Теперь, когда судебный врач и патологоанатомы закончили с ней, ее прежняя аудитория из сотен тысяч поклонников съежилась до одного дежурного оператора комнаты-морозильника. Все еще чуточку под хмельком, Гэм позволил своему разуму короткий полет поэтической фантазии. Она стала тем же, чем являются Ниневия и Тир, Мейбл Норманд [Мейбл Норманд — американская киноактриса] и Бейби Джейн.
Движущийся перст начертал. Ни чей-либо пиетет или разум, ни полицейское расследование уже не вернут ее.
Гэм попытался проанализировать свои чувства. Он раздражался не из-за потраченного впустую вечера или позднего часа.
И даже не из-за посягательства на его время. После четырех лет подготовительных медицинских курсов, двух лет интернатуры, трех лет аспирантуры в Вене, вкупе с тем обстоятельством, что его отец был врачом широкого профиля в маленьком городке, он знал, во что ввязывается, когда целовал кадуцей [Кадуцей — символ врачевания и знак различия медицинской службы армии США] и приносил клятву Гиппократа.
Что его беспокоило, так это крайнее лицемерие и полнейшее своекорыстие всех вовлеченных в дело сторон.
Лейтенанта Траверса из окружного шерифского департамента Лос-Анджелеса нисколько не заботило, почему Глория Амес покончила с жизнью. Его заинтересованность в раздувании шумихи была часто личного свойства. Чем большее событие он сделает из попытки больной и запутавшейся женщины обрести хоть какой-то душевный и физический покой, тем легче ему удастся затянуть это дело и тем большее количество раз его имя и фотография, как энергичного и добросовестного служителя закона, попадет в газеты. И чем больше темных углов он сможет обнюхать, тем выше будут его шансы на поощрение и продвижение по службе. Киностудия в лице Билла Харриса показала себя не лучше, если не хуже. Когда умирает звезда, дело может обернуться по-разному. В коробках лежали две невыпущенные картины с Глорией Амес, и студия пустилась во все тяжкие, чтобы защитить и романтизировать в глазах общественности образ Глории. Девушка, у которой хватило глупости принять по ошибке слишком много снотворных таблеток, малопривлекательна в смысле кассовых сборов. Но прекрасная, желанная молодая женщина, которая покончила с собой из-за любви, взаимной или неразделенной, — о, это была фанфара, звучавшая на совсем иной финансовой ноте.
Это позволяло подобраться к богатейшему кладезю. Это было чистое золото в провисшем денежном ящике билетной кассы. Это была легкая распродажа билетов с вывеской «Только стоячие места» в фойе.
Присутствовавшие сотрудники службы новостей, а также радио— и телекомментаторы относились к делу честно. Их делом было продавать газеты и сочинять материалы, которые поднимут их рейтинг у «Нильсена» ["Нильсен" — компания, отслеживающая уровень популярности средств массовой информации, в первую очередь — телекомпаний] .
Достаточно поерзав в кресле, Гэм наконец не выдержал и, игнорируя угрюмый взгляд начальника смены, положив усталые ноги на свою сторону стола в конференц-зале участка Малибу окружного шерифского департамента Лос-Анджелеса.
Стало чуточку комфортнее, а в то время лейтенант Траверс уже в третий раз выжимал соки из молодого красивого терапевта, молодой стенографист записывал для потомков его признание в том, что он не совершал ничего противозаконного.
— Пожалуйста, назовите свое имя.
— Гарри С. Смолвуд, доктор медицины.
— Ваш адрес?
— Я живу здесь, в Малибу. — Смолвуд назвал свой точный адрес.
— У вас есть лицензия на практику в штате Калифорния?
— Да, есть.
— И как давно вы занимаетесь частной практикой?
— Около пяти лет.
— Вы женатый человек, доктор?
— Да. Я женат уже шесть лет, и у нас двое детей.
— Вы признаете, что мисс Амес была вашей пациенткой?
— Мне не нравится слово «признаете».
— Хорошо. Я его заменю. Была ли мисс Глория Амес вашей пациенткой?
— Да, была.
— Как долго она была пациенткой?
— Недолго. Несколько месяцев.
— Вы не могли бы быть более точным?
— Три месяца.
— От какого заболевания вы ее лечили?
Молодой человек посмотрел на доктора Гэма, как будто искал моральной поддержки, потом провел ладонью по своим остриженным ежиком волосам.
— Не от какого-то конкретного заболевания. По крайней мере, не от того, которое я мог бы продиагностировать. — Он добавил: — Когда мисс Амес впервые пришла ко мне, она пожаловалась на бессонницу и непонятное женское недомогание.
— Какова была природа этого недомогания?
— Жжение в ее уретре при мочеиспускании.
— Вы обследовали ее на предмет этой жалобы?
— Я провел подробное медицинское обследование.
— Она просто так взяла и пришла к вам в кабинет?
— Нет. Как я говорил вам прежде, мы встретились впервые в гостях.
— Здесь, в Малибу?
— Да. Я живу здесь. Как вы можете судить по адресу, мы с женой живем в одном из домов на побережье.
— Такой дом, должно быть, недешево стоит.
— Я не понимаю, — возмутился Смолвуд, — какое отношение мои финансовые дела имеют к шерифскому департаменту, но если они имеют к нему отношение, то дом нам оставили родители жены. Я конечно же не стал альфонсом, чтобы его заполучить, не убивал мисс Амес и не вступал в сговор, чтобы ее убить. Все, что я сделал, — это выписал снотворное.
— Пятьдесят три грана секонала в капсулах.
— Кажется, выписано было столько.
— Кажется?
— Я знаю, что это было так. — Терапевт попытался объяснить: — Видите ли, мне не хотелось, чтобы мисс Амес приходила ко мне в кабинет чаще, чем это было необходимо.
— Почему?
— Мы уже обсуждали эту тему.
— Это для протокола.
— Хорошо. Как я сказал в первый раз, когда вы брали у меня показания, примерно два месяца назад, во время одного из ее посещений моего кабинета, мисс Амес сказала мне буквально дословно, что она питает ко мне глубочайшую привязанность, и после того, как по ее просьбе я отослал свою медсестру из кабинета, она настаивала на том, чтобы я вступил с ней в интимные отношения на одном из моих столов для осмотра.
— И вы вступили?
— Нет.
— Как она была одета?
— Она была раздета. То есть все, что на ней было, — это больничный халат для осмотров, а нижняя часть ее тела была прикрыта простыней.
— Которую она сняла, когда предложила вам вступить с ней в интимные отношения?
Доктор Смолвуд поправил Траверса:
— Которую она сняла, когда настаивала, чтобы я вступил с ней в интимные отношения.
— Был ли тот случай, о котором вы рассказываете, единственным, когда мисс Амес предлагала себя вам?
— Нет. Это был лишь первый из множества раз. За последний месяц или около этого она превратила в настоящий кошмар и мою семейную жизнь, и мою врачебную практику. Когда бы она ни появлялась в моем кабинете без записи — а это случалось почти каждый день, — она звонила либо сюда, либо ко мне домой, пытаясь вызвать меня к себе.
— В ее дом на ранчо в Долине?
— В ее дом на ранчо в Долине.
— Но вы продолжаете отрицать, что у вас с ней что-то было.
— Если говорить о сексе, то да.
— Э, да бросьте вы, доктор!
— Это правда. Как я говорил ей и как я говорю вам, я очень люблю свою жену. Кроме того, если бы я сделал то, что она от меня хотела, это было бы нарушением профессиональной этики.
— Другими словами, вы утверждаете, что, поскольку вы любите свою жену и не хотели нарушать профессиональную этику, вы отказались завести роман с одной из самых красивых и очаровательных женщин на свете.
— Полагаю, вы можете так это изложить.
— Именно так я и излагаю. И я, черт возьми, не верю ни одному слову из того, что вы нам рассказали!
— Меня не волнует, во что вы верите. Это правда.
— Вместо того чтобы лечь в постель в женщиной, за право переспать с которой большинство мужчин отдало бы на заклание свое левое сами знаете что, вы выписывали ей секонал. Почему?
— Потому что она говорила, что у нее по-прежнему проблемы со сном, и, по сути дела, требовала лекарство. В этом не было ничего неэтичного. Если бы я этого не сделал, она бы просто обратилась к какому-то другому доктору.
— А вам этого не хотелось?
— Ни один доктор не хочет терять пациентов. В некотором роде мисс Амес связала меня по руками и ногам. Я занимался практикой всего пять лет. У меня была не самая большая практика в Лос-Анджелесе. Мне нужно было содержать жену и двоих детей. А как только стало известно, что ко мне ходит Глория, у меня появилось столько пациентов, что я не успевал их лечить.
Лейтенант Траверс подбавил дыму в комнате, закурив новую сигару.
— А теперь вернемся к прошлой ночи. Вы признаете, что мисс Амес позвонила вам?
— Да, незадолго до полуночи.
— К вам домой?
— Да.
— К телефону подошли вы или ваша жена?
— Я.
— Каково было основное содержание вашего разговора?
— Она хотела, чтобы я приехал к ней, в Долину.
— Вы согласились?
— Нет. Я спросил, больна ли она, и, когда она сказала, что нет, что ей просто одиноко, я сказал ей, что об этом не может быть и речи.
— Но вы поехали бы, если бы она была больна?
— Она была моей пациенткой. Я — доктор.
Лейтенант Траверс водрузил одну из своих ягодиц на краешек стола для совещаний.
— Как вы считаете, доктор Гэм?
— Полагаю, — спросил Гэм, — вам нужно мое профессиональное мнение как психоаналитика мисс Амес?
— Да.
— Тогда, не вдаваясь в сексуальные постулаты психоанализа, я думаю, что доктор Смолвуд сообщил мотив самоубийства мисс Амес. Возможно, вы помните, как я говорил вам на ранчо сегодня утром, что она была очень неуверенной в себе молодой женщиной с глубоко укоренившимся комплексом неполноценности.
— Да, вы это говорили.
— Ей нужно было, чтобы ее хотели. Для нее это было такой же первой необходимостью, как дышать. Вот почему она так часто выходила замуж и имела так много романов в промежутках между мужьями, оправдывая свое поведение, по крайней мере перед собой, убеждая себя, что она любила каждого мужчину, с которым спала на тот момент. А за этим следует классический вариант отказа. Все знали, в том числе и Глория, что она не способна играть. А вот об этом знали лишь немногие. Сознание того, что она не подходит для избранной ею профессии, вызывало у нее состояние меланхолии. Единственное, что поддерживало ее в определенном равновесии в этот последний год, — это почти всеобщее признание ее в качестве международного секс-символа. Потом, когда доктор Смолвуд отказался вступить с ней в отношения, — возможно, единственный мужчина, который когда-либо так поступил, — даже эта подпорка для ее самолюбия была убрана, и она осталась ни с чем.
— Ни с чем, — мрачно повторил лейтенант Траверс, — кроме пятидесяти трех гранов таблеток секонала. А теперь позвольте задать вам еще один вопрос, доктор Гэм. Вы только что сказали, что этот вот Смолвуд был, возможно, единственным мужчиной, который отказался вступить с ней в отношения. А вы?
— Что я?
— Когда-либо отказывались вступить с ней в отношения.
— Нет, не отказывался.
— Значит, вы признаете, что вы были не только ее психоаналитиком?
Гэм тонко улыбнулся;
— Нет. Мисс Амес никогда не предлагала мне себя. Но ведь я и не такой молодой и симпатичный, как доктор Смолвуд, — Он помолчал немного и продолжил: — Нет, я не думаю, что переживания из-за того, что ее отвергли, были достаточно глубоки, чтобы заставить ее намеренно покончить с жизнью. Теперь, когда вы втянули в это Смолвуда, у меня нет сомнений по поводу того, как эту историю исказят в газетах и в эфире. Но, будь это в моей компетенции, я знаю, что я бы написал в заключении о смерти. Я бы охарактеризовал эту смерть как произошедшую в результате несчастного случая.
— В результате несчастного случая?
— Вы спросили мое мнение. Вот оно. Как мне видится, у Глории возникла страсть к доктору Смолвуду. Вначале, да простит меня доктор Смолвуд, это, вероятно, было всего лишь мимолетное увлечение. Она была слишком неглубокой, чтобы переживать истинное чувство. Если бы он уступил ее желаниям, они насладились бы коротким, пусть и пылким романом. Но когда он отказался быть двумя пресловутыми голыми ногами в постели, это стало для нее наваждением. И, как положено наваждениям, оно нарастало. Я почти вижу, как заработал ее разум, когда прошлой ночью она позвонила доктору и потребовала, чтобы он приехал к ней, а тот в ответ лишь спросил, не больна ли она. Чтобы достичь своей цели, Глория решила заболеть, зная, что в этом случае он к ней приедет. И она проглотила маленькую горсточку снотворных таблеток, которые он выписал. Но, к несчастью, не сумела принять во внимание один очень важный фактор.
— Что это был за фактор?
— Кажется, в медицинском заключении содержание алкоголя в ее крови определяется в 0,46 процента.
— Правильно.
— Ну вот вам и ответ. Если бы вы привлекли ее к ответственности за вождение в нетрезвом виде, уровень содержания алкоголя в крови в 0,46 процента охарактеризовал бы ее как мертвецки пьяную. Более того, это состояние остается в силе и в отношении мыслительного процесса. Она не собиралась убивать себя, она лишь хотела, чтобы ее хотели. Но когда Глория приняла секонал, она была настолько пьяна, что, прежде чем смогла позвонить доктору Смолвуду и рассказать ему о том, что сделала, рухнула без сознания на кровать, на которой горничная и нашла ее уже в предсмертном состоянии сегодня утром.
Смолвуд с благодарностью посмотрел на своего коллегу.
Часть репортеров тут же покинула комнату, чтобы позвонить в свои газеты. Доктор снял ноги со стола и встал.
— Я не знаю, как вы, джентльмены, но сейчас два часа ночи, и я устал. Поскольку мисс Амес была одной из моих пациенток, я старался помочь властям. Сегодня утром я приехал к ней на ранчо. По просьбе лейтенанта Траверса я приехал и сюда вечером, чтобы присутствовать при снятии показаний с доктора Смолвуда. Но сейчас, извините, я измотал свою психику сотрудничеством с властями. Так что, если никто не возражает, я еду домой и ложусь спать. Подвезти вас куда-нибудь, мистер Смолвуд?
— Спасибо, не надо, доктор, — сказал тот. — Меня ждет жена.
Но спасибо за предложение и за моральную поддержку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33