«Мы не боимся меняться со временем, но настолько, насколько это соответствует интересам королевской семьи – ну, это уникально и нам нравится. Это примерно то, что вы чувствуете по отношению к статуе свободы.»
«Не очень подходящий пример. Я не считаю правильным возводить живых людей на пьедестал и относиться к ним как – ну, по меньшей мере, – к божествам. Посмотрите на принца Генри, например. Вы думаете, у него есть возможность делать то, что ему действительно хочется? Я видел его трижды по TV, когда был в Лондоне. В первый раз он где-то открывал новую школу; затем он произносил речь на богослужении Компании Торговцев Рыбой в Квилдхолле (клянусь, я не выдумываю), и, наконец, принимал почетный адрес от мэра Подунка, или что-то вроде этого.» («Вигана,» вставил Митчел.) «Я скорее бы согласился пойти в тюрьму, чем жить такой жизнью. Как вы можете оставлять бедного парня в таком одиночестве?»
На этот раз ни Митчел, ни Чамберс не приняли вызова. Вместо этого они сохраняли холодное молчание. Это расстроило их, подумал Сондерс. Мне следовало бы держать закрытым свой большой рот; я причинил боль их чувствам.
Я должен был вспомнить совет, который где-то вычитал: «Британцы имеют две религии – крикет и королевскую семью. Никогда не пытайтесь их критиковать.»
Неловкая пауза была прервана по радио голосом инспектора космопорта.
«Контроль к Центаурусу. Ваш полетный коридор чист. О’кей к подъему.»
«Взлетная программа старт – немедленно!» ответил Сондерс, включая главный ключ. Затем он откинулся назад, его глаза охватывали всю контрольную панель, его руки покоились на клавиатуре, готовые к немедленным действиям.
Он был в напряжении, но полностью спокоен. Лучший мозг, чем его мозг из металла и кристаллов и быстрых потоков электронов – был теперь в ответственности за Центаурус. Если необходимо, он мог подать команду, но еще никогда он не поднимал корабль вручную и не думал, что когда-нибудь это придется делать. Если автоматика откажет, он откажется от взлета и приземлится в том месте Земли, над которым произошел отказ.
Включилось главное поле и вес покинул Центаурус. Корпус корабля издал протестующий стон и структура напряжений перераспределилась сама собой. Изогнутые опоры для приземления не несли больше нагрузки; легкое дуновение ветра уносило грузовик в небо.
Контроль сообщил с вышки управления: «Ваш вес теперь равен нулю: проверьте калибровку.»
Сондерс поглядел на свои приборы. Подъемная сила поля была точно равна весу корабля и показания приборов согласовывались с общим распределением загрузки. Такая проверка, например, могла обнаружить присутствие спрятавшегося на борту корабля – приборы были чувствительны к этому.
«Один миллион, пятьсот шестьдесят тысяч, четыреста двадцать килограмм,» прочитал Сондерс на индикаторе нагрузки. «Очень хорошо – разница в пятнадцать кило. Впервые у меня недогрузка. Вы могли бы взять побольше конфет для ваших пухленьких подружек в порту Ловел, Митч.»
Помощник пилота только болезненно усмехнулся. Он никак не мог до конца загладить одну темную историю на Марсе, которая создала ему совершенно незаслуженную репутацию человека, предпочитающего монументальных блондинок.
Ощущения движения не было, но Центаурус теперь падал в летнее небо, как будто его вес не только нейтрализовался, но и сменился на обратный. Для наблюдателей внизу он был быстрой искусственной звездой, серебряным шариком, пробирающимся между облаков. За ним голубизна атмосферы переходила в вечную темноту космоса. Как бусинка, движущаяся по невидимой нити, грузовик следовал узору радиоволн, которые вели его от мира к миру.
Это, подумал Сондерс, был его двадцать шестой взлет с Земли. Но удивление не покидало его, оно перерастало в ощущение мощности, которая давала ему возможность, сидя здесь, за контрольной панелью, управлять силой, превосходящей даже мечты древних человеческих богов. Не было двух одинаковых стартов: некоторые происходили на рассвете, некоторые ближе к закату, некоторые с покрытой облаками Земли, некоторые при ясном, сверкающем небе.
Космос сам по себе был неизменен, но Земля никогда не повторяет своих узоров и никто не видел дважды один и тот же ландшафт или одно и тоже небо. Внизу Атлантика вечно катила свои волны по направлению к Европе, а над ними – но так далеко внизу для Центауруса! – сверкающие группы облаков двигались под напором ветра. Англия начала сливаться с континентом, а линия Европейского берега становилась короче и туманней, скрываясь за кривизной земного шара.
На западной границе смутное пятно на горизонте было первым намеком на Америку. Одним взглядом Капитан Сондерс мог охватить весь путь, который прошел Колумб полтысячи лет назад.
В молчании беспредельной силы корабль рвал последние связи с Землей.
Для внешнего наблюдателя только след энергии, которая тратилась, казался тусклым красным сиянием от радиационных килей по окружности судна, когда тепло, выделяемое от масс-преобразования рассеивалось в космосе.
«14:03:45,» записал Капитан Сондерс аккуратно в вахтенный журнал.
«Скорость отрыва достигнута. Курсовая девиация незначительна.»
Небольшое пояснение к сделанной записи. Скромные 25 000 миль в час, которые были почти недостижимой целью первых астронавтов, теперь кажутся незначительными, поскольку Центаурус еще ускорялся и мог продолжать наращивать скорость. Но эта величина имеет глубокое психологическое значение. До этого момента, если бы упала мощность, они могли упасть на Землю. Но теперь гравитация уже не могла взять их в плен: они вышли в свободный космос и могли выбирать планету. Практически, конечно, они дорого бы заплатили, если бы выбрали не Марс и не доставили груз согласно плану. Но Капитан Сондерс, как все космонавты, был основательно романтичен. Даже в таком эксплуатационном рейсе, как этот, он мог иногда помечтать о звенящем великолепии Сатурна или мрачных пустынях Нептуна, освещенных светом далекого солнца.
Через час после взлета, согласно принятому ритуалу, Чамберс оставил курсовой компьютер и приготовил три стакана, которые лежали под крышкой стола для диаграмм. Когда они выпили традиционный тост за Ньютона, Оберта и Эйнштейна, Сондерс подумал о том, как родилась эта маленькая церемония.
Космические экипажи проводят ее последние шестьдесят лет: возможно, это идет от легендарного ракетного инженера, который сделал следующее замечание, «Я сжигаю за шестьдесят секунд больше алкоголя, чем продается во всем этом вшивом баре.»
Два часа спустя последняя курсовая коррекция, пришедшая от станции слежения на Земле, была введена в компьютер. С этого момента до самого Марса они неслись вперед, предоставленные сами себе. Любопытно, что мысль об одиночестве вызывала веселое возбуждение. Сондерс посмаковал ее в уме. Здесь просто было их трое – и больше никого на миллион миль.
В таких обстоятельствах взрыв атомной бомбы едва ли мог потрясти больше, чем скромный щелчок двери кабины пилотов ….
Капитан Сондерс никогда в жизни не был так поражен. С возгласом, который вырвался у него прежде, чем он успел его подавить, он вскочил со своего сиденья и взлетел на целый ярд прежде чем остаточная гравитация корабля опустила его назад. Чамберс и Митчел, напротив, вели себя с традиционной Британской флегматичностью. Они повернулись на своих сиденьях, уставились на дверь и стали ждать, какие действия предпримет капитан.
Сондерсу потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Если бы он стоял лицом к лицу с тем, что можно назвать настоящей опасностью, он сейчас был бы уже наполовину в космическом скафандре. Но скромный щелчок двери контрольной кабины, когда все, кто еще был на корабле, сидели за его спиной, не вписывался в опасную ситуацию…
Спрятаться на корабле было просто невозможно. Опасность этого была очевидна с самого начала коммерческих космических полетов, так что было предпринято множество предосторожностей. Один из его офицеров, Сондерс, всегда присутствовал во время погрузки и никто не мог остаться незамеченным.
Далее проводилось детальное предполетное обследование, проводимое Митчелом и Чамберсом. Наконец, в заключение, проводилась проверка веса перед взлетом.
Нет, спрятаться было вообще…
Щелчок двери раздался снова. Капитан Сондерс сжал свои кулаки и привел в порядок челюсть. Через несколько минут, подумал он, некий романтический идиот будет очень, очень сожалеть.
«Откройте дверь, мистер Митчел,» прорычал Сондерс. Одним большим шагом помощник пилота пересек кабину и толчком открыл люк.
Казалось, целую вечность никто не произнес ни слова. Затем спрятавшийся, изящно покачиваясь в низкой гравитации, вошел в кабину. Он был в полном самообладании и выглядел очень довольным собой.
«Добрый день, Капитан Сондерс,» сказал он, «Я должен извиниться за такое внезапное вторжение.»
Сондерс тяжело сглотнул. Теперь, когда все части мозаики легли на место, он посмотрел сначала на Митчела, затем на Чамберса. Оба его офицера простодушно уставились на него с выражением абсолютной невинности. «Вот, значит, как,» сказал он резко. Не было нужды в других объяснениях: все было совершенно ясно. Это была картина сложных переговоров, полуночных встреч, фальсификации записей, разгрузки несущественного груза, которую его доверенные коллеги проводили за его спиной. Он был уверен, что это была очень интересная история, но не хотел слышать о ней. Он был слишком занят, вспоминая, что говорит Руководство по Космическим Законам о такой ситуации, хотя был уже мрачно уверен, что от него совсем не будет пользы. Конечно, было слишком поздно возвращаться назад: конспираторы не могли просчитаться в этом. Он должен был признать, что это самое хитроумное происшествие в его карьере.
Он еще пытался придумать, что сказать, когда сигнал ПРИОРИТЕТ замигал на радио-панели. Прятавшийся поглядел на свои часы.
«Я ждал этого,» сказал он. «Это, вероятно, Премьер-Министр. Я думаю, мне лучше поговорить с беднягой.»
Сондерс думал также.
«Очень хорошо, Ваше Королевское Высочество,» сказал он мягко и такое подчеркивание титула прозвучало почти как оскорбление. Затем, почувствовав, что следует остановиться, отошел в угол. Верно, это был Премьер-Министр и он был очень расстроен. Несколько раз он использовал фразу «ваш долг перед вашими подданными» и наконец было отчетливо слышно, как ему сдавило горло, когда он сказал что-то вроде «преданность ваших подданных Короне.» Сондерс понял с удивлением, что тот действительно так думает.
Пока шли эти эмоциональные разглагольствования, Митчел наклонился к Сондерсу и прошептал ему на ухо:
«Старикан в трудном положении и он знает, что люди будут на стороне принца, когда узнают, что случилось. Каждому известно, что он стремился в космос годами.»
«Мне бы хотелось, чтобы он выбрал не мой корабль,» сказал Сондерс. Я не уверен, что это не сочтут мятежом.»
«Черт его знает. Но запомните мои слова – когда все будет позади, вы станете единственным техасцем, получившим орден Подвязки. Это ведь будет вам приятно?»
«Т-с,» сказал Чамберс. Принц говорил, его слова летели через пучину, отделяющую его теперь от острова, которым он станет управлять в один прекрасный день.
«Я сожалею, М-р Премьер-Министр, что стал причиной вашей тревоги. Я вернусь, как только представится удобный случай. Кто-нибудь должен все делать в первый раз и я чувствую, что настал момент для члена моей семьи покинуть Землю. Это станет ценной частью моего образования и сделает меня более способным выполнять мой долг. До свидания.»
Он бросил микрофон и подошел к обзорному окну – единственному месту на корабле, позволяющему поглядеть на космос. Сондерс смотрел на него, стоящего здесь, гордого и одинокого – но теперь удовлетворенного. Когда он смотрел на принца, глядящего на звезды, которых он, наконец, достиг, все его недовольство и раздражение испарились.
Довольно долго все молчали. Затем принц Генри оторвал свой взгляд от сверкающего великолепия за окном, посмотрел на Капитана Сондерса и улыбнулся.
«Где здесь камбуз, Капитан?» спросил он. «Я давно не практиковался, но когда был скаутом, я был лучшим поваром в моем отряде.»
Сондерс медленно расслабился, затем улыбнулся в ответ. Казалось, напряжение покинуло контрольное помещение. До Марса еще было далеко, но он знал теперь, что это будет не такой уж плохой рейс.



1 2