https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s_tropicheskim_dushem/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он попытался заставить себя проснуться, но ему это не удалось.
Она раздела его так умело, как делала это его мать, когда укладывала спать в детстве: стащила с него белье, потом ее пальцы вернулись к его тверди, подняли ее, словно трофей, чтобы показать всем.
— Смотрите, братья и сестры, Неофит готов.
Тихое бормотание:
— Неофит... неофит... дай нам неофита.
Салли Энн взглянула в сторону того, кто стоял перед черным алтарем, получила от него кивок, его скрипучий голос похотливо произнес:
— Дай им неофита!
Джоби почувствовал, как Салли Энн сжала его запястье, потащила вперед. Он пытался сопротивляться, пытался ухватиться за стол, но она была сильнее его. Снова головокружение: он, конечно, сейчас упадет, но он не упал. Неуверенные шаги, вот и знаки, начертанные мелом, такие отчетливые, такие белые; в его спутанном сознании возникла игра, в которую они играли в школе, прыгая с одной плитки тротуара на другую, а если ты вставал на трещину, тебя забирали ведьмы. Прыгай же! Ноги его были тяжелые, он смог переступать ими, лишь задевая линии, начертанные мелом.
А потом он оказался один: жалкая фигура, стоящая в середине этих кpyгов с непонятными знаками и буквами, обнаженная, возбужденная жертва, все еще пытающаяся избавиться от этого кошмара.
Боже, прошу Тебя, разбуди меня!
Бог слышит только своих, колдун!
Человек со светлыми волосами произнес команду, всего лишь одно слово, и немедленно эта старая женщина зашла в круг, шаркая ногами. На ее морщинистом лице застыли удивление и похоть, желание, которое не мог укротить даже возраст. Джоби сжался перед этим оскалом, открывшим плохо вставленную челюсть; по ее подбородку текла слюна, капая на обвисшую грудь, на сморщенном пупке затвердела грязь. На него пахнуло зловонным запахом изо рта, когда ее морщинистые губы впились в него, ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться, ее жесткие волосы на лобке царапали его пульсирующую плоть.
Нет, я не могу, только не это!
Она грубо щупала его, квохтаньем выражая свой старческий восторг. Внезапно он стал падать; так бывало всегда, когда падаешь во сне, то просыпаешься с колотящимся сердцем. О, благодарение Богу, как раз вовремя, до того, как эта карга...
Но он не проснулся. Вместо этого он оказался лежащим на полу, голова его болела от удара о доски пола. Женщина заползла на него, держала крепко обеими руками, как будто боялась, что ее могут внезапно лишить неожиданного удовольствия. Джоби попытался отпрянуть, но он знал, что по законам снов и кошмаров это будет невозможно сделать. Он попытался отключиться. Это Салли Энн сидела на нем верхом, это должна была быть она; но те бесчувственные пальцы сказали ему, что он обманывает себя, потому что это было грубое тело старухи, ее хриплое дыхание, запах немытого тела, то, как она мучительно пыхтела, вместо того, чтобы громко стонать от восторга. Так медленно, так мучительно, это никогда не кончится. Потное морщинистое лицо над ним могло бы принадлежать миссис Клэтт, стремящейся достичь оргазма, почти забытого ею наслаждения. А сзади остальные повторяли и повторяли это слово:
— Неофит... неофит... неофит...
Силы ее иссякли. Джоби почувствовал, как она ушла — чьи-то сильные руки помогли ей слезть с него. Он лежал и видел, как другие подходили к нему: мужчины и женщины, молодые и старые, смеющиеся хрипло, непристойно, останавливаясь на миг, чтобы склониться перед алтарем, ибо их хозяин дал им сегодня неофита, это была награда, которую они заслужили своей преданностью темным силам.
Джоби закричал, от боли, скорчился, но у него не было сил ни сопротивляться, ни вырвать — желчь обожгла его горло. Он был вынужден подчиниться, выполнять все, что они хотели, стоя на коленях или лежа. Он попытается выплюнуть этот отвратительный вкус изо рта, но жидкость лить потекла по его подбородку и скатилась ему на грудь, точно так же, как пенистая слюна той старухи.
Униженный, оскверненный, но это был только сон.
Это был только сон!
Другие женщины, в отчаянии пытающиеся вновь и вновь возбудить его, почти дерущиеся за право обладать им. Он просил для себя изнеможения, но оно не наступало. Сила, владеющая им в этой холодной комнате, заставляла его продолжать.
Наконец Салли Энн. Джоби лежал и смотрел на нее снизу, умоляя, но и этих зеленых глазах, смеющихся над ним, не было жалости. Она встала над ним, потом опустилась на него, веля смотреть на свою нежную, влажную плоть. Он вздрогнул, увидев, как она заблестела в свете мерцающих черных свечей, стоящих за ним, почувствовал боль, когда она выставила ее напоказ. Они все обладали мной сегодня вечером, Джоби, даже та старуха попыталась. Теперь, наконец, твоя очередь. Иди же туда, где уже побывали другие, насладись этим, поклонись хозяину, который объявил эту ночь Ночью Неофита. Это — обряд Посвящения.
От нее исходил кислый запах, тело не было больше ароматным; красота, оскверненная без сожаления. Смотрит с вожделением, похотливо, выпрямляется слишком часто, чтобы взглянуть на того, кто повелевает ею, ее чувствами, на его слугу. Давая себе волю только тогда, когда он велит сделать это.
Джоби все еще не мог проснуться. Он позволил Салли Энн поднять себя на ноги, провести к алтарю, его колени с глухим стуком ударились о твердый пол, когда она грубо толкнула его. Так смертельно холодно, и не только потому, что температура в комнате понизилась еще на несколько градусов. Его шатало от вони, запаха нечищенных конюшен.
Он повторял слова, которые для него ничего не значили, повторял только потому, что должен был это сделать. Небольшое деревянное распятие было вручено ему. Он набрал достаточно слюны на сухой язык, чтобы плюнуть на него, перевернул его и отдал человеку в темной одежде. Остальные что-то монотонно бормотали. Стало еще холоднее, отвратительный запах усилился. Он задрожал, повторил те слова, которые каким-то образом удержались у него в памяти. И теперь он смирился с тем, что не проснется, потому что это был не сон, никогда это не было сном. Этот ужас происходил на самом деле.
Комната снова была ярко освещена, ковер лежал на прежнем месте, и под этой простыней действительно мог стоять миниатюрный уэльский комод. Джоби посмотрел на себя, увидел, что он был уже одет, что все выходили один за другим в дверь, спускались по лестнице. Светловолосого человека не было видно, остался лишь запах задутых свечей.
Салли Энн помогла Джоби спуститься по широкой лестнице, пройти через вестибюль, выйти на улицу. Прошел снег, тротуары серебрились в свете фонарей, как будто кто-то посыпал их блестками из аэрозоля. Джоби невольно старался не наступать на трещины в плитах тротуара; если наступишь, то ведьма придет и тебя заберет.
На площади били часы: приглушенный звон под слоем замерзшего снега. Прозвонили колокола на церкви, и у Джоби возникло невыразимое чувство вины.
— Сегодня Рождество, — Салли Энн впервые заговорила с тех пор, как они покинули дом.
— Да, Рождество. — Джоби испытывал необычайную слабость, он был рад, что Салли Энн поддерживает его. Он хотел бы задать ей много вопросов, но знал, что никогда не станет этого делать. Может быть, это лучше — не знать ничего, как в те ночи, когда он дрожал под одеялом, недоумевая, что происходит на чердаке. Но на самом деле он не хотел этого знать. Теперь он узнал, и мысль о матери вызывала у него отвращение. Эта старая карга, она могла быть его матерью, а ее пузатый спутник — его отцом. Если бы только все это было сном.
— Нам пора возвращаться домой. — В голосе Салли Энн слышались победные нотки, она крепко сжала его руку. — Мы выполнили свою задачу здесь и должны вернуться в Хоуп для последней встречи с теми, кто преследовал нас веками.
Джоби оцепенел, ему опять захотелось броситься бежать, но он давно уже понял, что это бесполезно. Куда бы ни пошла Салли Энн, он пойдет следом. Время побегов прошло, теперь он должен бороться.
Ночью он увидел сон; ему снилась деревня Хоуп, тихая церковь, пустая, если не считать маленького рыжеголового мальчика с челкой почти до глаз. Глаза его покраснели от слез, он стоял на коленях и молил Бога, чтобы Джоби Тэррэт вернулся к ним.
И по всей деревне стоял плач.
Глава 27
Клифф Моррис стоял и смотрел из окна кухни. Густая грязь; грязь здесь была всегда, но такой ужасной он никогда не видел. Лужи; в некоторых из них вода доходит до верха высоких сапог. Везде валяются обломки: разбитые куски асбестового покрытия крыши, двери, сорванные с петель, окна, которые выпали и разбились. Результат странного ураганного ветра. Деяние Божие. Он невесело усмехнулся. Несколько Деяний Божиих. Если только Бог существует.
Куры начали дохнуть по необъяснимой причине две недели назад. Когда он вечером закрывал курятник, они были, казалось, в порядке, хотя неслись хуже (с тех самых пор, как Салли Энн сбежала с этим бездельником Тэррэтом). Эксперимент, который провалился, ударит по нему. Задним умом он решил, что ему надо было перейти опять на обычные корма, и к черту полиненасыщенные яйца. Но это означало бы признание в неудаче, в том, что такие яйца производить невозможно. Он не мог просто так разрушить мечту. Продолжай и надейся, что все в конце концов получится. Не получилось.
Производство яиц снизилось на пятьдесят процентов в ту роковую ночь. Утром в клетках он обнаружил 1500 дохлых кур — безжизненные комки из светло-коричневых перьев, которые только недавно устроились на ночь, заснули и не проснулись. Ветеринар взял несколько дохлых кур для вскрытия, проверил корм и в недоумении покачал головой. Клифф Моррис был охвачен бредовой идеей, но от этого куры не могли сдохнуть. Дик Оливер практиковал уже тридцать лет, и он никогда еще не был столь озадачен. Он выслушал рассказ о том, как куры впали в ярость, но не смог понять, в чем была причина. Может быть, какой-то вирус или опухоль мозга. Но он ничего не обнаружил.
На следующий день сдохли еще пятьсот птиц. Вызвали представителей Министерства сельского хозяйства, все передвижение скота и птицы в Хоуп и из Хоупа было запрещено. Но они не смогли дать ответ. Тлели погребальные костры, облако отвратительного смердящего дыма проплыло над деревней и отправилось в сторону гор. Зловоние смерти; были кремированы горы дохлых кур. Жители спрятались в своих домах, в страхе перешептываясь, что это осуществлялось проклятье Хильды Тэррэт. Ее сын-колдун завершил злое дело матери и бежал. Это он должен был бы гореть на костре.
Эми Моррис не выходила из спальни, простыни и наволочки были запачканы свежей кровью, кашель не прекращался. Доктор Овингтон приезжал каждый день, колол ей морфий. Она не проживет до Нового года, сказал он Клиффу Моррису. Никакой надежды, нечего и думать. Он предложил перевезти ее в приют для безнадежно больных в город, но фермер покачал головой. Она умрет в Хоупе, как и все Моррисы на протяжении столетий.
Это было что-то вроде традиции. Доктор Овингтон сказал, что распорядится, чтобы медсестра ежедневно приходила и меняла простыни.
Ураган налетел во второй день Рождества. Ветер усиливался весь предыдущий день, это был ледяной северный ветер, который не смогли сдержать даже горы. Он пробился через них, проник в долину, кружа и набирая силу, заморозил тонкий снежный покров, превратив его в хрустящую скользкую поверхность, которая поскрипывала, когда по ней ступали; он навесил сосульки на желобах, а затем с грохотом швырял их в водосточные трубы. На некоторое время он остановился, обманув всех, прикинувшись, будто утихомирился. Внезапная, неожиданная оттепель, сильный ливень и ураганные ветры вернулись.
И тогда буря ударила по деревне изо всех сил. Деревья гнулись до земли, отлетали сучья, их несло, подбрасывая, вниз по дороге, образуя возле преграждающих им путь стен и живых изгородей кучи хвороста. Шиферные плитки слетали с крыш и разбивались, пустые полиэтиленовые мешки выхватывало ветром из открытых фермерских построек, уносило в ночь, рассыпая мусор по всей округе.
Клифф Моррис сидел в кухне, слушая, как рычит печь «Рэйбэрн», температура ее подскочила до 450 градусов, это опасно, если в трубе скопился древесный огонь. Так начинаются пожары, но ему было все равно, ему на все было наплевать. На дворе наполовину отлетевшая доска колотила вот уже целый час, наконец, оторвалась, ударилась обо что-то. Стучали окна, сквозняк, проникший через плохо подогнанные рамы, поднял газету на столе. Эми уже несколько лет приставала, чтобы он вставил двойные рамы, но он ее не слушал. На дворе будет много разрушений, но все так и останется. Не для чего поддерживать порядок в Спарчмуре, пусть все здесь сгниет и развалится.
Он услышал, как Эми закашлялась наверху, а, может быть, она и не переставала кашлять? Всю прошлую неделю ей становилось только хуже. Улучшения не будет. Еще неделя, может быть, меньше, и она умрет. Странно, что он так по-философски относится к этому; они похоронят ее на церковном кладбище, и он вернется домой, будет жить дальше. Ну, существовать как-то. Он не думал, что будет плакать. Он подумал, не продать ли Спарчмур, не уехать ли навсегда из Хоупа, но он хорошо знал, что не сделает этого, потому что слишком хлопотно. Проще остаться. И он уж позаботится, чтобы Салли Энн ничегошеньки не досталось после его смерти. Будь она проклята, он оставит все благотворительным организациям, но ей ни пенса не достанется. А, может быть, он все истратит. Он не любил зря тратить деньги — все равно что бросать на ветер все, для чего работал. Расточительство.
Эта сучка живет где-то с Тэррэтом, спит с ним, а потом в один прекрасный день объявится на пороге с ребенком в руках, скажет, что ей некуда идти. Он ее, конечно, выпихнет за дверь вместе с ее ублюдком. Бросит их в грязь. В Спарчмуре не бывать блудной дочери.
Это Джоби что-то сотворил с курами, Клифф был в этом уверен. Парень применил к ним какую-то силу, точно так же, как его мать сделала что-то с быком, который убил Артура Тэррэта. Я забираю вашу дочь и убиваю ваших кур, мистер Моррис, сэр. Конечно, Клифф еще мог понять, почему этот прохвост прицепился к Салли Энн, но зачем же при этом разорять ее отца, перерезая себе горло, если заришься на наследство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39


А-П

П-Я