Никто никогда не видел, чтобы они встречались с мужчинами, но никто не считал их монашками или синими чулками.В фирме "Бойл, Карлтон и Сесслер" никого не обрадовало, что Кевин взялся за это дело. Он давно искал случая предложить Лоис Уилсон свои услуги и, заполучив дело в свои руки, даже пригрозил немедленно уволиться, если кто-то из старших партнеров в фирме наложит запрет на дело. Он быстро набирал вес в адвокатской конторе, связи и прекрасное знание психологии делали свое дело.Кевин не дорожил своим местом в фирме, напротив, столь консервативное отношение к закону со стороны партнеров все меньше устраивало его – и даже беспокоило. Он примерно догадывался, что с ним произойдет, если он здесь задержится. И вот предоставился первый случай разрушить устоявшиеся отношения, первая возможность продемонстрировать свои способности и показать профессиональные качества: проницательность, умение вести процесс и прочее, и прочее. Сейчас он чувствовал себе спортсменом, готовым пойти на олимпийский рекорд. Впрочем, до Олимпа было далеко, на деле местного масштаба далеко не уедешь. Что ж, это не Олимп, но и не заурядный местечковый скандал в колледже. Процесс мог получить отклик в столичных газетах.Окружной прокурор Мартин Баам тут же предложил Кевину сделку, надеясь спасти положение и не допустить огласки истории в средствах массовой информации, а также избежать любых скандалов. И главное, на что рассчитывал прокурор: Кевин в благодарность не станет впутывать в процесс детей, вызывая их в суд для дачи свидетельских показаний, дабы им не пришлось вновь пройти через все эти мерзости. И, если Лоис искренне раскается в содеянном, она получит всего пять лет условно, в виде испытательного срока, а также будет направлена на принудительное психологическое обследование. Естественно, ее преподавательская карьера на этом закончится.Однако Кевин рекомендовал обвиняемой не признавать себя виновной, и она дала согласие. Теперь Лоис сидела, с наигранной скромностью уставившись на сложенные на коленях руки: поза, также рекомендованная Кевином. Он взял с нее слово ничем не выдавать испуг и презрение к этим людям, храня вид оскорбленной невинности. И она образцово играла роль учительницы, попавшей под ложные обвинения со стороны раздраженных родителей и нерадивых учеников. Время от времени она доставала платок и промакивала глаза.Всем этим приемам он обучил девушку у себя в кабинете адвокатской конторы "Бойл и партнеры", показав, как пристально надо взирать на свидетелей и как с надеждой поглядывать на судью. Кевин записал все это на видеокамеру, потом продемонстрировал ей, указав на ошибки, отметив, как смотреть, куда и в каких случаях, как поправлять прическу, как держать плечи и жестикулировать. Здесь было важно учесть все до мельчайших деталей: мимика, жесты, позы. "Мы живем в век визуализации, дорогая мисс Уилсон", – объяснял он.Кевин мельком бросил взгляд на жену, сидевшую в пятом ряду. Мириам Тейлор по укоренившейся семейной традиции присутствовала на процессе мужа. Вид у нее был встревоженный. Да, она переживала за него. Как и Санфорд Бойл, она советовала ему не браться за это дело, но Кевин уже решил все заранее. Такой случай может больше не представиться. Он посвятил себя делу Лоис с пылом, какого не проявлял за все три года своей адвокатской практики. Он не мог говорить ни о чем другом, проводил собственное адвокатское расследование, работал в выходные, старался куда больше, чем это оправдывалось гонораром. Ни один адвокат не стал бы столько работать исходя из подобной суммы.Он одарил Мириам улыбкой, понятной лишь им двоим, затем резко повернулся, словно в его теле сработала невидимая пружина.– Мистер Корнбл, вами были вызваны для собеседования три ученицы. Если не ошибаюсь, это произошло во вторник, третьего ноября?– Да.– Предполагаемая жертва, которой моя обвиняемая якобы оказывала знаки внимания – Барбара Стенли, – это она сказала вам о них? – Кевин заранее кивнул, ожидая утвердительного ответа.– Естественно. Поэтому я и вызвал их к себе в кабинет директора.– Не могли бы вы рассказать нам, с чего вы начали этот разговор?– Простите? – Корнбл скривился, озадаченный столь неуместным вопросом.– Что именно вы пытались узнать? – Кевин направился к присяжным. – Вы спросили, не щипала ли мисс Уилсон их за ягодицы? Интересовались, не залезала ли она им под юбку?– Само собой, нет. Разве может педагог обращаться к ученицам с подобными вопросами?..– В таком случае, – оборвал его Кевин, – о чем же конкретно вы их спрашивали?– Я спросил, не замечали ли они некоторых... осложнений в отношениях Барбары и мисс Уилсон.– Некоторых осложнений? – подчеркнул адвокат, демонстративно скривившись на последнем слове.– Да.– Итак, Барбара Стенли рассказала подругам о том, что якобы с ней произошло, а затем три девочки обменялись своим опытом общения с мисс Уилсон? И при этом никто из трех подружек никому не рассказывал об этом прежде. Вы это утверждаете?– Да. Именно так оно и было.– Какая милая десятилетняя девочка, как она умеет воздействовать на подруг, – саркастически заметил Кевин, сделав вид, что это была лишь мысль вслух. У некоторых присяжных брови поползли вверх. Лысый господин в переднем ряду справа задумчиво покачал головой и пристально уставился на директора.Отвернувшись от скамьи присяжных, Кевин обвел взглядом публику и обратил внимание, что господин важного вида в заднем ряду стал улыбаться еще шире и одобрительно закивал, словно поощряя его к развитию темы. На миг Кевин подумал, уж не родственник ли это мисс Уилсон, например ее старший брат.– В таком случае, мистер Корнбл, не расскажете ли вы суду, что за оценки были выставлены Барбаре Стенли в классе Лоис Уилсон?– Она получила низший балл "С".– Низший балл, – повторил Кевин. – Значит, у нее прежде были проблемы с мисс Уилсон?– Да, – пробормотал директор.– Простите? Нельзя ли поподробнее.– Да, – директор кашлянул. – Дважды ее отправляли ко мне в кабинет за отказ работать в классе и грубость, но...– Стало быть, вы признаете, что Барбара не испытывала к мисс Уилсон особо теплых чувств?– Протестую, Ваша честь, – поднялся с места прокурор округа. – Представитель защиты подталкивает свидетеля к выводам.– Протест принимается.– Прошу прощения, Ваша честь. – Грациозно поклонившись судье, Кевин вновь повернулся к Корнблу. – Вернемся к трем нашим девочкам, мистер Корнбл. Вы попросили каждую из них в отдельности рассказать вам о том, что с ними случилось?– Я полагал, что так будет проще разобраться в сути дела.– Уж не хотите ли вы, в таком случае, сказать нам, что, пока одна из них рассказывала, другие две присутствовали при этом? – Кевин изобразил на лице ужас от того, что услышал.– Да, именно так.– И вы хотите сказать, это педагогично? Вынуждать одну рассказывать, а других двух выслушивать про такие... непозволительные, должно быть, в вашей школе происшествия?– Да, но ведь это было внутреннее служебное расследование. Мы должны знать, что происходит с нашими ученицами.– О, теперь понимаю. У вас, в стенах вашей школы, и прежде случались подобные истории?– Нет, что вы, никогда. Мы не слыхали ни о чем подобном, – вступился директор за честь школы, зная, что среди публики есть родители. – Именно поэтому нас это так потрясло.– И вы предупредили девочек, что, если это всплывет наружу, у них могут быть серьезные проблемы?– Конечно.– И тем не менее вы склонились к тому, чтобы поверить им, верно?– Естественно.– Почему?– Потому что их рассказ совпадал в деталях. Все трое говорили одно и то же. – Корнбл, по всей видимости, остался доволен собой и своим ответом, однако Кевин тут же перешел в атаку, приближаясь к свидетелю и беспрерывно осыпая его вопросами с нарастающей скоростью, в манере стаккато.– И они не могли заранее отрепетировать свое выступление?– Что?– Разве не могли они собраться перед этим и припомнить свои истории?– Я... не понимаю, в чем тут суть.– Разве это не могло случиться?– Ну, допустим.– Вы, как учитель и директор, можете подтвердить, что дети в этом возрасте способны лгать. Вам не доводилось с этим сталкиваться?– Ну, разумеется.– А с коллективной ложью никогда не встречались? Могут ли ученицы лгать иногда, быть может, даже всем классом, заступаясь за кого-то или чтоб не выдать своих, не получить дополнительного наказания?– Да, но...– В этом нет ничего невозможного, не так ли? – Кевин снова пошел в атаку. – Как вы считаете?– Полагаю, да.– Полагаете?– Ну-у... допускаю.– Допускаете?– Да.– Потом вы вызвали к себе мисс Уилсон и выложили ей все эти истории, сразу после разговора с девочками?– Да, конечно.– И какова же была ее реакция?– Она не стала ничего отрицать.– Вы хотите сказать, она отказалась говорить на подобные темы без адвоката, не так ли?Корнбл заерзал.– Разве не так? – настаивал Кевин.– Именно так она и ответила.– После чего вы решили дать делу ход, известили школьного надзирателя, а затем начальника полиции и окружного прокурора?– Да. Таков порядок. Мы следуем указаниям министерства образования, которые предусматривают подобные действия в таких ситуациях.– И вы отказались от дальнейшего расследования обстоятельств дела, не стали вызывать других учащихся?– Конечно же, нет. Зачем травмировать детей?– И, прежде чем мисс Уилсон была официально обвинена в преступлении, вы отстранили ее от работы, так?– Как я уже говорил...– Пожалуйста, отвечайте на вопрос.– Да.– Да! – повторил Кевин, словно это было признание вины. Сделав эффектную паузу, он отвернулся от Корнбла, чтобы лучезарно улыбнуться присяжным, а затем вновь обратился к директору.– Мистер Корнбл, у вас уже были неприятные разговоры с мисс Уилсон? Кажется, что-то насчет оформления класса?– Да, приходилось делать ей выговор.– Почему?– Доска объявлений в кабинете была слишком маленькой и не соответствовала стандартам комитета по образованию.– Значит, вы критиковали ее как учителя?– Оформление кабинета – важная часть работы учителя, ее эффективности, – с апломбом заявил Корнбл.– М-хм, – протянул адвокат, – значит, по-вашему, скажем так... мисс Уилсон не испытывала должного почтения к доскам объявлений.– Нет.– Она была, как вы пишете в характеристике, "небрежна"?– К несчастью, большинство нынешних учителей уже не получают в колледже того образования, что в былые времена.При этих словах Корнбл позволил себе пренебрежительную усмешку.Кевин кивнул. Он знал, как выставить на посмешище чванство старого педеля.– В самом деле, отчего бы другим людям не брать пример с нас? – Риторический вопрос повис в воздухе.В зале засмеялись. Судья постучал молотком.– И, потом, кажется, вы критиковали внешний вид мисс Уилсон, не так ли? – продолжил Кевин.– Думаю, ей следовало одеваться более... консервативно. Вы знаете, в чем она приходила в школу? Джинсы, глубокое декольте, майки с открытым животом и проткнутым, простите...– Пупком.– Не желаю об этом говорить!– Вы считаете это место у человека неприличным?– Ближе к делу! – подал голос судья.– Между тем, – продолжал Кевин, тоже несколько возвышая голос, – заведующий кафедрой, непосредственный начальник мисс Уилсон, высоко оценивал ее педагогические способности. В последнем отчете она названа... – он заглянул в бумагу, – "человеком, имеющим ключ к сердцу детей, глубокое понимание их внутреннего мира. Несмотря на любые трудности, она умеет руководить и побуждать детей к добрым и прекрасным поступкам". – Он отложил документ. – Что скажете, господин директор? Прекрасная характеристика, не правда ли?– Да, но как я уже говорил...– У меня нет больше вопросов, Ваша честь!На этой мажорной ноте Кевин прервался и направился обратно к своему столу, с пылающим от гнева лицом: он умел в любую секунду возбуждать в себе это состояние – один из его приемов. Все взоры были прикованы к нему, внимание публики сосредоточилось на адвокате, так искренне переживающем за подзащитную. Краем глаза он заметил, что улыбка сошла с лица элегантного господина в последнем ряду – ее сменило выражение неподдельного гнева. Кевин ощутил необыкновенный подъем, словно бы уже находился на пути к триумфу.Мириам сидела с убитым видом, чуть не плача. Она вскинула глаза. "Ей стыдно за меня – обожгло его сердце. – Мой Бог, для кого я все это делаю?"– Мистер Баам, будут еще вопросы к мистеру Корнблу?– Нет, Ваша честь. Мы хотели бы вызвать для свидетельских показаний Барбару Стенли, Ваша честь, – заявил прокурор округа с некоторой дрожью в голосе.Кевин обнадеживающе потрепал Лоис Уилсон по руке. Он подходил к самой сути дела и процесса, к удару, после которого обвинение рассыплется как колосс на глиняных ногах, как замок из песка, как чучело из кукурузных початков. Он подбирался к сути. Сейчас он нанесет удар в самое уязвимое место, после чего государственному обвинителю не останется ничего, кроме как признать свое поражение.Круглолицая толстощекая девочка, с кудряшками цвета корицы и челкой на лбу, нерешительно приблизилась к барьеру. Пока она шла по проходу, все украдкой бросали на нее любопытные взоры. Десятилетняя девочка-подросток была в светло-голубом платьице с оборочками, кружевным воротничком и пышными рукавчиками. Столь трогательный детский наряд, казалось, был призван подчеркнуть ее невинность. В то же время некоторая мешковатость просторного платья скрывала полноту этой маленькой толстушки.Она волнуясь заняла свое место и подняла руку для присяги. Кевин кивнул и метнул взор на Мартина Баама. Девочка была неплохо подготовлена. Баам тоже провел предварительную работу по процессу; но Кевин все равно ощущал себя на коне – ведь он готовился куда более тщательно. Окружному прокурору не уйти от поражения.– Барбара... – начал Мартин Баам, приближаясь к ней.– Один момент, мистер Баам, – вмешался судья. Он наклонился к Барбаре Стенли. – Барбара, ты понимаешь, что только что присягнула говорить правду... и только правду?Барбара мельком взглянула на публику, затем повернулась к судье и кивнула.– И ты понимаешь, насколько важно может быть то, что ты здесь скажешь?
1 2 3 4 5 6