Отец подумал немного, перебирая орешки в стоявшей между ними вазочке, отпил еще несколько глотков.— Нет, этого не может быть.Шон фыркнул:— Ты так хорошо его знаешь?— Нет. Но я помню его мальчишкой. Не было в нем этого.— Полно милых мальчишек, которые, вырастая, начинают творить такое, что нарочно не придумаешь.При этих словах отец вскинул бровь:— Ты пытаешься преподать мне урок и рассказать, что такое человеческая природа?Шон покачал головой:— Нет, просто я работаю сыщиком.Отец откинулся на спинку стула и смерил Шона взглядом; в уголках его губ заиграла натянутая улыбка:— Ну давай же, просвети меня.Шон почувствовал, что краснеет.— Да нет... я просто...— Прошу.Шон ощутил себя дурак дураком. Поразительно, с какой легкостью отец умеет это делать: то, что любой другой человек, как знал Шон, признал бы нормальным умозаключением, отец выворачивал так, что получалась глупость: мальчик Шон хочет казаться взрослым, а в результате выглядит лишь напыщенным ослом.— Ну, помилосердствуй. Кое-что о людях и преступлениях я все-таки знаю. Ведь это моя работа.— Значит, по твоему мнению, Дейв оказался способен убить девятнадцатилетнюю девушку? Тот самый Дейв, который играл с тобой у нас во дворе? Тот мальчик?— По моему мнению, все способны на все.— Значит, я тоже мог это сделать. — Отец прижал руку к груди. — И мама могла.— Нет.— Не хочешь проверить наши алиби?— Господи, я не сказал ничего подобного!— Еще как сказал. Сказал, что все способны на все.— В разумных пределах.— О, — вскричал отец, — второй части я как-то не расслышал!Вот опять он за свое: запутывает Шона, играет с ним, как сам Шон играет с подследственными на допросах. Неудивительно, что допросы — это конек Шона. Было у кого поучиться.Они посидели, помолчали, и вдруг отец сказал:— А знаешь, может, ты и прав.Шон глядел на него, ожидая расшифровки.— Может, Дейв и мог сделать то, что ты думаешь. Откуда мне знать? Я ведь помню его мальчишкой, а взрослый он мне незнаком.Шон попытался увидеть себя глазами отца. Наверное, и его, своего сына, отец видит так же — мальчиком, а не взрослым мужчиной. Наверное, у родителей по-другому и не бывает.Ему вспомнилось, как называли его дядья отца, младшего из двенадцати детей в ирландской семье, эмигрировавшей в Штаты, когда отцу было всего пять лет. «Забияка Билл», — говорили они о Билле Дивайне, таком, каким он был до рождения Шона, и еще «шкет». Лишь теперь, слыша эти голоса, Шон различает в них покровительственный тон старшего поколения по отношению к младшему — ведь большинство его дядьев было лет на пятнадцать старше маленького братца.Теперь все они умерли. Все одиннадцать братьев и сестер отца. А «шкету», малышу, вот-вот стукнет семьдесят пять, и его засунули в приют в этом пригороде, и он коротает здесь дни возле полей для гольфа, который ему ни на черта не нужен. Последний и единственный живой, и все-таки младший, вечно младший, вечно ощетинивающийся против малейшего намека на снисхождение, не терпящий его ни от кого, в особенности от сына, готового ополчиться, если потребуется, против всего мира, но не мириться с этим снисхождением, покровительством или чем-то похожим на него. Потому что все, кто имел право покровительствовать ему, давно почили.Отец кинул взгляд на кружку Шона и бросил на стол несколько монеток в качестве чаевых.— Ну, ты готов? — спросил он. * * * Они пересекли автостраду № 28 и вышли на подъездную аллею с ее желтыми полосами ограничителей скорости и душем для машин.— Знаешь, что мама любит? — спросил отец.— Что?— Когда ты ей пишешь. Черкни ей иногда открыточку, просто так, безо всякой особой причины. Она говорит, что открытки твои очень смешные и что ей нравится, как ты пишешь. Она хранит их в ящике в спальне. Некоторые открытки там еще из колледжа.— Ладно.— Иногда — открыточку. Хорошо? Брось в почтовый ящик.— Конечно, конечно.Они дошли до машины Шона, и отец взглянул на темные окна своего домика.— Она уже легла? — спросил Шон.Отец кивнул:— Утром она везет миссис Кофлин на физиотерапию. — Резким движением отец протянул Шону руку: — Рад был тебя видеть.— И я рад.— А она вернется?Шону не надо было спрашивать, кто это «она».— Не знаю. Право, не знаю.Отец вглядывался в его лицо, освещенное желтым светом уличного фонаря, и Шон внезапно понял, что отцу мучительно знать, что сын страдает, что сын брошен и одинок; знать, что рану его не залечить и что с уходом Лорен душа сына вычерпана и пуста и пустота эта останется с ним навеки.— Что ж, — сказал отец, — выглядишь ты неплохо. Не опускаешься, следишь за собой. Ты, часом, спиртным не злоупотребляешь?Шон покачал головой:— Нет, просто много работаю.— Работа полезна, — проговорил отец.— Ага, — сказал Шон и почувствовал, как к горлу подступает горький гложущий комок.— Ну, тогда...— Ну...Отец хлопнул его по плечу.— Ну, тогда привет! И не забывай звонить матери по воскресеньям, — сказал он и, оставив Шона возле машины, направился к переднему крыльцу походкой человека лет на двадцать моложе.— Береги себя, — сказал Шон, и отец взмахнул рукой в знак согласия.Отперев машину с помощью дистанционного пульта, Шон уже потянулся к ручке дверцы, когда отец окликнул его:— Эй!— Да?Шон оглянулся и увидел у крыльца отцовскую фигуру — голова и плечи отца растворялись в сумраке.— Ты хорошо тогда сделал, что не влез в ту машину. Так и знай.Уперевшись руками в капот и прислонившись к машине, Шон силился разглядеть выражение отцовского лица.— Надо нам было и Дейва уберечь.— Вы были детьми, — сказал отец. — Вы не могли знать, а если б даже и могли...Шон помолчал, обдумывая эти слова, барабаня пальцами по капоту, вглядываясь в темноте в лицо отца.— Я и сам так себе говорю.— Ну и...Шон пожал плечами:— И все же думаю, мы должны были это знать. Так или иначе. А ты так не считаешь?Наверное, целая минута прошла в молчании, и Шон слушал стрекотание кузнечиков и шипенье газонных поливалок.— Спокойной ночи, Шон, — сказал отец, перекрывая шипенье.— Пока, — произнес Шон и, подождав, когда отец войдет в дом, влез в машину и поехал к себе. 21Эльфы Вернувшись домой, Селеста застала Дейва в гостиной. Он сидел в углу потрескавшегося кожаного дивана, а рядом, возле ручки кресла, двумя горками возвышались пустые банки из-под пива; в руках у него была новая банка, а на коленях лежал телевизионный пульт. Он смотрел кино, где было много крика.Снимая в холле пальто, Селеста видела отсветы экрана на лице Дейва, слышала крики, становившиеся все громче, испуганнее, к ним присоединились голливудские шумовые эффекты — звук опрокидываемых столов и нечто, напоминающее треск раздираемого на части тела.— Что это ты смотришь? — спросила она.— Про вампиров, — ответил Дейв. Не отрывая глаз от экрана, он поднес к губам банку «Бада». — Главный вампир убивает всех на вечеринке охотников за вампирами. Они действуют по заданию Ватикана.— Кто?— Охотники за вампирами. Ух ты! — воскликнул Дейв. — Вчистую оторвал ему голову!Селеста вошла в комнату и взглянула на экран, как раз когда какой-то тип в черном пронесся по комнате, ухватил за подбородок перепуганную женщину и куснул ее в шею.— Господи, Дейв...— Нет, это круто, потому что Джеймс Вудс теперь в бешенстве.— Кто это — Джеймс Вудс?— Главный охотник за вампирами. Отчаянный парень.Она увидела его на экране: Джеймс Вудс в черной кожаной куртке и облегающих джинсах взял в руки нечто вроде арбалета и прицелился в вампира. Но вампир оказался проворнее. Он протащил его по комнате, колошматя почем зря, словно весу в том было не больше, чем в комаре, а потом в комнату ворвался другой парень и выпустил в вампира очередь из автомата. И хотя вампир был неуязвим, все они благополучно проскочили мимо него, словно он внезапно потерял зрение.— Это брат Болдуин? — спросила Селеста. Она сидела на диванном валике, там, где он смыкается со спинкой; откинув голову, она прислонилась к стене.— Наверное.— Который из них?— Не знаю. Я не уследил.Селеста смотрела, как они мечутся по номеру в мотеле, усеянному трупами уж чересчур, на ее взгляд, густо для столь малого пространства, а Дейв заметил:— Господи, придется Ватикану прислать новый взвод охотников за вампирами!— А почему вдруг Ватикан озаботился вампирами?Дейв улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, вскинув на нее прекрасные глаза.— Это большая проблема, милая. Ведь вампиры постоянно воруют чаши для причастия.— Чаши для причастия? — переспросила она, ощущая настойчивое желание протянуть руку и погладить его по голове, как будто глупый этот разговор развеял, прогнал из памяти все неприятности ужасного дня. — Я этого не знала.— Да, уверяю тебя. Это огромная проблема, — сказал Дейв и осушил банку, в то время как Джеймс Вудс и брат Болдуин вместе с какой-то, по виду накачанной наркотиками, девицей припустили по пустой дороге в грузовичке, за которым гнался вампир. — Где ты была?— Завезла платье к Риду.— Несколько часов назад, — сказал Дейв.— А потом я поняла, что мне просто необходимо посидеть и подумать. Понимаешь?— Подумать? — произнес Дейв. — Конечно. — Он встал с дивана, пошел на кухню, открыл холодильник. — Тебе пива взять?Пива не хотелось, но она сказала:— Да, хорошо бы.Дейв вернулся в комнату и протянул ей банку с пивом. Она часто определяла его настроение по тому, открывал ли он ей пиво или нет. Сейчас банка была открыта, но она сомневалась, хорошо это или плохо. Сейчас понять это было трудно.— Ну и о чем ты думала? — Он рванул жестяную крышечку со своей банки, и звук этот перекрыл даже скрежет тормозов на экране, когда грузовичок перевернулся.— О, ну ты же знаешь.— Не очень-то знаю, Селеста.— О разном, — сказала она и отхлебнула пива. — Вспоминала этот день, и что Кейти погибла, и как жалко Джимми и Аннабет. Обо всем этом.— Обо всем этом, — повторил Дейв. — А ты знаешь, Селеста, о чем я думал, когда брел с Майклом домой? Думал, как он, наверное, озадачен, что его мама уехала, никому не сказав куда и когда вернется. Я долго думал об этом.— Я же сказала тебе, Дейв...— Сказала мне что? — Он поднял на нее глаза и улыбнулся, но на этот раз улыбка его не была мальчишеской. — Что ты сказала мне, Селеста?— Что мне хотелось подумать. Прости, что не позвонила, но последние дни — это такой ужас, что я сама не своя.— Как и все прочие.— Что?— Как в этой картине, да? — спросил он. — Там непонятно, кто люди, а кто вампиры. Я уже видел это, но кусками и не до конца. А этот брат Болдуин, знаешь, он потом влюбится в ту блондинку, хотя ему известно, что ее укусил вампир. Значит, и ей предстоит стать вампиршей, а ему на это начхать, понимаешь? Потому что он любит ее! А она сосет кровь. И у него будет сосать кровь и превратит его в ходячего мертвеца. Я что хочу сказать, Селеста, что в вампирстве есть и своя привлекательная сторона. Даже если знаешь, что это станет твоей гибелью, и душа твоя будет проклята навеки, и тебе придется только и делать, что кусать людей в шею, прятаться от солнца и от ударных бригад из Ватикана. Может быть, в один прекрасный день ты проснешься и не вспомнишь, каково это — быть человеком. И такое может случиться, но ничего страшного. В тебя попал яд, но и к этому можно приспособиться. — Он задрал ноги на кофейный столик и сделал большой глоток из банки. — Так, по крайней мере, считаю я.Селеста очень тихо сидела на диванном валике и глядела оттуда вниз, на мужа.— Дейв, что ты плетешь, о чем это ты говоришь?— О вампирах, милочка. О вервольфах.— Вервольфах? Я не улавливаю смысла.— Смысла? Ты думаешь, что я убил Кейти. Это единственный смысл, который мы за последнее время уловили.— Я вовсе не... Когда это ты пришел к такому выводу?Он ковырнул ногтем жестяную крышку.— Ты не могла даже заставить себя посмотреть в мою сторону там, в кухне у Джимми, перед тем, как уехать. Ты держала ее платье так высоко, словно оно еще на ней, и не могла даже взглянуть на меня. Вот я и стал думать, с чего бы это моя жена стала чувствовать ко мне такое отвращение? А потом меня как ударило — Шон! Ведь это он тебе что-то сказал, верно? Он и этот его мерзкий прихлебатель задавали тебе вопросы.— Нет.— Нет? Ерунда.От его спокойствия ей было не по себе. Она могла бы приписать это спокойствие действию пива.Алкоголь всегда действовал на него умиротворяюще, но сейчас в его спокойствии было что-то опасное, словно в слишком туго натянутой и перекрученной пружине.— Дэвид...— Ах, так я уже Дэвид!— Я без всякой задней мысли. Просто запуталась, сбилась.Наклонив голову к плечу, он смотрел на нее снизу вверх.— Что ж, тогда давай все выясним, детка. Это ведь фундамент прочных взаимоотношений — уметь общаться.На счету у нее было 147 долларов и пятисотдолларовый лимит на карточке «Виза», хотя примерно половину лимита она уже израсходовала. Если ей даже и удастся выкрасть отсюда Майкла, далеко им не уехать. Две-три ночи в каком-нибудь мотеле — и Дейв их разыщет. В чем, в чем, но в тупости его не упрекнешь, и, уж конечно, он сумеет их выследить.Пакет. Она может отдать мусорный пакет Шону Дивайну, и тот обнаружит въевшуюся в ткань кровь на одежде Дейва. Она уверена, что обнаружит, а она слышала о больших успехах генетических исследований. Они обнаружат кровь Кейти на одежде Дейва и арестуют его.— Ну давай же, — сказал Дейв. — Давай поговорим, детка. Проясним ситуацию. Я не шучу. Я действительно хочу, что называется, унять твои страхи.— Я не напугана.— Но выглядишь ты именно так.— Нет, не напугана.— Прекрасно. — Он снял ноги с кофейного столика. — Тогда скажи мне, дорогая, что тебя тревожит, хорошо?— Ты пьян.Он кивнул:— Не спорю. Но это не означает, что со мной нельзя вести разговор.На экране вампир опять отсекал кому-то голову — на этот раз, кажется, священнику.Селеста сказала:— Шон не задавал мне никаких вопросов. Когда ты ушел за сигаретами для Аннабет, я случайно подслушала их разговор. Не знаю, что ты им говорил раньше, Дейв, но твоей истории они не поверили. Они знают, что ты был в «Последней капле» чуть ли не до звонка.— Что еще?— Кто-то видел твою машину на стоянке примерно в то время, когда Кейти вышла из бара. И истории, как ты повредил себе руку, они не поверили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54