Она видела только его спину. Волосы, перехваченные на затылке резинкой. Светло-каштановые… Она невольно вздрогнула.
— Перестань, — прошептала она одними губами. — Его нет больше…
Сейчас она ужасно хотела, чтобы парень обернулся. И она бы тогда увидела, что это тоже всего лишь жалкая подделка…
— У вас сигареты не найдется? — услышала она собственный голос.
Он так и не обернулся. Только кивнул.
— Возьмите…
Она увидела протянутую руку с пачкой.
— Спасибо…
«Мог бы и обернуться из вежливости».
— Я положу здесь…
— Ага…
«Боже, какой кретинизм, — подумала она. — Стою и жду, когда он обернется… Старая тетка заигрывает с мальчиком… Ужас-то какой».
Наконец здравый смысл победил.
— Еще раз спасибо.
Она пошла прочь, и вслед ей продолжала нестись харизматичная песня про то, что каждый клиент психбольницы. И — Павлик Морозов жив…
Она рассмеялась невольно.
И пошла быстрее.
* * *
Он обернулся, услышав ее странный смех. С каким-то легким оттенком горечи. Словно она смеялась над самой собой. Или вообще не смеялась — плакала.
Потрепанные джинсы. Длинная майка… Распущенные волосы. Ему захотелось окликнуть эту странную девочку, хотя бы потому, что она не была похожа на его подружек. Подружки, может быть, потому и менялись почти ежедневно, что все были на одно лицо. Взможно, он просто их путал. И вообще — какая разница, если все одинаковые?
Она уходила все дальше и дальше, невольно вызывая какое-то воспоминание из прошлого. «Как будто я ее где-то видел, — подумал он, возвращаясь к спущенному колесу. — Ну и ладно…»
* * *
Анна открыла дверь в пустую квартиру. Матери не было — она уже второй месяц жила у Аськи в Москве. Нянчилась с внучкой.
Первый раз Анна была рада, что она одна.
Она нашла кассету, вставила в магнитофон, нажала кнопку «плэй».
И села рядом, потому что попала нечаянно на самую грустную песню. «Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны… А все оттого, что мы любили ловить ветер и разбрасывать камни…»
Но сейчас ей не хотелось плакать, как обычно. Наоборот. Она просто сидела и слушала эту песню снова и снова, получая облегчение от каждой ее строчки. Еще два года назад она не могла ее слушать. Слишком горьким было лекарство от боли.
А теперь — слушала.
Потом, когда магнитофон начал хрипеть, она выключила его.
Сварила кофе и включила телевизор.
Там шло очередное ток-шоу — бесконечная череда, на каждом канале… Какой-то обезьянник, невольно поморщилась Анна. Они, наверное, решили во что бы то ни стало доказать, что Дарвин был прав, а Павлик Морозов — жив…
Она собралась было выключить его, но невольно остановилась. Тетка, вещающая в тот момент, показалась ей особенно прикольной.
На голове у нее торчали какие-то несуразные косицы в огромном количестве, как у Боба Марли, при этом лицо было совсем не Бобово. «Что же они все как с цепи сорвались, — подумала Анна, рассматривая эти голубенькие круглые глазки, пухлые губки и вздернутый курносый нос. — Хоть бы сначала прикидывали, подойдет ли данный имидж их внутренней сущности…»
Лицо показалось ей смутно знакомым, Анна долго пыталась вспомнить, где она уже встречалась с этой дамой. Но оставила эти попытки, как безуспешные. В конце концов, у нее просто самая распространенная внешность в здешних окрестностях, решила она.
Дама оказалась продвинутой и преподавала какой-то там тантрический секс. «Безнадежно отстали вы от жизни, милейшая», — сказала себе Анна по этому поводу. Говорила дама весьма уверенно, агрессивно даже, и артикуляция у нее была как у джюсовца на улице. Надо тебе этот китайский фонарь за триста рэ или не надо — а товар тебе впичат… Так и с тантрическим сексом. Спустя несколько минут Анна уже не сомневалась, что большинство домохозяек, смотрящих в данный момент эту белиберду, завтра же помчатся им заниматься. Побросают своих усталых мужей и рванут на поиски радости.
Она щелкнула пультом, обрывая «тантрическую джюсовку» на полуслове. Вымыла чашку. Поставила разогревать суп. Включила снова магнитофон. Немного подпела: «Нам по двадцать семь лет, и все, что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ…»
Потом почему-то вспомнила парня с мотоциклом. Жалко, что он так и не обернулся… Наверняка славный…
Снова вспомнила «тантрическую» даму и подскочила невольно.
— Ну да… Конечно!
Она достала школьные фотографии.
На секунду ей стало больно — она старалась никогда не заглядывать в свое прошлое, чтобы не оживлять вместе с ними боль. Но ей же надо было удостовериться… Поэтому она терпеливо перебирала фотографии в поисках единственной, нужной.
Той, где она рядом с Таней.
Той, где именно Таня вручает ей грамоту за особенные успехи в изучении литературы.
И, найдя, присвистнула.
Те же голубые глазки. Тот же носик… Прическа, правда, другая. Кудри химические… но тогда ведь в моде был другой имидж.
— Вот никак не ожидала, — рассмеялась она. — Есть же у людей дар безликости… Так вписываться можно куда угодно… Как у нас в театральном. Типажность, мать вашу…
Она бросила фотографии на пол, они разлетелись. Одна теперь лежала поодаль, и, когда Анна успокоилась немного и стала собирать их с пола, эта оказалась сверху.
Анна невольно посмотрела на нее.
На этой единственной фотографии она была счастливой, может быть, поэтому — красивой?
Она улыбалась, глядя вдаль, девочка, у которой глаза вовсе не были мрачными. Наоборот…
Анна даже вспомнила, когда снималась. В тот день, когда ее приняли в училище. И все сразу переменились по отношению к ней. Впрочем, это было совсем не важно. Главное — тогда Кинг был рядом. И…
Она положила фотографию, запретив себе продолжать эти воспоминания. Проведя пальцем по нежному овалу, она проговорила:
— Как жаль, что она — умерла…
* * *
Он пришел домой поздно.
Из центральной комнаты доносилось бормотание телевизора.
— Дань, это ты?
— Не-а…
На пороге комнаты появилась мать.
— То есть как? — спросила она.
— Ну а кто еще?
— Конь в пальто, — бросила мать. — Людка звонила.
— Понял, — сказал он, ставя разогревать ужин.
— И что опять произошло?
— Ничего…
— Она плакала, между прочим.
— И что теперь я должен делать?
Первый раз фраза получилась более или менее длинной.
— Она…
— Мама! Я есть хочу! Я весь день ничего не ел! Я сам сейчас заплачу!
Мать к этому его заявлению отнеслась скептически.
— Ты? Вовеки не заплачешь… Только если твой мотоцикл в лепешку расшибется…
— Так я вместе с ним расшибусь, — усмехнулся он. — Плакать некому будет…
Она посмотрела на него с таким ужасом, как будто это вот-вот случится.
— Ты бы поменьше такими вещами шутил…
— Я и не шучу. Я просто констатирую факт…
Мать хотела еще что-то сказать, но дверь хлопнула снова, и он понял — пришел отец. Вздохнув с некоторым облегчением, он без всякого аппетита доел ужин и ушел в комнату.
Там он достал увесистый том Джойса и отключился. Теперь ничего вокруг не было. Только Бык Маллиган…
Только Стивен Дедал. И ему казалось, что этот самый Стивен ужасно похож на него. Или он похож на Стивена. В общем, с ним просто переставало быть пусто и одиноко. Как будто Стивен был его другом. И все понимал так же хорошо, как и сам Даниил.
Потом он отложил книгу — нестерпимо хотелось спать. На ум почему-то пришла та девчонка, что просила сигарету.
«Второй раз, — подумал он. — Второй раз я вижу чью-то смутную тень, и там, в самом сердце, появляется мысль, что мне было бы хорошо с этим человеком. И почему-то уже второй раз я позволяю этому человеку уйти от меня…»
Уже засыпая, он все-таки включил магнитофон, чтобы не доставали голоса с кухни. Судя по тембру, там уже зарождался ураган. Скандал…
«Чтобы я жил так же, как они?»
Он фыркнул презрительно. Думая о Тане, которая умерла. И — как жаль… Право, как жаль, что умерла не просто Таня. А то время, в котором она жила.
Теперь все стало другим. Как раз тогда, когда он наконец-то вырос, время взяло да изменилось. Не оставив ни самой Тани, ни ее знаменитого флэта…
— Одни Людки, — проворчал он. — Которым и трусы не надо стаскивать — они по жизни без них разгуливают…
Почему-то от мыслей о Людке стало совсем тоскливо. Он даже представил себе, как они ругаются на кухне из-за его маленькой зарплаты.
Стало так противно, словно это было на самом деле. И он постарался прогнать неприятные видения с помощью Стивена Дедала.
А потом вдруг и вовсе увидел странную картину — ночное небо, и на этом небе золотую лестницу. По бокам он различил хрупкие фигурки ангелов, и сама лестница вдруг озарилась, как будто кто-то зажег вокруг миллион фонарей. Только это были не фонари. Звезды. Какое их было множество, с ума можно сойти! Будто пошел метеоритный дождь…
А внизу была дорога, и по этой дороге шла девушка. Высокая, в потрепанных джинсах и черной кожаной куртке… Волосы девушки были распущены и свободно струились по плечам.
— Эй…
Она обернулась на его голос, и ему показалось, что там, в ее глазах, отражаются все эти звезды… Все. Даже самые далекие…
* * *
Те сны, которые ей снились, Анна забывала уже утром. И слава богу…
Она проснулась рано. Сначала ей показалось, что утро еще далеко… Потом вспомнила, что теперь темнеет рано и поздно светлеет.
Она приподнялась на локте и взглянула на часы. Волосы упали на лицо — она привычно убрала их со лба.
Стрелки показывали пять тридцать. Вставать было рано, но и лежать не хотелось. Она уже давно поняла — от безделья появляются мрачные мысли. Поэтому она старалась занимать себя делами постоянно.
Она встала и потянулась, пытаясь сбросить с себя остатки сна.
За окном царила пока тишина, и, судя по всему, день должен быть ясным и спокойным…
Она прошлепала босыми ногами на кухню, включила свет. Пока варился кофе, успела умыться.
Прихлебывая кофе, она вспомнила, что именно сегодня обещала зайти к Тане и Вовке. «Боже ты мой, — вздохнула она. — Именно сегодня… У меня именно сегодня дел так много, что я вряд ли успею…»
Она обещала зайти в монастырскую лавку, купить свечей для храма при их приюте. Потом у нее занятия… Бог знает, когда она освободится…
— Надо было вечером, — отругала она себя. — Весь вечер занималась какой-то ерундой…
Она рванулась к телефону, но вспомнила, что еще рано и наверняка они спят…
— Позвоню попозже, — решила она. — Только бы не забыть.
«Она смотрит на дым и завидует ангелам, — пел голос из магнитофона. — Врачи говорят, что это все от курения…»
Она как раз курила. Смотрела на улетающий к потолку синеватый дым и в самом деле завидовала ангелам.
Поэтому она рассмеялась.
— Надо все-таки что-то делать, — пробормотала она. — Ты никогда не повзрослеешь, Мышка. Тебе перевалило за тридцать, а ты мыслишь как девочка, выглядишь как девочка и совершенно не стараешься стать частью огромного организма… А знаешь ли ты, что такие, как ты, вносят дисгармонию?
Она поймала себя на том, что зажигает новую сигарету.
— Ты умрешь, и тебя похоронят в этих джинсах. И если не окажется рядом никого из знакомых, они даже не будут знать, какой возраст тебе проставить… Неужели ты до сих пор не можешь смириться и стать тем, кем уже должна была давно стать?
Частицей этого долбаного огромного организма… Всего лишь.
— Ни-ког-да…
На улице уже светлело. Появились одинокие фигуры.
«И почему, — подумала Анна, — одеваясь, каждое утро я чувствую себя брошенной в ров со львами, Господи?»
Она шла по улице, низко опустив голову. Как всегда. Работала она совсем рядом с домом. Раньше там был детский сад. А теперь — приют для больных детей…
Анна открыла калитку, та скрипнула предательски, и она испугалась — вдруг разбудит кого-нибудь из малышей?
Надо бы смазать, подумала она. Чтобы не скрипела…
Она всегда думала о том, каково им просыпаться. Там, в снах, эти дети были нормальными. Над ними никто не смеялся. Они могли бегать, смеяться и наверняка ничем не отличались от других детей… Она знала это, потому что сама очень долгое время спасалась от реальности, придумывая себе другую жизнь. Ту, где все было совсем не так, как здесь и сейчас.
И ей всегда так не хотелось возвращаться…
— Здравствуйте, Анна Игоревна…
Она обернулась на этот странный голос с мягкими, вкрадчивыми интонациями.
Выдавила улыбку, в очередной раз задавая себе вопрос, почему она не доверяет этому человеку с небольшими руками, ведь то, что он делает, — хорошо?
— Здравствуйте, — ответила она, оставаясь напряженной.
Может быть, виной всему был его взгляд? Он все время смотрел в сторону. Как будто боялся Анниных глаз.
— Как у вас дела? Вы выглядите усталой…
— Да нет же, — запротестовала Анна. — Вчера я вообще не работала… Так что у меня, право же, все нормально.
Он уже не слушал ее. Это тоже было его особенностью — внезапно уходить во время разговора. Тогда его взгляд становился отстраненным и бессмысленным.
Как у некоторых ее детишек…
Она раньше вообще не знала, как ей надо реагировать. Один раз простояла десять минут, ожидая продолжения беседы. Вроде как-то невежливо было уходить… Теперь же, зная об этих странностях, она просто пошла дальше. Скорее всего, он и не вспомнит, что разговаривал с ней. Или вообще сочтет ее за явившееся внезапно привидение…
Последняя мысль ее рассмешила.
Она не выдержала и рассмеялась.
Когда вошла в комнату, она все еще улыбалась.
Дети еще спали, только маленькая Геля сидела, прижимая к груди кулачки. Несчастная, с встрепанными волосами и расширившимися от страха глазами.
Анна кинулась к ней, оглядываясь — где же нянечка? Значит, опять бросила малышей, и особенно Гелю, которой вечно мерещились кошмары, и что самое ужасное, эти кошмары бедняжка не могла рассказать. Она ведь не умела разговаривать. Долгое время ее вообще считали немой. Но Анне казалось, что Геля просто не хочет разговаривать.
— Геля, — прошептала Анна, прижимая девочку к себе и гладя ее по спутавшимся волосам. — Все в порядке… Ночь ушла, и страшное тоже ушло… Посмотри, солнышко появилось… Ну, успокойся же…
Все ее слова были только словами, Геля всегда могла увидеть что-то страшное, вне зависимости от времени суток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37