Мне нужна ваша помощь, Энджел.
— Ну так играйте со мной в открытую. Ваша дочь хоть раз виделась с Фаворитом после того, как вы его высадили?
— Ни разу.
— Вы уверены?
— Ну конечно, уверен. У вас есть повод для сомнений?
— Это моя работа — подвергать сомнению то, что говорят мне люди. Откуда вам известно, что она ни разу его не видела?
— У нас с ней не было секретов. Она не стала бы скрывать от меня подобные вещи.
— Похоже, вы разбираетесь в женщинах похуже, чем в корабельном бизнесе, — заметил я.
— Я знаю собственную дочь. Если она разок и видела его, так это в тот день, когда он убил ее. Я пригубил виски.
— Сработано — не подкопаешься, — похвалил я. — Парень с абсолютной потерей памяти, не знающий даже собственного имени, пятнадцать лет назад уходит в нью-йоркскую толпу, исчезает бесследно — и вдруг появляется ниоткуда и начинает убивать людей.
— Кого еще он убил? Фаулера? Я улыбнулся.
— Доктор Фаулер покончил самоубийством.
— Это нетрудно было подстроить, — фыркнул он.
— Неужели? А как бы вы подстроили это, господин Круземарк?
Старик уперся в меня тяжелым пиратским взглядом.
— Не дергайте меня за язык, Энджел. Если бы я хотел шлепнуть Фаулера, это было бы сделано уже давно.
— Сомневаюсь. До тех пор, пока он помалкивал о дельце с Фаворитом, он был для вас гораздо полезнее живым.
— Мне следовало разделаться с Фаворитом, а не с Фаулером, — проворчал он. — Кстати, чье убийство вы расследуете?
— Я не расследую чьих-либо убийств. Я ищу человека с потерей памяти.
— Чертовски надеюсь, что вы его найдете.
— Вы сообщили полиции о Джонни Фаворите? Круземарк потер квадратный подбородок.
— Пришлось попотеть. Мне хотелось направить их в нужную сторону — но не впутывая себя.
— Я уверен, что вы состряпали хорошую версию.
— Это была просто конфетка. Они расспрашивали меня о романтических увлечениях Мэг. Я дал им имена пары ребят, которых она когда-то упоминала, но сказал, что единственным серьезным романом в ее жизни был Джонни Фаворит. Естественно, после этого они захотели узнать о нем побольше.
— Естественно, — согласился я.
— В общем, я рассказал полиции об их помолвке, о том, каким странным типом он был, и о прочих вещах. О тех, что не попадали в заголовки в те дни, когда о нем трубили газеты.
— Держу пари, они клюнули!
— Они только этого и ждали: вцепились в него так, что не вырвешь.
— Вы подсказали им, где они могут найти Фаворита?
— Нет, я сказал им, что не видел его с войны. Сказал, что в последний раз услышал о нем, когда его ранило. Если они не смогут вычислить, где он находится, им надо искать себе другую работу!
— Они вычислят его до Фаулера, — сказал я. — Вот тут-то у них и начнутся проблемы.
— Забудьте об их проблемах, подумайте о своих. Куда отправитесь из новогоднего Нью-Йорка сорок третьего года вы?
— Никуда. — Я прикончил виски и поставил бокал на стойку бара. — Я не могу найти его в прошлом. Если он здесь, в городе, то скоро всплывет, и на сей раз я буду поджидать его.
— Думаете, он охотится за мной? — Круземарк соскользнул со своего приспособления.
— А вы как думаете?
— Я не собираюсь страдать из-за этого бессонницей.
— Нам с вами не мешает держать друг друга в курсе дел, — заметил я. — Если я понадоблюсь, мой номер в справочнике. — Я не собирался оставлять свою карточку еще одному потенциальному покойнику.
Круземарк хлопнул меня по плечу и блеснул своей “миллионной” улыбкой.
— Вы побили всех сыщиков Нью-Йорка, Энджел! Он проводил меня до выхода, расточая любезности, как мясник на бойне.
Глава тридцать девятая
Моя ладонь ощущала энергичное рукопожатие Круземарка, даже когда я вышел на улицу.
— Такси, сэр? — предложил швейцар, прикасаясь к обвитой гирляндами шнуров фуражке.
— Нет, спасибо. Я пройдусь пешком.
Мне хотелось поразмышлять, а не болтать с шофером о философии, мэре или баскетболе.
На углу здания, из которого я вышел, стояли двое. Один низенький и плотный, похожий в своей синей синтетической куртке и черных спортивных брюках на школьного тренера по футболу. Его компаньону было слегка за двадцать — короткая стрижка и влажные, молящие глаза Иисуса с почтовой открытки. Зеленый пиджак из акульей кожи на двух пуговицах и с подложными плечами болтался на нем как на вешалке.
— Эй, приятель, погоди-ка! — позвал тренер, вразвалочку приближаясь ко мне и держа руки в карманах куртки. — Хочу показать тебе кое-что.
— В другой раз, — бросил я.
— Нет, сейчас. — Тупое рыло автоматического пистолета уставилось на меня через клиновидный разрез наполовину расстегнутой на куртке молнии. Пистолет был 22-го калибра и предполагал профессионализм парня, — или его желание выглядеть профессионалом.
— Ты делаешь ошибку, — сказал я.
— Никакой ошибки. Ты ведь — Гарри Энджел, верно? — Пистолет исчез, нырнув под куртку.
— К чему спрашивать, если сам знаешь?
— Напротив, через улицу, есть парк. Давай заглянем туда, там нам никто не помешает.
— А как с ним? — кивнул я на паренька в акульем пиджаке, нервно следившего за нами влажными глазами.
— Он идет с нами.
Паренек пристроился сзади; мы пересекли Саттон-плейс и начали спускаться по ступеням к узкому парку, выходившему на Ист-Ривер.
— Хитрый трюк, — заметил я. — Взять да отрезать карманы в куртке…
— Четко срабатывает, а?
Аллея шла вдоль реки, и вода находилась футах в десяти под железными перильцами. На другом конце маленького парка седовласый мужчина в джемпере на пуговицах прогуливал на поводке йоркширского терьера. Он приближался к нам, подстраиваясь под семенящий бег пса.
— Подождем, пока этот тип слиняет отсюда, — предложил тренер. — Полюбуйся панорамой.
Паренек с глазами Христа облокотился о перила и уставился на баржу, рассекавшую течение в проливе у Вэллфер-Айленд. Тренер стоял за мной, балансируя на носках, будто призовой петух. Впереди, йоркширский терьер задрал ногу над мусорной урной. Мы ждали.
Я поднял глаза на ажурные переплеты моста Квинсборо и на застывшее в их изгибах синее безоблачное небо. “Полюбуйся панорамой”. Какой прекрасный денек. Лучшего для смерти и не выпросишь, так что любуйся панорамой и не рыпайся. Спокойно глазей на небо, пока не исчезнет единственный свидетель, и старайся не думать о радужной, с примесью нефти, воде, пока ребята не перебросят тебя через перила с пулей в глазу.
Я покрепче сжал ручку “дипломата”. С тем же успехом мой курносый “смит-и-вессон” мог лежать и дома, в ящике стола. Человек с собакой был уже футах в двадцати. Я перенес вес тела на другую ногу и глянул на тренера, ожидая, что он сделает ошибку. И на секунду тот отвлекся, следя за приближением владельца собаки. Этого было достаточно.
С силой размахнувшись кейсом, я ударил его в промежность. Он истошно завопил и сложился вдвое; случайный выстрел грохнул из-под куртки, пуля срикошетила об асфальт. Шума от него получилось не больше, чем от чиханья.
Йоркширский терьер натянул поводок и визгливо залаял. Я схватил “дипломат” обеими руками и опустил его на голову тренера. Он хрюкнул и рухнул наземь. Я пнул его локоть, и “кольт” с рукояткой, отделанной перламутром, запрыгал по асфальту.
— Зови полицию! — заорал я разинувшему рот джентльмену в джемпере, и в это время глазастый паренек насел на меня с короткой дубинкой в костлявом кулаке. — Эти типы хотят убить меня!
Я прикрылся “дипломатом” как щитом, и дубинка скользнула по дорогой телячьей коже. Я пнул его, — он, приплясывая, отскочил. Длинноствольный “кольт” лежал заманчиво близко, но я не мог рискнуть и наклониться. Паренек тоже заметил его и попытался отрезать мне путь, но недостаточно быстро. Пинком я сбросил пистолет в реку.
Это оставило меня открытым. Он смазал мне по шее своей тяжелой дубинкой — теперь пришел мой черед вопить. Боль вышибла слезы из глаз, я едва не задохнулся. Я как мог прикрывал голову, но паренек овладел положением. Он нанес мне косой удар по плечу, и я почувствовал, как взрывается левое ухо. Падая, я увидел, что человек в джемпере сгреб своего тявкающего пса в охапку и вопя побежал вверх по ступеням.
Я провожал его взглядом сквозь розовый туман боли, стоя на четвереньках. Голова гудела, как охваченный пламенем поезд. Паренек ударил еще раз, и поезд скрылся в тоннеле.
В кромешной тьме мигали лучики света. Грубый асфальт под моей щекой был липким и скользким. Казалось, я спал долго, как Рип ван Винкль, но открыв действующий глаз, увидел, как паренек помогает тренеру подняться на ноги.
У того выдался крутой денек. Обеими ладонями он прикрывал пах. Приятель, поторапливая, тянул его за рукав, но тренер не спешил и, прохромав ко мне, ударил прямо в лицо. “Получай, падаль”, — расслышал я, прежде чем он повторил удар. После этого я уже ничего не слышал.
Я находился под водой, тонул в ней. Впрочем, это была не вода, а кровь. Поток крови нес меня, крутя и переворачивая. Я тонул в крови, задыхался. Жадно раззевая рот, я глотал сладкую кровь.
Наконец кровавый прилив вынес меня на берег. Я услышал ревущий прибой и пополз, чтобы он не увлек меня назад. Мои руки коснулись чего-то холодного и металлического. Это была кривая ножка парковой скамейки.
Из тумана донеслись голоса:
— Вот он, офицер. Это тот самый. Боже мой! Гляньте, что они с ним сделали.
— Полегче, приятель, — произнес другой голос. — Теперь все в порядке. — Сильные руки подняли меня из кровавой лужи. — Расслабься, парень. Все будет хорошо. Ты меня слышишь?
Попытка ответить родила лишь булькающие звуки. Я цеплялся за скамейку, как за спасательный плотик в бурном море. Крутящийся красный туман рассеялся, и я увидел честное, простое лицо на синем фоне. Двойной ряд золотых пуговиц сиял, отражая солнечный свет. Я сосредоточился на его жетоне, пока его номер не стал почти разборчивым. Пытаясь сказать “спасибо”, я вновь издал булькающий звук.
— Расслабься, приятель, — повторил патрульный с простоватым лицом. — Тебе скоро помогут.
Закрыв глаза, я услышал первый голос:
— Это просто ужасно. Он пытались застрелить его.
— Останьтесь с ним, — попросил патрульный, — я найду служебный телефон и вызову скорую.
Солнце грело мое разбитое лицо. Каждая отдельная рана пульсировала, будто внутри у них находились крошечные сердца. Я протянул руку и ощупал лицо. Все в нем казалось чужим. Лицо незнакомца.
Шум голосов снова вырвал меня из забытья. Патрульный благодарил человека с собакой, называя его “мистером Гротоном”. Он просил его придти в удобное время в участок, чтобы написать заявление. Гротон пообещал придти сегодня днем. Я прохрипел слова благодарности, в патрульный снова принялся успокаивать меня.
Казалось, именно в эту минуту прибыла “скорая помощь”, но я знал, что этому предшествовало очередное забытье.
— Полегче, — говорил один из санитаров. — Возьми его за ноги, Эдди.
Я сказал, что могу идти, но колени подогнулись, едва я попытался встать. Меня уложили на носилки, подняли и понесли. Пожалуй, следить за происходящим не имело смысла. В машине пахло блевотиной. Перекрывая вой сирены, хохотали водитель с напарником.
Глава сороковая
Мир снова обрел четкость в приемном покое больницы Бельвью. Сосредоточенный юный практикант промыл и зашил мой рваный скальп, и пообещал сделать все возможное с тем, что осталось от левого уха. Демерол облегчил эту процедуру. Я улыбнулся медсестре, продемонстрировав сломанные зубы.
Меня как раз везли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые пытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.
После того, как они кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Я не возражал, и меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом. После этого я очнулся, когда сестра разбудила меня на ужин.
Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.
Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
— Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?
— Нет.
— Я купила дров для камина.
Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.
Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался — ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, — Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.
На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.
— Похоже, кто-то славно потрудился над вами, — заметил он.
Я продемонстрировал ему мою улыбку.
— Жалеете, что это были не вы?
— Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.
— Вы забыли цветы.
— Я приберегаю их на вашу могилу. — Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. — Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
— И что же на сей раз?
— Я подумал — вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28