- На этот раз я согласен с Гарковеном. Мы не имеем права больше рисковать. Не хватало нам еще одного трупа в этом сезоне!
Разбитый и опустошенный, я вывалился из кабины и зашагал к палаткам, забыв отметиться в полетном журнале.
***
Море без всплеска глотало мелкую гальку. Я в который раз зачерпнул полную ладонь гладко облизанных водой камешков, один за другим отправил в волны.
Солнце падало за горизонт, где-то в лагере орал магнитофон - чехи обскакали-таки нас в таблице, и теперь шумно отмечали событие. На душе было погано.
Я услышал приближающиеся шаги, и увидел бредущий ко мне вдоль берега силуэт.
– Юра... - Ева подошла, опустилась рядом на корточки.
– Со мной все в порядке, - сказал я.
Некоторое время мы молча смотрели, как тонет солнце.
– Ты просто перенервничал, Юра, - сказала наконец она. - Такое бывает, я знаю.
– Странно, - меня захлестнула волна аппатии. - По-моему, я никогда еще не чувствовал такого подъема, как этим утром.
– Это был стресс. Ответственность, перевозбуждение - вот тебя и шарахнуло. Бывает.
– Вот и Славка сказал - бывает. И Петрович. И все наши... Только вот альтиметр на полосе показывал десятиметровую отметку.
– Гена перебрал машину. Все системы в порядке.
– Значит, у меня завелись галлюцинации. Это такие вредные зверьки, вроде гремлинов, только в голове.
– Гремлинов?
– Да. Знаешь, такие злобные маленькие твари, паразитируют в механизмах. На них американские летчики во вторую мировую списывали все неполадки.
Она задумалась.
– Очень удобно. А зачем гремлины портят машины?
– А черт их знает. Может, у луддитов заразились. Или питаются металлом.
– И сначала они перегрызли шланг у Ленки, а потом свели с ума твой альтиметр.
Мне вдруг сало стыдно. Я почти ненавидел себя.
– Брось, Ева. Просто я перенервничал, у меня навязчивые галлюцинации и жуткий треммор. Во! - я протянул руку. Пальцы не дрожали.
Я поднялся, и шагнул к откосу.
– Не знаю, - задумчиво проговорила Ева мне вслед. - Я уверена только в одном: шланг у Лены был совсем новый.
Когда я подходил к лагерю, уже почти стемнело. Отбой давно прозвучал, но меня режим больше не касался - послезавтра мы уезжаем. Даже Наумов не возражал, когда Петрович заявил о снятии команды с соревнований. Я подумал, что из Федерации мы, наверное, все же не вылетим, но на ближайшие два сезона точно засядем в хвосте таблицы.
От куполов долетело жужжание мотора, по полю скользнул рассеянный свет фар, и через несколько секунд я увидел вдалеке джип Гарковена, разворачивающийся к морю. Вскоре шум мотора заглушили надрывные вопли цикад, а ночная влага прибила поднятую колесами степную пыль. Становилось прохладно, и я прибавил шагу. Вдруг страшно захотелось спать.
– Юран.
Из тени палатки вынырнула широкоплечая фигура.
– Добрый вечер, пан Тадеуш.
– По тебе не скажешь, что он добрый.
В темноте вспыхнул огонек сигареты.
– Пан Тадеуш...
– Слушаю, пан Юран.
– Вы верите в гремлинов?
– Это маленькие зеленые гномики, которые заводятся в у тебя в турбине и отгрызают все, что ни попадя?
– Ну да.
Он усмехнулся в темноте. Красный уголек отразился в темных стеклах очков.
– Знаешь, верю. И даже могу порассказать о них кое-что интересное.
Он неспешно зашагал рядом со мной.
– Гремлины, дружок, бывают двух разновидностей - простые и в крапинку.
– Как-как?
– Именно так. Гремлин простой - тварь глупая, бесхитростная, и при должной внимательности его совсем не трудно изловить, поскольку обитает он чаще всего с местах скопления хронических разгильдяев.
– Шутите?
– Я серьезен, как учебник по сопромату. Ты слушаешь?
– Да.
– Так вот, гремлин крапчатый - совсем другая история. Это тварь коварная, злобная, к тому же скверно пахнет. И сцапать его за хвост порой не так-то просто.
– Ага, у гремлинов есть хвост?
– У всего на свете есть хвост, юноша. Разнообразной длинны.
– Куда мы идем, пан Тадеуш.
– Как куда? В ангар.
– Зачем?
Он остановился.
– Парень, ты меня удивляешь. Как это - зачем? Понятное дело - ловить крапчатого гремлина.
Служебный вход ангара оказался заперт, но Кавински без труда разблокировал замок своей картой.
– Не включай свет, - сказал он, проскальзывая в темноту. - Мне он не нужен, а для тебя я запасся фонариком.
Мой "Скат" сиротливо пристроился в тринадцатом боксе - весьма символично, ничего не скажешь. В луче фонарика и со снятым обтекателем он выглядел жалко, как ощипанный цыпленок.
– Так, посмотрим, посмотрим, - пан Тадеуш с головой влез в раскуроченные внутренности машины, что-то нащупывая и время от времени невнятно бормоча себе под нос.
– Ага! - он высунулся, пригнувшись, из-под машины. По щеке стекала капля смазки. - Еще не хвост, но уже след хвоста.
– Что там?
– Иди сюда. Возьми фонарь, ага... Свети... нет выше, да, где блок электроники... Да. Видишь?
– Нет. А что там?
– Смотри внимательнее. Возле замка. Видишь царапину?
– Да... ну и что?
Он рассмеялся.
– Дорогой Юрий, я в жизни на чем только не летал, и за это время насмотрелся таких ухищрений, что тебе не снилось и еще не скоро приснится. Порой диву даешься, на какие чудеса хитрожопости способен человеческий разум, особенно в наш век сплошной электроники. Принеси мне отвертку.
Я принес.
– Теперь смотри, - Кавински патетически поднял инструмент. - Показываю один раз, и если застукаю на таком - пеняй на себя. Дисквалифицирую как миленького.
Он просунул отвертку сбоку от блока электронники, осторожно поднажал... и сложнейший электронный замок, ключ от которого хранился только у начальника технической службы поддался с тихим щелчком, обнажив под откинувшимся лючком электронный мозг "Ската".
– Господи... - только и смог выговорить я.
– Вообще-то, эти замки ставят не от хорошей жизни, - усмехнулся Кавински. - Федерация предъявляет жесткие правила к характеристикам машин, так что всегда находятся желающие что-нибудь перенастроить под себя, любимого. А поскольку нынче все управление так или иначе проходит через "мозги", то доступ к ним стараются по максимуму осложнить.
Он запустил руку в недра блока, не переставая болтать.
– Только голь хитра на выдумки. Вообще-то, сам по себе этот замок вскрыть невозможно... но устройство блока таково, что влезть туда можно и не трогая замка. Если, конечно, знать куда лезть. Небольшой конструкторский просчет... не хмурься, российская техника тут не причем. В "Бёрде", например, блок вообще запросто открывается обычным магнитом... Ага! А вот и хвост.
Он вытащил руку из блока.
– Что это? - проговорил я.
На ладони Кавински тускло поблескивал кругляш размером с пуговицу.
– Хвост крапчатого гремлина, - усмехнулся тот. - Смотри, когда еще увидишь. Правда, внешне он здорово напоминает генератор высокочастотных импульсов.
Он задумчиво повертел пуговицу.
– И поставлен с умом - прямо под крышку, куда никто, как правило, не заглядывает.
– Боже мой... - мне вспомнилось бешенное метание "Ската" и липкий страх вдоль позвоночника. - Вы хотите сказать...
Вместо ответа он вдруг выхватил у меня фонарик и погасил.
– Еще одно преимущество сонара - он позволяет лучше улавливать звуки, - прошептал пан Тадеуш мне в самое ухо. - Быстро, прикрой дверь, а потом возвращайся и не дыши. Когда я скажу, постарайся сцапать его сразу.
– Кого?
– Того кто сюда идет.
Он замолчал, и теперь уже и я слышал крадущиеся шаги во внутреннем коридоре. Скрипнула дверь бокса, по полу скользнул луч фонарика. Спрятавшись за стойкой шасси, я не мог видеть вошедшего, но судя по шагам он был совсем легенький, что давало приличное преимущество в схватке, если только этот товарищ не вооружен.
Шаги замерли совсем рядом, луч фонарика вскользь мазнул меня по лицу осталось ощущение, будто от пощечины. Потом лучик исчез - неизвестный сунул голову в машину.
– Давай, - шепнул Кавински, и я метнулся вперед, обеими руками стиснув отчаянно забившееся худенькое тело. Послышался какой-то сдавленный писк наверное, я сдавил неизвестного слишком сильно.
Вспыхнул свет.
– А вот и гремлин крапчатый, собственной персоной, - сказал Кавински, убирая руку от рубильника. - Как есть - коварный и скверно пахнущий.
Запах гремлина вовсе не показался мне скверным - и от того все вдруг стало до безобразия пустым и обидным.
– Янка, зачем? - прошептал я, разжимая руки.
Она отступила на шаг. По левой щеке скользнула капелька крови - как слеза. Наверное, оцарапалась обо что-то внутри машины, когда я рванул ее.
– Что толку в том, что Моцарт будет жить? - проговорила Янка, утирая кровь рукавом. - Есть такие стихи у Пушкина. Про Моцарта и Сальери.
***
– Я не хотела, чтобы с Леной было... так, - проговорила Яна. За все время она ни разу не подняла взгляда. - Но ее "Скат" готовили всю ночь, и у меня почти не было времени. Поэтому просто полоснула автогеном по шлангу он ведь на виду, сразу за обтекателем. Я не хотела... чтобы кто-то пострадал. Шланг должно было разорвать еще на старте...
В кабинет Гарковена набилась куча народу. Тут были все наши, включая Гену и Славика, Кавински, Наумов, еще кто-то из Федерации. У дверей с каменными лицами дожидались два почти одинаковых типа из полицейского управления. На стуле в углу сгорбился безразличный ко всему Петрович последний аккорд этой истории его доконал. Ева стояла позади, положив руки ему на плечи.
– Я ведь и в самом деле любила Лену... - это Янка сказала совсем тихо. - Да все и так все знают...
– Мы поняли. Продолжайте, - сухо произнес Гарковен.
– А что продолжать? Остальное вам известно...
– Хорошо. Где вы взяли ключ от ангара?
– А вот это интересный момент, - произнес пан Тадеуш. - Как известно, доступ в ангар имеют только бригады техобслуживания, и то лишь в определенное время. Круглосуточно действуют только карточки высшего руководства Федерации.
Гарковен вдруг побледнел, и принялся судорожно шарить по карманам. Кавински улыбнулся, вытащил отобранную у Яны карточку и протянул ему.
– Ты это ищешь, любитель ночных купаний?
– Черт возьми...
– Господа, - произнес один из полицейских, - смею вам напомнить, что уже третий час ночи.
– Потерпите еще немного, капитан, - сказал Кавински. - Нам осталось выяснить кое-какие детали.
– Да-да... - смущенно проговорил Гарковен, пряча карточку в нагрудный карман. - Мне не понятно только одно: мотивы. Чего вы добивались, мадемуазель? Устраняли конкурентов? Но ведь это полная чушь! Ваша дурацкая... х-м-м... диверсия привела бы лишь к снятию команды с соревнований! Вам-то от этого какая польза?
Янка впервые подняла глаза.
– Мне? - проговорила она медленно. - Никакой. Я знаю свой уровень.
– Так, так, - кивнул Кавински.
Гарковен недоуменно посмотрел на него.
– Но тогда зачем? Зачем?
– Зачем? - голос Яны дрогнул. - И в самом деле - зачем?
Она замолчала. Все молча ждали продолжения.
– Я ведь дольше всех в команде... - проговорила наконец Янка. - С семьдесят второго - так, Виктор Петрович?
Петрович поднял на нее мутные глаза. И снова уставился в пол.
– Упустил я тебя, - проговорил он тихо.
– Дрянь, - сказала Ева. - Какая же ты дрянь. Он столько сил на тебя угробил...
– А толку? - в голосе Янки прорезались истеричные нотки. - Ева, скажи, я когда-нибудь халявила? Пять лет! Пять лет только для того, чтобы понять вот она, твоя планка! И выше уже не прыгнуть, хоть разорвись! Чтобы понять, что твой номер - не второй и даже не третий... Ничтожество. Вечный запасной...
Кавински снова кивнул, и на этот раз его поддержал наш психолог Слава.
– А они приходят! - надрывно продолжала Яна. - Золотые мальчики и девочки! Талант на таланте!!! Сплошные Моцарты кругом! Ты вкалываешь, как рабыня, и они обходят тебя за каких-то полгода! Я ведь так радовалась за Ленку, когда ей дали кандидата в мастера! И знаете, что она сказала? "Какая я крутая, Янка!" А ведь я страховала ее в первых полетах! Сопли утирала! Виктор Петрович, скажите - не так?
Петрович не ответил.
– А Юрка? Ас воздушного боя! Тактик! А позавчера на море как пузыри пускал!
– Верю, - буркнул я. - Доказала.
– Чушь какая-то, - проговорил Гарковен.
– А знаешь, Генрих, - Кавински почти весело подмигнул ему, - может, все-таки стоило перепилить тебе рулевую тягу, когда ты уделал меня на Кубке в пятьдесят шестом?
Глаза Гарковена полезли на лоб.
– А ты что... собирался?
Кавински ухмыльнулся.
– Знаешь, была мыслишка.
– Господи, - Гарковен вытащил сигару. - Пресвятая Дева, куда я попал?
– Думаю, понадобится психиатрическое освидетельствование, - шепнул один полицейский другому.
29-31 мая 2001

1 2 3