Всякий раз, находясь вне дома, он беспокоился. Нила все еще мучили кошмары, он часто просыпался от приступов астмы. Миссис Люфтс всегда быстро вызывала врача.
Зима стояла такая сырая и холодная. Может, весной Нил будет чаще выходить из дома и немного поправится. Он все время выглядел бледным.
Весна! Боже мой, пришла весна. В какой-то момент этой ночью наступило весеннее равноденствие, и зима официально закончилась. По прогнозу погоды ни за что об этом не догадаешься.
Стив дошел до угла и повернул на север, думая о том, что они с Шэрон встречаются уже ровно шесть месяцев. Когда в первый раз он заехал за ней, она предложила прогуляться по Центральному парку до таверны на Грин-стрит. Он предупредил ее, что уже стало прохладнее, ведь наступил первый день осени.
— Чудесно, — ответила она. — Лето меня уже утомило.
Несколько кварталов они почти не разговаривали. Он смотрел, как она идет, легко попадая с ним в шаг, и рыжевато-золотистый костюм того же цвета, что ее волосы, подчеркивает стройную фигуру. Помнилось, как резкий порыв ветра срывал с деревьев первые пожухлые листья, а закатное солнце высвечивало глубокую синеву осеннего неба.
— В такие вечера я всегда вспоминаю арию из «Камелота». Знаете, вот эту: «Если мне суждено покинуть тебя». — И она тихо запела: — «Как мне покинуть тебя осенью, не знаю. Ты так сияешь, когда осень студит воздух. Я узнал тебя осенью и должен быть там…» — У нее было приятное контральто.
«Если мне суждено покинуть тебя…»
Не тогда ли он полюбил ее?
Тот вечер прошел чудесно. Они все медлили и продолжали разговаривать, пока люди вокруг уходили и приходили.
О чем они разговаривали? Обо всем. Ее отец работал инженером в нефтяной компании. Она и две ее сестры родились за границей. Сестры уже вышли замуж.
— Как же вам удалось ускользнуть? — Он должен был спросить. Оба понимали, что на самом деле он имеет в виду: «У вас кто-нибудь есть?»
Оказалось, что нет. До того, как начать вести авторскую рубрику, она много ездила. Ей очень нравилось — столько интересного, — и семь лет после колледжа пролетели незаметно.
К ее дому они опять шли пешком и после второго квартала держались за руки. Она пригласила его выпить чего-нибудь на ночь, слегка выделив «ночь».
Пока он готовил напитки, она разожгла камин, и они сели рядом, глядя в пламя.
Стив до сих пор помнил тот вечер, помнил, как огонь золотил ее волосы, отбрасывал тень на классический профиль, подчеркивал красоту улыбки. Ему до боли хотелось обнять ее, но он ограничился быстрым поцелуем на прощание.
— В субботу, если ты не занята… — Он подождал.
— Я не занята.
— Я позвоню утром.
По дороге домой он понял, что неистовый, бесконечный душевный голод последних двух лет может закончиться. Если мне суждено покинуть тебя… «Не оставляй меня, Шэрон».
Без четверти восемь он вошел в дом 1347 на Америк-авеню. Сотрудники «Ивэнтс» не славились ранними приходами. Коридоры пустовали. Кивнув охраннику у лифта, Стив поднялся в свой кабинет на тридцать шестом этаже и позвонил домой.
Ответила миссис Люфтс.
— У Нила все хорошо. Завтракает, вернее, ковыряется в тарелке. Нил, это папа.
Нил взял трубку.
— Привет, па, когда домой придешь?
— В половине девятого точно буду. В пять у меня собрание. Люфтсы собираются в кино?
— Кажется, да.
— Шэрон подъедет к шести, так что они могут идти.
— Я знаю. Ты мне говорил, — уклончиво ответил Нил.
— Ну, удачного тебе дня, сын. Оденься потеплее.. Здесь уже холодает. У вас снег еще не идет?
— Нет, только туман.
— Ну, ладно. До вечера.
— Пока, пап.
Стив нахмурился. Трудно поверить, что когда-то Нил был веселым, беспечным ребенком. Смерть Нины все изменила. Если бы только он подружился с Шэрон. Она старалась, очень старалась пробиться сквозь его холодность, но он не уступал ни на дюйм, во всяком случае пока.
Время. На все нужно время. Вздохнув, Стив потянулся за передовицей, над которой работал накануне.
3
Постоялец из номера 932 покинул гостиницу «Билтмор» в половине десятого утра. Он вышел на 44-ю улицу и двинулся на восток, ко Второй авеню. Резкий ветер со снегом подгонял пешеходов, заставляя их ежиться и прятать носы в поднятые воротники.
Для него это отличная погода: людям не до того, чтобы замечать, чем занимаются другие.
Сначала он зашел в комиссионку на Второй авеню, чуть ниже 34-й улицы. Не обращая внимания на автобусы, которые подъезжали каждые пять минут, он прошел четырнадцать кварталов пешком. Ходьба — хорошее упражнение, а поддерживать форму необходимо.
В комиссионном магазине никого не было, кроме пожилой продавщицы, равнодушно листавшей утреннюю газету.
— Вы ищете что-то определенное? — поинтересовалась она.
— Нет. Просто смотрю. — Он заметил отсек с женскими пальто и направился туда. Перебрав потертые вещи, выбрал свободное темно-серое шерстяное пальто, выглядевшее достаточно длинным. Шэрон Мартин довольно высокая женщина. Рядом с пальто стоял лоток со сложенными шейными платками. Он потянулся к самому большому, выцветшему голубоватому квадрату.
Женщина сложила его покупки в пакет.
Следующей остановкой стал военный магазин. Здесь было проще. В товарах для кемпинга он купил огромный армейский вещмешок, который подбирал тщательно, чтобы длины хватало для роста мальчика, из-за толщины брезента нельзя было определить содержимое, а при развязанном шнурке пропускал бы воздух.
В «Вулворте» на Пятой авеню он приобрел шесть широких бинтов и две большие катушки прочной бечевки. Все покупки принес в «Билтмор». Постель в номере уже заправили, а в ванной положили чистые полотенца.
Он быстро осмотрел комнату, проверяя, не рылась ли горничная в шкафу. Но вторая пара обуви была в том же положении, как он оставил: один ботинок чуть позади другого, и оба на некотором расстоянии от старого черного чемодана с двумя замками, задвинутого в угол.
Заперев дверь, он бросил пакеты с покупками на кровать, очень осторожно достал из шкафа чемодан и уложил его в ногах кровати. Затем извлек ключ из специального отделения бумажника и открыл чемодан.
Его содержимое он перебрал самым тщательным образом: фотографии, порох, часы, провода, предохранители, охотничий нож и пистолет. Успокоившись, снова закрыл чемодан.
С чемоданом и пакетом в руках он вышел из комнаты. На этот раз он отправился в нижнее фойе «Билтмора», а оттуда — в подземную галерею, ведущую на верхний ярус вокзала. Утренняя толчея у пригородных поездов закончилась, но по терминалу по-прежнему сновали пассажиры и пешеходы, сокращавшие путь на 42-ю улицу или Парк-авеню, спешащие в магазины, в привокзальный тотализатор, рестораны быстрого обслуживания, газетные киоски.
Он поспешил на нижний ярус и направился к 112-й платформе, на которую прибывали и с которой отправлялись поезда на Маунт-Вернон. Ближайший поезд ожидался через восемнадцать минут, и вокруг никого не было. Оглядевшись и убедившись, что за ним не следит какой-нибудь охранник, он заторопился вниз по лестнице к платформе.
Подковообразная платформа огибала пути. На другой стороне покатый пандус вел в глубины терминала. Он быстро направился к пандусу. Движения его стали стремительными, вороватыми. Этот параллельный мир терминала наполняли другие звуки. Наверху, на вокзале, суетились тысячи пассажиров. Здесь пульсировал пневматический насос, грохотали вентиляторы, по мокрому полу журчала вода. Вокруг ближайшего тоннеля под Парк-авеню сновали голодные безмолвные кошки-попрошайки. Унылый протяжный гудок доносился с кольцевого узла, где с пыхтеньем разворачивались, набирая скорость, отъезжающие поезда.
Он продолжал спускаться, пока не оказался у подножия крутой железной лестницы. Осторожно ступая на перекладины, полез вверх. Иногда здесь слоняется охранник. Освещение плохое, но все же…
Маленькая лестничная площадка заканчивалась тяжелой металлической дверью. Осторожно поставив чемодан и пакет на пол, он порылся в бумажнике и нашел ключ. Торопливо вставил его в замок. С явной неохотой замок уступил, и дверь открылась в угольную темноту.
Он нащупал выключатель и, держась за него одной рукой, другой переставил в комнату пакет и чемодан. После этого бесшумно закрыл дверь.
Темнота стала абсолютной. Он не видел стен комнаты. Все заполнял запах плесени. Переведя дух, он заставил себя сосредоточиться. Внимательно прислушался к вокзальным шумам, но гул был почти неразличим.
Ничего страшного.
Он щелкнул выключателем, и комнату залил тусклый свет. Пыльные флуоресцентные лампы на обшарпанном потолке и стенах отбрасывали по углам глубокие тени. Комната была Г-образной, с бетонных стен зубчатыми лентами свисали толстые слои серой водоотталкивающей краски. Слева от двери стояли два огромных древних бака для стирки. Изнутри их покрывали борозды ржавчины — капающая из кранов вода пробила затвердевшую грязь. Посередине комнаты неровные, плотно сколоченные доски закрывали похожую на дымовую трубу нишу — кухонный лифт. В дальнем правом углу за приоткрытой дверью виднелся грязный туалет.
Туалет работал. На прошлой неделе, впервые за двадцать лет, он приходил в эту комнату и проверял освещение и канализацию. Что-то напомнило об этом месте и заставило его прийти сюда, когда он составлял свой план.
У стены стояла кособокая, шаткая армейская раскладушка, возле нее — перевернутый ящик из-под апельсинов. Раскладушка и ящик беспокоили его. Кто-то наткнулся на эту комнату и остановился в ней. Но пыль на кровати и затхлая сырость означали, что комнату не открывали месяцы, а может, и годы.
Он не был здесь с шестнадцати лет, больше половины жизни. Тогда комнатой пользовался «Устричный бар». Заколоченный лифт находился прямо под кухней и перевозил горы жирных тарелок, которые мыли в глубоких раковинах и снова отправляли наверх.
Уже много лет назад кухню «Устричного бара» модернизировали, установили посудомоечные машины. А комнату заперли. Вот так. Никто не стал бы работать в этой вонючей дыре.
Но она еще вполне может пригодиться.
Размышляя, где спрятать сына Петерсона, пока не заплатят выкуп, он вспомнил об этой комнате. После осмотра стало понятно, что она отлично подходит для его плана. Когда он работал здесь, руки распухали от ядовитых моющих средств, горячей воды и тяжелых мокрых полотенец, а в терминале хорошо одетые люди спешили домой, к своим дорогим машинам и квартирам. Или сидели в ресторане и ели креветок, моллюсков, устриц, окуней, люцианов, а он соскребал все это с тарелок, и всем было на него наплевать.
Он заставит всех на Центральном вокзале, в Нью-Йорке, во всем мире заметить его. После среды они его никогда не забудут.
Попасть в комнату оказалось несложно. Снять восковой слепок со старого ржавого замка. Изготовить ключ. Сейчас он может приходить и уходить, когда захочет.
Сегодня вечером к нему присоединятся Шэрон Мартин и мальчишка. Самый оживленный железнодорожный терминал в мире. Лучшее место на свете, чтобы прятать людей.
Он громко расхохотался. Здесь он уже мог смеяться. Он чувствовал уверенность в себе, силу и собственную гениальность. Обшарпанные стены, продавленная кровать, текущая вода и расщепленные доски будоражили его.
Вот он стоит — мастер хитроумных комбинаций. Он все устроит, чтобы получить свои деньги. Он навсегда закроет эти глаза. Он уже не мог выносить сны, в которых глаза являлись ему. Не мог больше выносить. Сейчас они стали по-настоящему опасны.
В среду. До половины двенадцатого утра среды оставалось ровно сорок восемь часов. В это время он будет лететь в Аризону, где его никто не знает. Оставаться в Карли небезопасно. Здесь задают слишком много вопросов.
А там будут деньги… и не будет этих глаз… и если Шэрон Мартин любит его, он возьмет ее с собой.
С чемоданом в руке он подошел к кровати и осторожно положил его на пол. Открыл, вынул крошечный диктофон и фотоаппарат, опустил их в левый карман бесформенного коричневого плаща. Охотничий нож и пистолет отправились в правый карман. Глубокие карманы из толстой ткани надежно скрывали свой груз.
Затем он взял пакет с покупками и разложил содержимое на постели. Пальто, шарф, бечевку, лейкопластырь и бинты запихнул в вещмешок. Напоследок потянулся за упаковкой аккуратно свернутых плакатов. Он вынул их, разгладил, согнул, пытаясь распрямить. Взгляд задержался на них. Тонкие губы растянула задумчивая, вызванная воспоминаниями улыбка.
Первые три фотографии он повесил на стену, над кроватью, тщательно закрепляя хирургическим пластырем. Четвертую внимательно рассмотрел и снова свернул.
Еще рано, решил он.
Время шло. Осторожно выключив свет, он на несколько дюймов приоткрыл дверь. Напряженно прислушался, но шагов слышно не было.
Он выскользнул наружу, бесшумно спустился и заспешил мимо гудящего генератора, грохочущих вентиляторов и зияющей черноты тоннеля, вышел на пандус. Обогнул пути на Маунт-Вернон и поднялся на нижний ярус вокзала. Там он влился в толпу — мускулистый мужчина под сорок, с бочкообразной грудной клеткой, прямой, напряженной осанкой, обветренным, одутловатым лицом с высокими скулами, тонкими, плотно сжатыми губами и тяжелыми веками, которые лишь частично прикрывали тусклые бегающие глаза.
С билетом в руке он устремился к выходу на верхний ярус, откуда отправлялся поезд на Карли, штат Коннектикут.
4
Нил стоял на углу и ждал школьный автобус. Миссис Люфтс, конечно, наблюдает за ним из окна. Просто невыносимо. Никто из мам его школьных приятелей так не делает. Можно подумать, он мелкий из детсада, а не первоклассник.
Когда шел дождь, приходилось ждать автобуса в доме. Это он тоже ненавидел. Будто он рохля. Нил пытался объяснить отцу, но тот не понял. Сказал, что о Ниле надо особенно заботиться из-за его астмы.
Сэнди Паркер ходит в четвертый класс. Живет на соседней улице, а в автобус садится на этой остановке и вечно подсаживается к Нилу. Как бы от него избавиться? Сэнди только и болтает о том, о чем Нил говорить совершенно не хочет.
Только автобус повернул за угол, как, отдуваясь, появился Сэнди, еле удерживая под мышками книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25