Если я сделал свою работу, и люди захотят узнать, что было дальше, они пустят «Скорую помощь» на запись и останутся со мной. «Самое интересное – это когда есть с кем соревноваться», – говаривала моя мать.
Вторая причина держаться крупных сетей – это то, что небольшое бинтование ног может оказаться полезным. Когда знаешь, что твоя история попадет на глаза людей, выискивающих мертвецов с открытыми глазами (на сетевом ТВ – ни-ни!), детей, которые произносят плохие слова (еще одно ни-ни!), или лужи пролитой крови (огромное ни-ни!), начинаешь искать альтернативные способы выразить свою точку зрения. В жанрах саспенса и ужастика лень почти всегда проявляется изобразительной грубостью: выскочившее глазное яблоко, располосованное горло, гниющий зомби. Когда телевизионный цензор уберет эти простые страшилки, становится необходимым искать другие пути к той же цели. Создателю фильма приходится действовать тоньше, иногда действительно изящно, как часто бывают изящны фильмы Вэла Льютона («Люди-кошки»).
Все вышеприведенное, вероятно, похоже на оправдание. Но я не оправдываюсь. Я в конце концов тот самый тип, который когда-то сказал, что хочет ужаснуть публику, но если это не получится, готов ее шокировать… а если и это не выйдет – обматерить.
Какого… черта, сказал бы я. Я не гордый. И можно сказать, что телевизионные сети эту последнюю позицию отступления и отнимают.
В «Буре столетия» есть натуралистические моменты (Ллойд Уишмен с топором и Питер Годсо с веревкой – это всего лишь два примера), но нам приходилось с боем отстаивать каждый из них, и некоторые (например, тот, где пятилетняя Пиппа вцепляется ногтями в лицо матери и кричит: «Пусти, сука!») все еще служат предметом горячей дискуссии. Я сейчас не самый популярный человек в «Стандартах и Практике» – я воплю, хнычу и грожусь пожаловаться моему старшему брату, если они не перестанут меня обижать (в этом случае роль старшего брата чаще всего играет Боб Игер, который в «Эй-Би-Си» самый главный). По-моему, работать со «Стандартами и Практикой» на этом уровне вполне приемлемо; иметь с ними дело таким образом – я от этого чувствую себя Токийской Розой. Если вам интересно, кто чаще выигрывает битвы, сравните исходное повествование (которое я здесь публикую) и готовую телепрограмму (которая сейчас редактируется).
Только при этом помните, пожалуйста, что не все различия между исходным сценарием и готовым фильмом сделаны для удовлетворения СиП. С ними еще можно спорить, но график вещания обсуждению не подлежит. Каждый законченный кусок должен длиться девяносто одну минуту – плюс-минус несколько секунд, и должен быть разделен на семь «актов», чтобы было куда вставлять всю эту чудесную рекламу – которая и оплачивает все счета. Тут есть фокусы, которые позволяют выиграть немножко времени (один из них – это какое-то электронное сжатие, в чем я совсем не разбираюсь), но чаще всего приходится подстругивать палочку под размер отверстия. Это тоже морока, но не особая. Не больше, скажем, чем носить школьную форму или надевать галстук на работу.
Борьба с авторитарными правилами телевизионных сетей часто бывала утомительной, а иногда и удручающей – при работе с «Оплотом» и «Сиянием» (а через что прошли продюсеры «Оно», мне и подумать страшно, потому что одно из строжайших правил СиП состоит в том, что сюжет телевизионной драмы не может строиться на попадании детей в смертельную опасность, не говоря уже о смерти), а оба этих романа были написаны без оглядки на правила приличия телевидения. И, так и надо писать романы. Когда меня спрашивают, пишу ли я романы, имея в виду фильмы, меня это слегка раздражает… и даже оскорбляет. Это, конечно, не совсем то, что спросить у девушки: «Ты это делаешь за деньги?», хотя когда-то я так и считал; это предположение расчетливости, которое мне неприятно. Такой бухгалтерский образ мысли не имеет ничего общего с работой писателя. Писать – это значит просто писать. Деловые и бухгалтерские мысли приходят потом, и их лучше оставить людям, которые знают эту работу.
Такое отношение появилось у меня в процессе работы над «Бурей столетия». Я писал ее в виде телесценария, потому что так хотела эта история – быть написанной… но без всякой мысли, что она и в самом деле появится на экране. Я достаточно знал о производстве фильмов к декабрю девяносто шестого, чтобы понимать, что включу в сценарий кошмарный спецэффект – метель сильнее всех тех, что когда-либо пытались создать на телевидении. Я создавал недопустимо огромный список персонажей – но когда работа писателя окончена и начинается сам процесс создания фильма, персонажи писателя становятся говорящими ролями для режиссера. И все равно продолжал работу над сценарием, потому что, когда пишешь книгу, о бюджете не думаешь. Бюджет – это не твоя проблема. И к тому же, если сценарий достаточно хорош, любовь найдет дорогу. Как всегда бывает [И была у меня мысль: А черта ли мне? Если «Буря» никогда не будет поставлена из-за того, что требует слишком много денег, книгу я все равно сделаю. Мысль о романе по непоставленному сценарию меня очень привлекала. – Примеч. автора.]. А поскольку «Буря» была написана как мини-сериал для ТВ, оказалось, что я могу растягивать оболочку, не порвав. Я думаю, что это самая страшная история из всех, которые я написал, и по большей части я мог вставлять страшилки без того, чтобы «Стандарты и Практика» поднимали слишком большой шум [В конце работы СиП вопили уже из-за полной ерунды. Например, в части первой один рыбак говорит, что приближающаяся непогода – просто «мать бурь». СиП настаивали на изменении этой строки, очевидно, веря, что это я так хитро замаскировал фразу «мать ее… какая буря», тем самым еще более подрывая Американскую Мораль и провоцируя стрельбу в школах, не говоря уже о худшем. Я немедленно побежал хныкать и жаловаться (как уже привык), указывая, что фраза «мать всех…» была сказана Саддамом Хусейном и с тех пор вошла в употребление. После должных обсуждений «Стандарты и Практика» разрешили фразу, только настаивали, чтобы «диалог не произносился непристойным образом». Ни за что. Непристойные диалоги на телесетях резервированы для передач вроде «3-я скала от солнца» или «Дхарма и Грег». – Примеч. автора.].
С режиссером Миком Гаррисом я работал три раза – первый раз над кинофильмом «Ходящие во сне», потом над мини-сериалами «Оплот» и «Сияние». Иногда я шучу, что нам грозит опасность стать Билли Уайлдером и И.А.Л. Дайамондом жанра ужасов. Он был моим первым выбором для постановки «Бури Века», потому что я его люблю, я его уважаю и знаю, что он может сделать. Но у Мика было в это время своей работы невпроворот (насколько проще был бы мир, если бы люди все бросали и бежали, сломя голову, как только они мне нужны), и поэтому мы с Марком Карлинером пошли на охоту за режиссером.
Примерно в это время я надыбал в прокатном пункте на моей же улице видеофильм «Человек сумерек». Я о нем ничего не слышал, но оформление коробки было подходящее, и в нем главную роль играл всегда надежный Дин Стоквелл. Другими словами, он вполне подходил, чтобы скоротать будний вечер. Еще я прихватил «Рэмбо» – проверенный товар – на случай, если «Человек сумерек» окажется неудобоваримым, но «Рембо» в этот вечер из своей коробки так и не вылез. «Человек сумерек» был малобюджетным фильмом (как я позже узнал, изначально он был сделан для кабельной сети «Старц»), но оказался тем не менее чертовски удачным. Там играл еще и Тим Мэтсон, и он показал некоторые качества, которые я надеялся увидеть у Майка Андерсона в «Буре»: доброта и порядочность, да… но с ощущением латентного насилия, которое пронизывает характер, как железная полоса. Даже лучше того – Дин Стоквелл играл замечательно ушлого негодяя: вежливого южанина с мягкой речью, который использует свое компьютерное умение, чтобы погубить незнакомого человека… и только за то, что тот попросил его потушить сигару.
Голубой свет создавал настроение, компьютерные трюки ловко исполнялись, темп держался, и уровень игры был весьма высок. Я еще раз прогнал титры и запомнил имя режиссера: Крейг Р. Баксли. Его я знал еще по двум вещам: отличный фильм для кабельного телевидения о Бригэме Юнге с Карлтоном Хестоном в главной роли и научно-фантастический фильм несколько худшего качества с Дольфом Лундгреном. (Наиболее запоминающейся там была фраза, сказанная главным героем киборгу: «Развались ты» [You go in pieces. Созвучно фразе You go in piece – иди с миром (англ.). – Примеч. пер.].) Я поговорил с Марком Карлинером, который посмотрел «Человека сумерек», ему понравилось, и он выяснил, что Баксли сейчас свободен. Я позвонил после него и послал Крейгу трехсотстраничный сценарий «Бури Века». Крейг перезвонил мне, полный идей и энтузиазма. Идеи его мне понравились, и энтузиазм тоже; а более всего мне понравилось, что его не испугал масштаб проекта. Мы встретились в Портленде, в штате Мэн, в феврале девяносто седьмого, пообедали в ресторане моей дочери и очень близко подошли к контракту.
Крейг Баксли – человек высокий, широкоплечий, красивый, приверженец рубашек-гаваек и выглядящий, как я понимаю, на несколько лет моложе своего возраста (на вид ему примерно сорок, но первая его работа – это «Акция Джексона» с Карлом Уизерсом, так что он должен быть старше). У него бесшабашный подход: «Без проблем, ребята» – подход калифорнийского серфера (которым он когда-то был, еще он был каскадером в Голливуде), и чувство юмора пожестче, чем у бандита из иностранного легиона Эррола Флинна. Эта небрежная поза и чувство юмора типа «не, ребята, я просто потрендеть с вами пришел» затемняют истинного Крейга Баксли – человека сосредоточенного, целеустремленного, с огромным воображением и каплей авторитарности (покажите мне режиссера, в котором нет ни капли от Сталина, и я покажу вам плохого режиссера). Что поражало меня больше всего с тех пор, как «Буря» начала свой долгий путь в феврале 1998 года – это где Крейг кричал: «Снято!». Сначала это тревожит, но потом начинаешь понимать, что он делает то, на что способен только очень одаренный видением режиссер: он монтирует в камере. Сейчас, когда я это пишу, начали приходить первые «выходы» – куски отснятой видеоленты, и – спасибо режиссуре Крейга – фильм, кажется, почти собирается. Рискованно предполагать слишком много и слишком рано (вспомните старый газетный заголовок «ДЬЮИ ПОБЕЖДАЕТ ТРУМЕНА»), но, судя по ранним результатам, я рискну сказать, что то, что вы сейчас прочтете, имеет удивительное сходство с тем, что вы увидите, когда «Эй-Би-Си» выпустит на экраны «Бурю Века». Я при этих словах держу пальцы накрест, но думаю, что так оно и будет. Думаю даже, что это может быть экстраординарно. Надеюсь на это, но лучше сохранять в оценках реализм. Огромные объемы работы уходят на создание фильмов, в том числе для телевидения, и очень мало из них выходят экстраординарными. Учитывая, сколько людей задействованы в этой работе, я считаю удивительным, что они вообще получаются. Но ведь за надежду нельзя меня расстреливать, правда?
Телевизионный сценарий «Бури» был написан между декабрем девяносто шестого и февралем девяносто седьмого года. Ближе к марту девяносто седьмого мы с Марком и Крейгом сидели в ресторане моей дочери Наоми (сейчас, увы, закрытом – она учится на священника). К июню я глядел на наброски волчьей головы на трости Андре Линожа, а в июле уже смотрел на сценарный отдел. Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что телевизионщики организуют производство фильмов, а не деловые завтраки?
Натурные съемки шли в Саузвест-Харбор, штат Мэн, и в Сан-Франциско. Еще шли съемки в Канаде в двадцати милях к северу от Торонто, где на заброшенном сахарном заводе были воссозданы главные улицы Литтл-Толл-Айленда. На месяц-другой этот заброшенный завод в городе Ошава стал одним из самых больших съемочных павильонов в мире. Мэйн-стрит Литтл-Толл-Айленда проходила сквозь три тщательно спроектированные стадии заснеженности – от нескольких дюймов до полной засыпанности [Наш снег состоял из картофельных хлопьев и обрывков пластика, раздуваемых гигантскими вентиляторами. Эффект не абсолютный – но лучший, который я видел за все время участия в кинобизнесе. Черт побери, он должен выглядеть хорошо – общая стоимость снега влетела в два миллиона долларов! – Примеч. автора.]. Когда группа уроженцев Саузвест-Харбор посетила павильон в Ошаве, они чуть не попадали, войдя в высокие металлические ворота заброшенного завода и увидев это. Это было – как в мгновение ока попасть домой. Бывают на съемках дни, полные обаяния сельской ярмарки… но бывают и другие, когда волшебство становится таким густым, что голова кружится. В такой день и посетили съемки люди из Саузвест-Харбор.
Съемки начались в конце февраля девяносто восьмого года в снежный день в Нижнем Восточном Мэне. Закончились в Сан-Франциско примерно через восемьдесят съемочных дней. Когда я пишу эти строки в середине июля, начался процесс монтажа и редактирования – известный как постпроизводственный процесс. Оптические эффекты и эффекты CGI (образы компьютерной графики) делаются по одному слою за раз. Я просматриваю отснятый метраж с временными звуковыми дорожками (многие из них сняты с ленты Фрэнка Дарабонта «Выкуп Шоушенка»), и тем же занят композитор Гэри Чанг, который и будет делать настоящую партитуру к передаче. Марк Карлинер фехтует с «Эй-Би-Си», уточняя даты выпуска – февраль 1999 года кажется наиболее вероятным сроком, – а я смотрю смонтированный метраж с удовольствием, которое бывает у меня редко.
Предлагаемый далее сценарий составляет повествование сам по себе, перекрещен метками – мы называем их «сцены», «наплывы» и «вставки», – которые показывают режиссеру, где резать целое на части – потому что (если вы не Альфред Хичкок, который снимает «Веревку») фильмы всегда делаются по частям. С марта по июнь того же года Крейг Баксли снимал этот сценарий так, как вообще снимают сценарии – без соблюдения последовательности, часто с усталыми от работы за полночь актерами, всегда под давлением, – и закончил, имея ящик кусков, которые называются «поденками» – результаты съемок за день.
1 2 3 4 5