– Вы знаете, я вспомнила, – вдруг сказала Ермашина.
– Что?
– Перед моим уходом погас свет. Вылетели пробки. Вот, оказывается, почему горели свечи.
– Кто же их ввернул? В ванной была включена лампа…
– Только не Марк, – категорически заявила она. – Он прямо-таки по-детски боялся электричества. Говорил, будто много лет назад попал под удар тока, когда чинил розетку.
Возникла пауза. В голову лезли совершенно посторонние мысли типа: как бы эту мизансцену (отнюдь не гениальную) описал гениальный братец. «Ключевое слово: электричество. Реакция первая: недоумение, протест. Реакция вторая: сосредоточение на новой идее. Какой? Очень простой: свет в ванной комнате включил Марк. Незадолго до этого в гостиной он погрузил в транс светловолосую пациентку, настроил видеоаппаратуру, но – стечение обстоятельств – записать ничего не успел… И тем не менее вслед за этим последовал выстрел: значит, убийца взял ранее записанную кассету!»
– Слава, – тихо проговорил Анченко. – Кровь из носу, нужен электрик, который чинил пробки.
Слава отошел к дверям и что-то сказал молодому оперативнику. Тот коротко кивнул и исчез.
Они снова остались вдвоем, словно сыграла некая режиссерская задумка (не к ночи будет помянуто): сцена утонула во мраке, рампа в упор освещает два лица, которые ведут диалог полушепотом, остальные персонажи вроде бы здесь, рядом, но из игры исключены, как тени за границей светового пятна. И она снова, более настойчиво спросила:
– Вы меня подозреваете?
– Я же сказал…
– Вы не сказали. Вы ответили вопросом на вопрос.
– А как вы думаете?
– Думаю, одни факты говорят в мою пользу, другие – против. Вы взвешиваете и не можете решить. Чего вам недостает?
– Записей покойного.
– О чем вы?
– О пациентах, черт возьми, – раздраженно пояснил Борис. – Не мог же Марк все имена и фамилии держать в голове! На кассетах проставлены только номера. Как он ориентировался в них? А самое главное: как ориентировался убийца? Неужели сидел по соседству с трупом и просматривал пленки по очереди?
Они как по команде повернули головы и рассеянно уставились на стопку черных кассет, высившуюся посреди стола. Картина представлялась ясная и недвусмысленная: съемка скрытой камерой – следовавший за этим шантаж (вульгарные деньги? Или что-то иное, загадочное и грязное?) – пуля из «вальтера» как закономерный итог… Лишь очередное маленькое несоответствие царапнуло взгляд – Борис почувствовал, но не успел зафиксировать мелькнувшую мысль. Что-то связанное с кассетами. Бархатная ленточка на полу. Пальма, которую экстрасенс так любил и которую почему-то не полил в день смерти. Встроенный в стену бар с роскошным зеркальным нутром… Все это вот-вот должно было соединиться в некую логическую цепочку, но… Какое-то звено выпало – или, точнее («найдите ошибку художника»), не желало укладываться в схему.
Итак, попробуем. Ошибки художника: первая – шум воды и мелодия музыкальной шкатулки (Моцарт: повеяло чем-то забытым и жутковатым, всплыла некая ассоциация). Вторая – слетевший с ноги покойного итальянский полуботинок. Третья – перегоревшие электрические пробки (Где же этот монтер проклятый? Неужели в бегах?).
И самое главное: хозяйский «вальтер». Тщательно подготовленное (даже отдающее «заказным») убийство, ни единого следа и ни одного живого свидетеля – и при этом преступник использует чужое оружие… Будь он хоть трижды «свой», пусть ему было известно о двойном дне проклятой шкатулочки – все равно огромный риск: вдруг пистолет не заряжен? Вдруг Марк придумал для своей игрушки новый тайник? Масса этих самых «вдруг»…
Электрик из домоуправления оказался высоким худым субъектом в засаленном халате, с длинными руками и ногами, печалью разочарованного несовершенством мира мыслителя во взоре и выдающимся малиновым носом. Он пребывал в легком подпитии, но это состояние, кажется, было для него естественным и привычным, как окружающий воздух. Его звали Ампер Станиславович Иванов (Борис, заподозрив подвох, заглянул в паспорт: все верно, расстарались гораздые на выдумку родители).
– А как вас звали в школе?
– Ампером и звали, – спокойно отозвался тот. – Принимали за армянина. Это папаша наградил. Я же не просто электрик, а – потомственный. И отец, и дед…
– Понятно.
– Чем же я, простите, заинтересовал нашу милицию?
– Вы сегодняшний вечер хорошо помните?
– Обижаете. Вот если бы вы пришли завтра утром – тогда я бы не гарантировал.
– В котором часу вы меняли пробки?
Он тяжело задумался, поднял руку вверх и почесал затылок (вторая рука при этом тоже поднялась, отчего халат на спине встал колом).
– Ну, мы как раз сели – я, Архипыч (наш сантехник-сан) и молодой, с соседнего участка. Расстелили газетку, молодого послали в ларек…
– Когда это было?
– Как положено, по окончании трудовой вахты.
– Ой ли?
Он ничуть не смутился.
– Ну, не так чтобы строго по окончании… Минут за сорок.
– А точнее?
– Уговорили. За час. По первой-то приняли в обеденный перерыв, вот душа и потребовала.
– Где расположились?
– На подоконнике, на черной лестнице. Летом-то мы все больше во дворе, под грибком, ну а в лютую стужу, как сегодня… Впрочем, сидели недолго – Архипыч засобирался (супруга у него – чистая кобра). По баночке усидеть только и успели. Смотрим – кончилось. Только молодого озадачили – бац, тьма кромешная, лишь буржуйский ресторан за окном отсвечивает. Что удивительно, пробки только недавно менял, ну да они ж того…
– Кто «того»?
– Да вурдалаки эти, колдуны-экстрасенсы. Без дыма адского творить не могут. Я на него, урода, как-нибудь домуправа нашлю…
– Это вряд ли, – вздохнул Борис и пояснил: – Скончался ваш экстрасенс. Буквально два часа назад.
Ампер икнул, испуганно обернулся кругом, длинные руки вновь совершили некое сложное движение.
– Скончался, – повторил он. – Надо же, прекрасный был человек… А от чего, простите?
– Вы бывали здесь?
– В квартире? Вообще-то… У него звонок испортился. Импортный, с десятью мелодиями. Поломка пустяковая, я за полминуты управился…
Далее следовал пространный рассказ о памятном событии, во время которого Борис слегка отключился, возвратясь в мыслях к «вальтеру» и кассетам. Без дыма адского… Без пистолетика жить не могут. Между тем «вальтер» был приобретен всего два месяца назад. А значит, можно предположить, что два месяца назад (или чуть больше) возникла угроза. И, надо думать, нешуточная, коли дело окончилось так плачевно (меловой контур на полу в ванной). Однако, кроме покупки оружия, Бронцев никаких мер не принял: как и прежде, вел обширную практику, каждый раз включал потайную видеокамеру и отсылал домработницу (ненужного свидетеля). Даже замок не сменил.
– А кроме звонка, покойный ничего не отдавал вам в починку? Видеоаппаратуру, например…
– Упаси боже! – Ампер истово перекрестился. – Неужто у меня рука бы поднялась? Подумал и закончил:
– Нет, не поднялась бы. Отец – тот все мог… По части электричества, я имею в виду. Приемник собрал в баночке из-под гуталина, а я, подлец, пропил в прошлом году.
– И с тех пор вы его не видели?
– Приемник?
– Экстрасенса.
– Не видел, не слышал, не знаю.
– Когда вы чинили звонок?
– Недели две назад, пожалуй.
– Вы проходили в тот раз в гостиную?
– Каюсь, заходил. Любопытство разобрало: как, мол, нынче вурдалаки живут – при всеобщем прогрессе. Ну, и бар был открыт, само собой (я еще из прихожей заметил). Зеркала и бутылочные горлышки из темного стекла с этикетками – я оторваться не мог от созерцания.
– Где был Бронцев в этот момент?
– Выпроваживал кого-то через дверь на кухне. Там выход на черную лестницу…
– Я в курсе. Кого он выпроваживал? Пациента?
Ампер страдальчески задумался.
– Он сказал: «На сегодня все, ты молодец. В общем, двадцатого жду…» А тот ответил: «Ладно, ладно, помню». И еще добавил что-то, не совсем почтительное, типа «не гунди». Кажется, так. – Он запнулся и удивленно посмотрел на собеседника. – А сегодня как раз двадцатое…
– Чей был голос? Мужской, женский?
Электрик совсем растерялся. На этот раз он думал долго – от непривычной нагрузки он покраснел, и из правого глаза выкатилась одинокая слезинка.
– Чистый такой голосок, звонкий. Ломаться еще не начал. Похож на женский, но… Словом, мне показалось, что это был ребенок.
Глава 7
ТИХИЕ РАДОСТИ
Дни бежали вперед ходко и плавно, наст поскрипывал под полозьями, и пушистые елочки приветливо кивали заснеженными головками. Княгиня лежала, укрытая двумя шубами, и прислушивалась к шуму в голове – будто призрачный перезвон колоколов в далеком уединенном монастыре. Судороги, сжимавшие все тело, отпустили, уступив место дурманящей тягучей слабости (последствия сильного испуга: вепря в северных краях недаром почитают за самого страшного зверя наряду с медведем-шатуном – при огромной силище и весе, при безрассудной свирепости он может двигаться с такой скоростью, что вводит человека в суеверный ужас, так что исчезает мужество даже бежать, а не то что драться).
Сзади, за спиной, дробно стучали копыта и бряцала сталь – ехал князь с ближайшими телохранителями. Те теперь не отставали ни на шаг, а один, с косым сабельным шрамом от виска к подбородку (давнему, белесому, только волосы не росли на том месте), с седыми вислыми усами и золотой гривной на шее, вообще примостился скакать рядом с господином стремя в стремя, сторожко поглядывая вокруг – не случится ли новой опасности (правда, подумала Елань со слабой улыбкой, точно няня при малом дитятке). Изредка она поглядывала назад. Со своего места, с приземистых саней, она видела широкую грудь серого коня. Теперь этот конь служил седоку вместо павшей в бою белой красавицы с нежным именем Луна… Потом взгляд Елани поднимался выше, к ладному крепкому телу князя, облаченному в легкую сарматскую броню и накинутый сверху меховой плащ. И лицо…
Она отвела глаза, почувствовав краску на щеках. Не заметил бы… А хоть бы и заметил, решит, что от мороза (мороза-то, если по совести, и не было. Так, четверть). А сама думала, думала о себе с немалым удивлением. Кто бы сказал ей, что когда-нибудь после смерти Василия она посмотрит на другого мужчину. Семь лет прошло… (А как она жила все это время? Будто мир потух, душевные силы оставили… Запершись в крошечной темной часовенке, она молилась день и ночь, не вставая с коленей перед древним почерневшим распятием.)
Она просила Господа, чтобы взял ее к себе пред светлые очи… Не сподобилась. Хотела уйти в монастырь (так и мнилось, как рано поутру в маленькое оконце кельи проникает серебряный луч и мать-настоятельница с красивым одухотворенным лицом и ласковыми руками подходит и кладет ладонь на пылающий лоб, даруя благословение. А потом выстригает крестообразно волосы на голове и покрывает платком…). Если бы не сыночек, совсем юный княжич Мишенька, – может быть, все так бы и свершилось. Но опять некие высшие силы воспротивились. И помыслы, и силы ее с того дня словно направлял неведомый ангел-хранитель, сосредоточивал на таинственных сюжетах и подручных средствах к нему: запахи, шорохи, тени, лица и листья на ветру, сверкающая рябь озера, детский смех – будто переливалось через край чаши жгучее вино, которое звалось жаждой жизни. Твой земной путь еще не завершен, сказали ей. У тебя еще есть ради кого жить. Наверно, ради Мишеньки, подумала она. И смирилась.
Ее отдали замуж в пятнадцать лет, едва подошел срок. Еще жива была матушка, когда молодой да пригожий князь из дальней волости прислал сватов с дорогими подарками – целых четыре торговых лодьи. Она, конечно, всплакнула, не без этого. Страшно было улетать из родного гнезда – маленького городка в устье Шексны с ласковым названием Новгород-Низовский – деревянная крепость с высокой, господствующей над окрестностями средней башней Вежей и длинной лестницей до самой Замковой горы, обнесенной двойным частоколом, а дальше, на вершине холма, по соседству с княжеским теремом – двуглавый собор Господа Вседержителя, построенный из резного желтоватого камня…
Там Еланюшка впервые вошла во Врата. Так почему-то это называлось – на самом-то деле ничего похожего на ворота она не увидела – лишь неприметная дверца сбоку от алтаря, в правом приделе, и комната за ней, где на гладком полу был высечен непонятный рисунок.
Там она впервые увидела Шар и даже коснулась его рукой – он был теплый на ощупь и показался ей живым – по крайней мере, у нее тут же возникло детское желание погладить его и спросить о чем-то самом-самом важном… Но Елань посмела лишь дотронуться до поверхности, и ее закружило, понесло куда-то сквозь миры (запомнилось яркое видение: бесконечное прозрачное поле, звезды над головой и под ногами, и сразу, без малейшего перехода, – чужой северный берег незнакомого фьорда, ледяные мокрые скалы, уродливо искривленная сосна, примостившаяся незнамо как в узкой расщелине, и распластанные в бешеной скачке всадники, похожие на больших хищных птиц).
Ее учили проникать в иные пространства – это оказалось делом нелегким и даже страшным поначалу, не всякий разум вынесет. Но Шар недаром избрал ее одной из своих Хранительниц.
И жизнь молодой девушки как бы разделилась надвое (ей было непонятно: как можно существовать одновременно в нескольких местах и временах? Она пыталась задавать вопросы, но ее остановили: охолонь. Смотри, слушай, учись. Исполняй предначертанное). А «земная» жизнь меж тем тоже была суровой и тревожной. На внешних границах царило еще относительное спокойствие, но все понимали: это – затишье перед бурей. От набегов воинственных кочевников Житнев прикрывали с юга Ростово-Суздальское и Рязанское княжества, а непроходимые болота и чащобы – с севера и востока. Два родных дяди князя Василия, братья его отца Константина Всеволодовича, правили Владимиром и Новгородом, самыми обширными русскими владениями. Их земли простирались от Старой Руси и Ладоги до дальнего Заволочья…
Еще силен был великий князь Константин, вознесшийся к вершинам власти после победы над младшими братьями Юрием и Ярославом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53