Дрю откусила от своего бутерброда несколько больших кусков, отпила немного кофе и продолжила размышлять вслух:
— Кен, я общаюсь с Марселлой Уильямс или, вернее, она общается со мной. Так вот, она живет рядом с Ноланами по Олд-Милл-лейн, и после случая с вандализмом Уильямс очень много рассказала журналистам. Она говорила мне, что видела, как Джеф Макингсли проехал мимо ее окон в прошлую среду. И она не была бы Марселлой Уильямс, если бы не прошла чуть-чуть по дороге и не увидела его машину, стоящую у дома Ноланов. По-моему, причастность окружного прокурора Морриса к вандализму выглядит несколько необычно? Я хочу сказать, что это произошло до убийства Джорджет.
— Дрю, представь себе, — сказал Шарки, — Джеф честолюбив и скоро начнет повсюду трезвонить о том, как он всеми силами поддерживал порядок в округе Моррис в течение тех четырех лет, что был прокурором. Последний акт вандализма на первых полосах газет. Поэтому-то он и был там. Насколько я понял, люди уже начинают верить, что какой-то псих, сдвинутый на истории Малютки Лиз, разукрасил дом, а потом убил Джорджет из-за того, что она имела причастность к этой истории. Джеф, конечно же, заинтересован в том, чтобы оба этих дела были раскрыты как можно скорее. Надеюсь, что так оно и случится. А если он соберется баллотироваться в губернаторы, я буду голосовать за него.
Шарки покончил со своим бутербродом.
— Не люблю я этого Пола Уолша. К прессе относится с презрением, но в то же время использует нас при подготовке материалов о предстоящих арестах, только для того, чтобы прижать тех, кто, как он думает, что-то скрывает. Помнишь дело Хартфорда? Когда пропала жена Джима Хартфорда, Уолш сделал все, чтобы обвинить этого мнимого палача-убийцу Джима. А оказалось, что бедная женщина, должно быть, съехала с дороги и остановила машину, потому что ей стало плохо. Вскрытие показало, что она умерла от тяжелого сердечного приступа. Но пока не нашли машину, Хартфорд не просто тревожился о пропавшей сорокалетней жене; он каждый день читал в газете, что полиция подозревает убийство и что он является «заинтересованным лицом», иначе говоря, что он ее убил.
Шарки свернул бумагу, в которую был завернут бутерброд, и бросил в стоявшую у его ног корзину для мусора.
— Уолш — симпатичный парень, но он ведет себя нечестно со всеми — с теми, кто преступлений не совершал, с прессой, даже со своими. Был бы я на месте Джефа Макингсли, давно бы уже отправил его подальше.
Дрю встала.
— Ну что ж, и мне пора отправляться, — сказала она. — Надо кое-куда позвонить, а затем на четыре часа у меня назначена встреча с Бенджамином Флетчером, адвокатом, который защищал Лизу Бартон на процессе.
На лице Шарки отобразилось удивление.
— Это было двадцать четыре года назад, и помнится, тогда он был на пятом десятке. Он что, все еще работает адвокатом?
— Ему сейчас семьдесят пять, и он по-прежнему адвокатствует, но он не Кларенс Дэрроу. На его веб-сайте ты не отыщешь предложения по оказанию услуг в качестве защитника по уголовным делам.
— Держи меня в курсе, — сказал ей Шарки.
Дрю улыбнулась, проходя мимо новостного отдела.
«Интересно, — размышляла Дрю, — говорил ли Кен людям хоть раз в жизни: „до скорого“, „не переживай“, „желаю хорошо провести время“ или „до свидания“? Готова поспорить, что по утрам перед уходом из дома он целует жену, а потом говорит ей: держи меня в курсе».
Два часа спустя Дрю уже была в маленьком душном кабинете Бенджамина Флетчера, который сидел напротив нее за рабочим столом, заваленным бумагами вперемешку с семейными фотографиями. Дрю никогда не гадала, как выглядит мистер Флетчер, но она никак не ожидала увидеть огромного человека ростом метр девяносто и весом, килограммов на сорок превышающим норму. При взгляде на его редкие, влажные от пота волосы и лоб, казалось, что сейчас с него градом хлынет пот.
Его пиджак висел на спинке стула, верхняя пуговица на рубашке была расстегнута, а галстук приспущен. Из-за очков без оправы его и без того большие серо-зеленые глаза казались просто огромными.
— Вы хоть представляете, сколько раз за все эти годы журналисты звонили мне с просьбой рассказать им о деле Бартон? — обратился он к Дрю. — Я не знаю, за что ваша журналистская братия надеется уцепиться, чтобы написать то, о чем еще никто никогда не писал. Лиза посчитала, что ее матери грозит опасность. Она взяла пистолет отца. Затем Лиза попросила Картрайта отпустить ее мать; ну, а что было дальше, вы и сами прекрасно знаете.
— Думаю, что мы все знакомы с основными фактами по этому делу, — согласилась Дрю, — однако мне бы хотелось поговорить о ваших отношениях с Лизой.
— Я был ее адвокатом, — ответил Флетчер.
— Я о другом. У Лизы ведь не было близких родственников. Переросли ли ваши отношения в нечто большее? Как часто вы виделись на протяжении месяцев, последовавших за решением суда о том, что вы будете защищать ее на процессе? И правда ли то, что она ни с кем не разговаривала?
— С момента, как Лиза поблагодарила полицейского, укрывшего ее одеялом в патрульной машине, по крайней мере, месяца два она молчала. Даже потом психиатры не многого от нее добились, а та информация, которую им все-таки удалось получить, все равно не была в ее пользу. Она лишь назвала имя учителя верховой езды отца и ужасно расстроилась. Психиатры спросили ее про отчима, и она сказала: «Я ненавижу его».
— Но ведь ее можно было понять, поскольку она считала его виновным в смерти матери? — спросила Дрю.
Флетчер достал из кармана смятый носовой платок и вытер лицо.
— Новое лекарство, которое я принимаю, заставляет меня потеть, как будто я в бане, — сказал он безразличным голосом. — Возраст. С тех пор как мне исполнилось семьдесят, я ходячая аптека. Но во мне еще теплится жизнь, чего не скажешь о многих моих ровесниках.
Добродушная веселость испарилась.
— Мисс Перри, хочу вам кое-что рассказать. Та маленькая девочка была очень-очень симпатичной. Она никогда не хотела убивать свою мать. Я в этом убежден. Но Тэд Картрайт, ее отчим, нечто другое. Я всегда удивлялся, что пресса не проявляла большого интереса к взаимоотношениям Одри Бартон с ним. Ну, конечно, журналисты знали, что она была увлечена им, затем это внезапно прекратилось, когда она вышла замуж за Уилла Бартона, и то старое пламя снова разгорелось, когда она овдовела. Но все они пропустили то, что происходило во время замужества. Бартон был хорошим архитектором, интеллектуально развитым, но был не очень удачлив. В том доме не было много денег, и все произошло из-за Одри. Она сблизилась с Тэдом из-за денег. С того времени, как она была ребенком, Одри ездила верхом каждый день. Она по-прежнему ездила верхом каждый день и после вступления в брак с Бартоном, и догадайтесь, кто катался верхом в том клубе Пипэка с ней? Тэд Картрайт. А ее муж никогда не ездил с ней, так как лошади внушали ему ужас.
— Вы говорите, что у Одри был роман с Тэдом, когда она была замужем? — поспешно спросила Дрю.
— Нет, я не говорю этого, потому что не знаю, как было на самом деле. Я говорю, что она виделась с Тэдом в клубе практически каждый день, они часто вместе ездили по тропинкам и вместе преодолевали препятствия. В это время Тэд расширял свое дело в строительстве и начал зарабатывать большие деньги.
— Вы полагаете, что Одри могла сожалеть о своем браке с Уиллом Бартоном?
— Я не полагаю. Я знаю. Я слышал это от полдюжины людей из клуба, когда готовился к суду. Если такой секрет был известен всем, разве такой умный ребенок, как Лиза, не проведал бы об этом тоже?
Флетчер взял незажженную сигару из пепельницы под локтем, сжал зубами и тотчас снова вынул изо рта.
— Пытаюсь избавиться от привычки, — заметил он. — С тех пор как Одри похоронила мужа, она встречалась с Тэдом Картрайтом. Она подождала пару лет, прежде чем выходить за него замуж, потому что ребенок был против.
— Тогда почему Одри подала на развод? Почему она так боялась Тэда?
— Мы никогда точно не узнаем, но могу предположить, что жизнь втроем под одной крышей была невыносимой, и, очевидно, Одри не могла бросить своего ребенка. Кроме того, не забывайте об еще одном существенном моменте, — Бенджамин Флетчер резко посмотрел на Дрю, проверяя ее знание дела Бартон.
— Я так понимаю, это вопрос сигнализации, — предположила Дрю.
— Правильно, вопрос сигнализации, мисс Перри. Одна деталь, которую мы узнали от Лизы: ее мать включила сигнализацию той ночью до того, как они вдвоем поднялись наверх. Но, когда приехали полицейские, сигнализация была выключена. Картрайт не вламывался. Если бы он отсоединил сигнализацию снаружи, то неисправность сигнализации была бы зафиксирована. Я поверил ему, когда он сказал, что Одри позвонила ему и пригласила, чтобы обсудить примирение. А сейчас, мисс Перри, я должен сказать вам, что предполагаю уйти сегодня пораньше.
— И последнее, мистер Флетчер, — сказала Дрю. — Я прочитала статью, которая была опубликована в одной из скверных газетенок спустя примерно два года после судебного разбирательства. Это было интервью с Жюли Брет. Она давала свидетельские показания против Тэда Картрайта, который, как она утверждает, физически оскорблял ее.
Флетчер тихо рассмеялся.
— Все так и было, только физическое оскорбление Картрайта состояло в том, что он бросил ее ради другой женщины, — сказал он. Не поймите меня неправильно. У Тэда взрывной темперамент, и было известно, что он мог ударить, но только не Жюли.
— Вы хотите сказать, что она соврала?
— Я не говорил этого, не так ли? Я думаю, что правда состоит в том, что Тэд и Одри ругались. Он вышел из себя. Одри схватила его, и он толкнул ее. Из симпатии к Лизе Жюли приукрасила свой рассказ немного. У нее доброе сердце. Это, конечно, не для записи.
Дрю посмотрела на Флетчера. На лице престарелого адвоката была улыбка удовлетворения. Затем его лицо стало строгим.
— Мисс Перри, Жюли произвела большое впечатление на судью. Поверьте мне, если бы не Жюли, то Лизу Бартон поместили бы в колонию для несовершеннолетних преступников и содержали там, пока ей не исполнился бы двадцать один год.
— А как насчет Дианы Уэзли, другой подружки Картрайта? — быстро спросила Дрю. — Она рассказала прессе, что ужинала с Тэдом вечером, когда случилась трагедия. За ужином Тэд обвинил Лизу в своих проблемах с Одри.
— Она рассказала это прессе, но не суду. В любом случае, она еще раз подтвердила, что Лиза стала причиной разлада.
Флетчер встал и протянул руку.
— Приятно было познакомиться, мисс Перри. Когда будете писать свою статью, вставьте несколько добрых слов о бывшем государственном защитнике, который трудился за более чем скромное вознаграждение. Та маленькая девочка получила от меня чертовски хорошую защиту.
Дрю пожала ему руку.
— Огромное спасибо за уделенное мне время, мистер Флетчер. Вы имеете представление, где сейчас может быть Лиза?
— Нет. Я время от времени навожу о ней справки, — ответил адвокат. — Я только надеюсь, что она получила необходимую ей психиатрическую помощь. Если нет, то я боюсь, что она может вернуться когда-нибудь сюда и вышибить Тэду мозги. Удачи вам, мисс Перри.
37
Поздно вечером в понедельник Чарли Хетч сидел в своей гостиной, пил пиво и нервно ожидал звонка, о котором был предупрежден. Он обдумывал, как будет объяснять, что у него возникла проблема.
«Это не моя вина, — думал он. — После того как тот полицейский, Эрли, ушел в пятницу вечером, я пытался позвонить по обычному номеру, но он был отключен, и я не мог понять, в чем дело. Потом, минуту спустя, звонит мой телефон. Мне говорят, чтобы я пошел и купил один из тех мобильных телефонов с оплаченными минутами, который никто не может вычислить.
Потом, чтобы продемонстрировать, как я стараюсь соблюдать осторожность, я сказал, что, прежде чем впустить в дом полицейского, я сменил джинсы, заметив несколько пятен краски на них и на мокасинах. Я подумал, что убедил, что держусь начеку… Но мне говорят, избавься от джинсов и мокасин; убедись, что на фургоне нет пятен краски. Потом мне приходится выслушивать еше всякую ерунду, мол, как я глуп, что вырезал череп на дверях.
В выходные дни мои джинсы и кроссовки вместе с деревянными фигурками лежали на полке в гараже… Затем, соблюдая максимум осторожности, я решил, что лучше от них избавиться. Вдобавок я достал старую одежду, которую я в любом случае хотел выкинуть, — и свалил ее вместе с джинсами, мокасинами и моими любимыми резными фигурками в большой мусорный мешок.
Затем я крепко завязал его и положил в контейнер. Я даже вынул все из холодильника и тоже бросил в мешок. Поэтому поверх одежды мешок был набит всякой дрянью: испортившиеся китайские продукты, остатки пиццы, кофе и позеленевшие от плесени апельсины.
Мусор вывозят по вторникам и пятницам.
Я подумал, что, если отнести мусор в контейнер в воскресенье ночью, все будет в порядке. Как я мог подумать, что какое-то ничтожество собиралось рыться в моем гниющем мусоре. Держу пари, это был пронырливый полицейский, сержант Эрли, и он нашел мои джинсы, мокасины и деревянные фигурки. Так или иначе, их уже нет. Наверное, я был дураком, что надел эти вельветовые брюки в теплую погоду. Эрли обратил на это внимание и даже сказал что-то по этому поводу.
Зазвонил обычный сотовый телефон Чарли. Ком встал поперек его горла, он сделал глубокий вдох и ответил:
— Алло.
— Ты купил другой телефон?
— Вы сказали купить. Я купил.
— Дай мне номер.
— 973-555-0347.
— Я перезвоню на этот номер.
Чарли сделал большой глоток пива, осушая бутылку. Когда новый телефон зазвонил, он ответил, но вместо отрепетированных объяснений выпалил:
— Я выбросил мокасины, джинсы и резные фигурки в мусор, и кто-то их оттуда забрал. Я думаю, это был тот полицейский, который приходил ко мне в пятницу.
Последовавшая долгая тишина была хуже, чем взбучка, которой он подвергся за вырезанные им череп и кости на дверях дома на Олд-Милл-лейн.
Его собеседник говорил спокойным, монотонным голосом:
— Зачем ты положил эти вещи в мусор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43