшая кандидатура на императорский престол. Он говорит только, что время не ждет и что Полоний ведет город к гибели. Он утверждает, что мы должны разыскать его сегодня же вечером. Он говорит, что мы должны убедить его отречься от престола и провозгласить нового Императора. Мы — сенат, решение в наших руках.
Раджак Хассн медленно вернул палицу к себе на пояс.
— Сегодня же вечером? Разыскать его? — повторил кто-то.
— Но каким образом? Мы не можем свергнуть Единственного…
— Да, но послушайте.
— Бессмыслица.
— Переговоры. Это не в наших традициях, — подхватил какой-то старец.
— Отдавать наших дочерей кровожадным варварам, — ответил Адамант, — тоже не в наших традициях.
Старик с досадой умолк.
Раджак Хассн сделал знак своему помощнику и двинулся к выходу. Люди поворачивались, чтобы посмотреть, как он уходит. По лицам сенаторов Адамант понял, что его поддерживают не все. Кое-кто явно хотел бы следовать за ними, но их было очень мало. Над собранием все еще тяготели традиции. «Очень скоро, — удовлетворенно подумал он, — все это разлетится на куски».
* * *
Призрак.
«Что такое призрак?» — спрашивал себя Лайшам.
Обыкновенное воспоминание, которое смешивается с настоящим и оттого кажется тебе реальным.
Он видел свой силуэт. Он явственно видел, как его призрак пересекает площадь и смотрит на него. Руки у него были отрублены. На щеках запеклась кровь.
Пораженный в самое сердце, он долго, не слезая с лошади, провожал его взглядом. Все было как тогда. Как больно возвращаться на двадцать пять лет назад! Прошедшая, далекая жизнь, которая была у него раньше . Теперь он вспомнил, как ему ее недоставало, вспомнил о чудовищной пустоте, которая с тех пор осталась в его сердце. Память — это чудовище, которое только и хочет съесть тебя живьем. Он увидел свои полные грусти большие глаза и больше ни о чем не думал. Салим, конечно, даже не обернулся. Но Окоон замедлил ход и встретился в Лайшамом взглядом. Некоторое время воины молча скакали рядом. Найан вытер лицо рукавом и стал смотреть перед собой.
После этого они вернулись во дворец.
Золоченые шпили дворцовых башен возвышались над крышами города. Дождь кончился, и на куполах обители Императора играли лучи робкого солнца, осыпавшие лужи топазами. Когда они оказались на улице Трех Копий, на которой отдельные торговцы уже вновь начинали осторожно раскладывать товары, к ним подъехала небольшая группа всадников. Среди них был Наэвен, вождь ишвенов, который на вид был очень взволнован.
— Мы повсюду вас искали, — сказал он, натягивая поводья.
— Что случилось? — спросил Лайшам.
— Амон, — ответил тот, поворачиваясь к дворцу.
— И что? Говори!
— Мы точно не знаем, что произошло. Думаю, он ранил одного из их генералов. Потом он скрылся. Император отправил своих людей в погоню за ним.
Не теряя ни секунды, Лайшам направил коня к дворцу.
Остальные последовали за ним.
На Большой Эспланаде он спешился и взлетел вверх по лестнице. Путь ему преградила стража. Вождь варваров вздохнул.
— Где Император? — спросил он, не поднимая забрала.
Стражники переглянулись.
Из Зала Побед вышел маленький сухонький человек, одетый в белую тогу, с кинжалом на поясе, который раздвинул солдат и схватил Лайшама за руку.
— Ваш друг совершил ужасную ошибку, — сказал он просто.
Это был сенатор Эпидон — согбенный, но все такой же подвижный.
— Что произошло?
— По мнению всех свидетелей, а они весьма многочисленны, ваш друг сошел с ума, — прошептал старик, оглядываясь. — Он отрубил руки генералу Леониду.
— Что он сделал?
— Варвар, — коротко отозвался тот. — Мы отправили за ним несколько патрулей. О, мы его разыщем, не волнуйтесь. Но это сильно осложняет наши дальнейшие отношения.
Лайшам вошел в зал. Его друзья шли за ним по пятам.
— Где Полоний?
— Его величество удалился в свои апартаменты, — сообщил пожилой сенатор. — В данный момент он не желает никого видеть.
— Я иду к нему, — сказал варвар, широкими шагами двигаясь вперед.
Эпидон засеменил за ним.
— Боюсь, в настоящий момент это не самая лучшая идея, — стал объяснять он, помогая себе жестами. — Вы бы лучше побеспокоились насчет вашего лейтенанта. Ему придется ответить за свои поступки по всей строгости за…
Лайшам резко развернулся и положил ему руку на плечо.
— Моли своего бога, чтобы с ним ничего не случилось, — сказал он.
Оставшись один, сенатор нервно рассмеялся.
* * *
Амону Темному вскоре предстояло умереть, он это знал.
Он стоял, прислонившись к стене, а напротив него стояла дюжина вооруженных людей, и образованные ими тиски все сжимались и сжимались. Убегая, он думал лишь об одном: освободить свою дочь.
Он боготворил свое дитя.
Кроме нее у него ничего не осталось.
Но мысль о том, что азенаты могут использовать ее, чтобы заставить его подчиниться их воле, была ему невыносима. Его охватила непреодолимая ненависть к захватчикам. Все, что они говорили, было чудовищной ложью. И от их угроз он тоже устал.
Несколько недель назад к нему пришел человек, сказал, что им надо поговорить. Как он нашел его? Загадка. Но он принес послание. «Твоя дочь в наших руках, варвар. Если ты не хочешь, чтобы с ней случилось несчастье, ты должен будешь нам повиноваться, когда мы тебя об этом попросим». Разрываясь между преданностью Лайшаму и безграничной любовью к дочери, гуон предпочел ничего не делать и никому ни о чем не говорить. Когда понадобится, поклялся он себе, он перейдет к решительным действиям. А потом сам вынесет себе приговор.
И вот, похоже, час настал.
Дюжина солдат, вооруженных мечами и копьями.
Дюжина солдат, преследовавших его по всему городу, до самого Золотого Моста.
В какой-то момент ему показалось, что он наконец оторвался от погони. Но они все-таки нашли его. И теперь они требовали, чтобы он бросил свое оружие, огромный боевой топор, и сдался, и поэтому ему не оставалось ничего, кроме как всех их убить.
Сжав рукоять своего меча, с растрепанными волосами и распахнутой на груди кожаной курткой, он не собирался сдаваться. Солдаты императорской гвардии медленно надвигались на него.
Он распустил кичку еще на улицах Дат-Лахана. Дождь намочил ему лицо, и он уже мысленно вверил свою душу духам и попросил прощения у своей дочери. Если ему не удастся ее освободить, он должен будет умереть. Потому что иначе азенаты убьют ее .
Вождь гуонов поднял топор.
Где-то вдалеке позади солдат он увидел юношу с матовой кожей на белом коне. Сначала он подумал, что это ишвен. Но одет тот был настолько безупречно, что мог быть только обитателем богатых кварталов.
Юноша смотрел на него.
Это был принц Орион, но Амон этого не знал, и узнать об этом ему было уже не суждено.
Он нанес первый удар.
Клещи разомкнулись, и кто-то метнул в него копье, от которого он сумел увернуться, отпрыгнув в сторону. Сильным ударом топора он разрубил копье пополам. После этого гуон схватил обломок копья и так сильно рванул на себя, что державший его солдат не успел сообразить разжать пальцы. Гуон притянул его к себе и швырнул на другое копье, которое вонзилось тому в бедро. Крик боли.
Амон обернулся и стал описывать топором круги в воздухе, чтобы отпугнуть своих противников. Он стал искать, нет ли вокруг какого-нибудь узкого прохода, в котором можно укрыться и убивать врагов по одному или по два. Но ничего подобного рядом не было. И этот юноша-полукровка в роскошной одежде, пытающийся успокоить брыкающегося коня — почему он на него смотрит? Императорский герб — золотой орел на пурпурном фоне.
Трое солдат бросились на него.
Гуон встретил первого ударом ноги в живот, а второму отрубил руку, и тот молча упал на колени. Но отразить удар третьего он не успел. Клинок скользнул по его плечу, оставив глубокую рану.
Амон сжал зубы и быстро повернулся кругом.
Солдат оставалось десять, и гуон хорошо видел по тому, как они владеют оружием, что это далеко не новобранцы. Еще несколько атак, после чего подоспеет подкрепление, и конец. Они, конечно же, попытаются захватить его в плен. Подождут, пока он бросится на них, чтобы вырвать у него оружие. Но он не доставит им этого удовольствия. Пока он жив, он мешает Лайшаму.
Один из солдат рубанул сплеча. Амон отвел удар с помощью своего топора, который направил в сторону двоих, находившихся слева. Один из них увернулся от удара, второй же повалился на землю. Кто-то прыгнул ему на спину. Он пригнулся, сбросил противника и, прежде чем тот успел встать, проломил ему грудную клетку. Потом он применил прием, которого они еще не видели: опершись одной рукой о землю, он описал в воздухе круг, на лету ударяя одного из противников ногами. Лезвие же топора вонзилось в череп другого гвардейца, который рухнул на землю с расколотым пополам шлемом.
Пока гуон вынимал топор из его головы, на него уже снова напали.
Он мгновенно развернулся, но тут кто-то нанес ему удар в предплечье.
В этот момент солдаты Империи поняли, что живым им его не взять.
Амон Темный сплюнул. Он поднял тело человека с проломленным черепом и швырнул его во врагов. Двое солдат упали на землю, но еще двое бросились на него с боков. Он уклонился от одного удара, но почувствовал, что ранен в бедро. В эту же минуту стало давать о себе знать и плечо. Его кожаная куртка была вся пропитана кровью — как его собственной, так и его врагов.
И вдруг гуон неожиданно понял, что может победить.
Он почувствовал это несколько минут назад, отправив на тот свет еще двоих противников. Но жившая в нем сила, как зверь, убралась в свою клетку, когда звук трубы возвестил о прибытии подкрепления.
Амон увидел, как юноша на белом коне разговаривает с вновь пришедшими. Это длилось несколько секунд. Потом новые солдаты спешились и побежали к нему. Они были вооружены арбалетами.
— Нет! — закричал юноша, в свой черед спрыгивая с лошади. — Постойте!
Их было десять, может быть, пятнадцать — какая разница?
Прищурившись, он направо и налево раздавал удары топором, а боль, как яд, распространялась по его членам. Амон увидел, как солдаты подоспевшего подкрепления встали на одно колено и зарядили арбалеты. Он вновь ринулся в бой. Конец был уже близок, он это чувствовал. Он сражался так, как еще никогда в жизни. Он перемещался так быстро, что его противники боялись стрелять из опасения попасть в кого-то из своих. Под его ударами пали еще трое солдат. Оставалось лишь двое.
Гуон с улыбкой распрямился и слегка перевел дух.
Его противники расступились, чтобы дать арбалетчикам возможность стрелять.
— Не стреляйте! — взмолился юноша, стоявший рядом.
Кто же он? Он не похож на других.
— Не стреляйте!
Амон Темный двинулся на солдат, потрясая топором. И вдруг бросился бежать.
В этот же миг его настигла дюжина стрел.
Он упал на колени, раскинув руки, в одной из которых он по-прежнему сжимал топор. Его тело было все утыкано стрелами. Боль заняла собой весь мир и была такой сильной, что казалось невероятной. Юноша-полукровка закричал, но из горла его не вырвалось ни звука.
Амон Темный встал.
Его последняя мысль была о его дочери.
Сколько лет сражался, чтобы избавить мир Архана от пожирающей его опухоли, и вот, последнее, что он видит перед смертью — ребенок с широко распахнутыми зелеными глазами, маленькими шажками ступающий по склону скалы.
Потом еще десять стрел вонзились ему в грудь, в шею, а одна — прямо посреди лица. Нет, не было ни черной завесы, ни спутанных воспоминаний. Ни света.
Просто небытие.
* * *
Раджак Хассн был рожден, чтобы сражаться.
Он чувствовал это, когда, напрягши все мускулы, он тяжелыми шагами шел вперед, держа руку на висящей на поясе увесистой палице. Он был рожден, чтобы сражаться, и интриги сенатора Адаманта ему уже порядком надоели. Бой — вот что ему было нужно. Зачем Адамант тратит столько времени на сенаторов? Он, Раджак Хассн, мог подойти к Императору и ударить его палицей в лицо. И водрузить себе на голову его венец: кто ему помешает?
«Нужно смотреть в будущее», — все время шептал ему сенатор. Куда смотреть? Для Раджака Хассна будущего не существовало. Его же нельзя потрогать, и узнать нельзя — так к чему о нем беспокоиться?
Раджак Хассн был рожден, чтобы убивать.
Выйдя из сената, он направился к своему личному оружейнику, на границе богатых и бедных кварталов. После этого он без свиты проехал мимо заброшенных складов нижнего города, в которых поселились тысячи варварских воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37