Даже ее белье, ночные рубашки, как разноцветные бабочки, лежали в подобранных по цветам стопках. Он все сохранил, но зачем? В тот яркий солнечный день, когда она мерзла, несмотря на жуткую жару, собираясь уезжать, она решила не брать с собой ничего.
Крессида села на кровать, чувствуя себя смущенной и взволнованной. Встреча с прошлым вызвала странное ощущение. Целый гардероб, совершенно нетронутый — как будто дожидающийся? Нет, конечно, нет. Она покачала головой и принялась выбирать, что же надеть к ужину. Она убрала в дальний угол шкафа белоснежное гипюровое платье с черными кружевами. Она ему очень в нем нравилась, и всегда, когда она его надевала… Она прикусила губу, прогоняя эти мысли. Если она позволит себе бродить по тропинкам памяти, то заблудится.
Наконец Крессида выбрала короткое шелковое платье изумрудного цвета, перекликающееся с зеленью ее глаз. Завязала в узел свои густые волосы и медленно направилась вниз.
Стефано стоял на террасе, спиной к ней, в белом фраке, который очень шел ему. Он услышал ее шаги и медленно повернулся, оглядев ее от блестящих рыжих волос до кончиков зеленых туфель, которые она выбрала к платью.
— Ты очень красивая, — наконец проговорил он.
Она покачала головой.
— Не надо, Стефано. Это красота не принесла мне ничего, кроме проклятия.
В темных глазах появилось любопытство.
— Да? — протянул он. — Ты меня интригуешь, Крессида. Я не верю, что ты говоришь правду.
— Неужели? — Она отвернулась, поскольку не могла выдержать его испытующего взгляда. — Красота — очень изменяющееся качество. Из-за нее ты в меня влюбился. — Она снова посмотрела на него. — Хочешь знать? Женщина чувствует себя очень неуверенно, если ее любят только за красоту. Красота со временем блекнет в отличие от старинных вещей, она становится менее ценной, а отнюдь не наоборот.
Он прищурился и несогласно покачал головой.
— Не могу отрицать, что меня привлекла твоя красота, но влюбился я в то, что было спрятано под ней — твоя душа, темперамент. В тебе очаровательно сочетались невинность и сексуальность. Лед и пламя. И это было неотразимо. — Он улыбнулся. — Так же, как и твое полное равнодушие к моему богатству. Это было довольно странно. Впервые в жизни я почувствовал, что женщина хотела меня, а не мой банковский счет. — Уголки его губ опустились. — Большинство представительниц твоего пола ослеплены блеском. Но не ты. Видишь, оказывается, твоя красота была только глазурью наверху торта.
Впервые Стефано объяснил, что его в ней привлекало. Он никогда не говорил ей об этом. Стефано вполне устраивал выбранный стереотип сильного молчаливого мужчины, не привыкшего анализировать свои чувства. Сейчас он изменил своим правилам, но, к сожалению, слишком поздно. Ей было невыносимо тяжело осознавать, что он говорит об этом в прошедшем времени. Она закусила губу, чтобы унять дрожь.
— Дай мне что-нибудь выпить, пожалуйста, — попросила она.
— Да, конечно. — Он незаметно передернул плечами. — Извини. Я забылся. Что ты хочешь? — и повернулся к бару.
Как только она заговорила, близость немедленно улетучилась, и она поняла, что больше не услышит от Стефано никаких откровений. Его учтивый вопрос красноречиво подтверждал догадку, и она обнаружила, что ей совсем не нравится официальность. Уж лучше ссориться с ним, или отвечать на обиды — все, что угодно, лишь бы не эта модная вежливость, как будто она приглашена на званый обед и они только что познакомились.
— Немного сока было бы замечательно, — проговорила она, подстраиваясь под его официальный тон.
Он кивнул, наливая в стакан ее любимый сок папайи. Она приняла стакан из его рук и посмотрела на него.
— Давай сядем? — Он указал на небольшую софу, но она покачала головой.
Стоя она чувствовала себя не такой беззащитной. Если бы они сидели рядом на софе, неизвестно, как бы она на это отреагировала. Потому что ей хотелось, чтобы он ее обнимал и прижимал к себе, как тогда, ночью, в ее квартире, он же стоял, наблюдая за ней, невозмутимый, как статуя.
— Ты сохранил всю мою одежду, — заметила она, испытующе глядя ему в лицо.
— Ты, кажется, удивлена.
— Да. Зачем ты это сделал?
— Я предполагал, что ты вернешься.
— Вернусь? — спросила она дрожащим голосом.
— Естественно. Я думал, ты вернешься хотя бы для того, чтобы забрать весь этот огромный гардероб, который тебе самой будет трудно восстановить. — Он раздраженно нахмурился. — Мне в голову не приходило, что ты будешь настолько упряма, что даже не попытаешься его забрать.
Ее зеленые глаза засветились.
— Я хотела начать все сначала.
— А-а!
Его язвительный тон взорвал ее.
— Да, сначала! Новую жизнь! А эта одежда совсем бы не подошла к тому образу жизни, который я намеревалась вести.
— Конечно, — отпарировал он. — Мешковина подошла бы больше, судя по тому, что я понял о твоем образе жизни.
— Мне хотелось попробовать независимости, — сказала она тоненьким голосом, в последний раз пытаясь объяснить, какой одинокой она себя чувствовала. — Независимости, которую ты мне обещал, а потом отказал.
— Но независимость не дается, Крессида, — сказал он мягко. — Она завоевывается.
— Как же я ее могла получить, если ты полностью подчинил меня себе!
— А почему ты это позволила мне? — спросил он.
«Потому что ты был сильный, а я слабая» — подумала она грустно. «Я испытывала благоговейный страх перед твоей житейской мудростью».
Она поставила стакан на маленький столик.
— Ничего не получится из моего пребывания здесь, и мы оба знаем это, Стефано.
— Наоборот, — примирительно сказал он. — Я ничего такого не знаю. Сейчас не время и не место обсуждать этот вопрос. Ты еще слаба и только что встала с постели, а Роза ждет нас к столу. И… — Его лицо мгновенно стало серьезным. — Ты должна есть и поправляться. Ты обязательно должна заботиться о себе.
И, конечно, о его ребенке, если появится необходимость. Намек был очевиден. Крессида вдруг четко представила, как он станет баловать и оберегать ее, если это подтвердится.
— Мы ужинаем одни? — спросила она, ожидая, что будет присутствовать кто-нибудь из членов его семьи, как это часто бывало.
Он сверкнул глазами.
— Одни. Совершенно.
Во время ужина Стефано пустил в ход все свое обаяние, но для Крессиды эта фальшивая нежность была слишком мучительна, чтобы чувствовать себя спокойно и, несмотря на вкусную еду, приготовленную Розой, она почти не ела, а лишь ковыряла вилкой в тарелке. А когда они пошли пить кофе в гостиную, она собрала все свое мужество, наблюдая, как он молча бросил ей маленький кусочек сахара в кофе, и спросила:
— Ты действительно думаешь, что мы сумеем мирно прожить здесь следующую неделю?
— Я думаю, мы можем попробовать. Видишь ли, я уже говорил тебе об этом раньше, Крессида, я предприму наиболее подходящий способ действия.
Конечно, это был не тот ответ, на который надеялось ее глупое сердце, но, наверное, это был самый лучший вариант из всех возможных в данных обстоятельствах.
Он внимательно смотрел на нее.
— А завтра, — сказал он, — мы поедем в горы.
— Ты не работаешь? — удивленно поинтересовалась она.
Он продолжал внимательно смотреть на нее.
— Завтра — нет. А сейчас, я думаю, мне нужно отправить тебя спать. Ты ведь устала?
И ни одной попытки дотронуться до нее. Даже это осталось в прошлом. Она кивнула, не решаясь заговорить. Закрывая дверь в своей комнате, она услышала глубокий голос Стефано, тихо разговаривавшего по телефону. С Эбони, без сомнения. Считая дни, когда они снова смогут быть вместе.
И тут она действительно почувствовала себя усталой — такой усталой, что ничего не могла делать, кроме как доползти до кровати и упасть на шелковые белоснежные простыни.
Глава 11
К своему удивлению, Крессида спала очень хорошо, но, проснувшись, вспомнила поздний телефонный разговор Стефано, уже после того, как он отвел ее в спальню и ушел. И она согласилась поехать с ним в горы! Наедине с ним в замкнутом пространстве автомобиля. Ощущая ауру этого человека!
Крессида выглянула в окно. День был необыкновенный, один из дней, которые может предложить только Италия — легкий теплый ветерок раздувал тонкие занавески, превращая их в белые мягкие облака вокруг окон. Она приняла решение и быстро встала с кровати. Она поедет. Она сыграет свою роль. Но она не покажет Стефано истинных чувств. И больше никакой физической близости. Это приводит лишь к страданиям.
В столовой никого не было, и Роза принесла ей теплый хлеб, свежий инжир и сок, с удовольствием наблюдая, с каким аппетитом Крессида поглощает завтрак.
— Вкусно? — спросила она.
— Очень, — ответила Крессида, видя в глазах экономки огонек искренней симпатии. Неужели она действительно боялась этой доброжелательной женщины? Или сама идея быть окруженной прислугой вызывала у нее протест? Она убедила себя, что все в доме недолюбливали ее, хотели, чтобы Стефано женился на итальянке своего круга, но теперь ей казалось, что все это она просто вообразила.
— Вы так добры ко мне, Роза, — сказала она тихо. — Вы ухаживали за мной, как родная мать, когда я болела.
Итальянка покачала головой.
— Вы не беспокойство, когда болеть, синьора — сейчас синьора будет беспокойство!
Роза вышла из комнаты, и Крессида слышала, как она говорит с кем-то по-итальянски так быстро, что она не могла понять ни слова.
Вытерев рот салфеткой, она подняла глаза и увидела Стефано, наблюдавшего за ней. Его загадочный взгляд скользил по ее стройной фигуре, по тонкой хлопчатобумажной ткани, облегающей ее высокую грудь, по светло-коричневому поясу, подчеркивающему ее тонкую талию. Он тоже был одет достаточно просто — белая рубашка, заправленная в серые полотняные брюки.
— Доброе утро, — улыбнулся он. — Роза сказала, что ты сегодня хорошо поела. — Его заботливый вид означает всего лишь элементарную вежливость, напомнила она себе.
— Роза очень вкусно готовит, — ответила она, — отказаться от этого может только идиот.
— Но ведь ты никогда не ешь, когда тебе плохо, ведь так? Как вчера вечером, — настаивал он. — Так что можно рассматривать твой аппетит как признак хорошего самочувствия?
С выражением легкой насмешки в темных глазах он был похож на Бога, подумала она. Бога, который больше не любит ее, который не испытывает к ней ничего, кроме желания. Ее задача — не поддаваться его обаянию, которым он обладал в таком избытке, особенно когда старался. Она отодвинула стул и встала.
— Думай, как хочешь, — сказала она бесстрастно, пытаясь пройти мимо него, но он коснулся ее обнаженного предплечья, что вызвало у нее учащенное сердцебиение.
— Крессида, — сказал он тихо. — Сегодня у нас выходной. Сегодня мы не будем ссориться. Ладно?
Она посмотрела в его глаза, в которых читалась немая просьба. Борьба действительно очень утомляла, но по крайней мере за резкими словами можно скрыть истинные чувства. Если их не будет, не выдаст ли она себя?
— Ладно? — Карие глаза смотрели почти нежно, голос звучал так ласково. — И, — как это вы говорите, — перемирие?
Крессида засмеялась.
— Договорились, — согласилась она. — Ты прекрасно знаешь, что именно так мы и говорим. И перестань хлопать ресницами.
Он весело рассмеялся, и, услышав его глубокий бархатистый смех, Крессида подумала, что за последние недели она так редко слышала его.
— Пойду возьму куртку, — сказала она быстро.
— Я подожду в машине.
Через несколько минут она сидела рядом с ним, и серебристая спортивная машина мчалась по дороге.
— Куда ты меня везешь? — спросила она.
— Увидишь, — ответил он уклончиво. — Отдыхай.
Она постаралась сосредоточиться на пейзаже, пытаясь не обращать внимания на подавляющее присутствие этого человека. Пока они ехали, она действительно отдыхала под звуки его любимого Вивальди, наполняющие машину мягкой чарующей музыкой.
Он привез ее в ресторан, где она никогда прежде не бывала, — огромные окна выходили на горы, которые в течение многих лет служили источником вдохновения для художников. Нейтральная территория, подумала она, и их разговор также носил вполне нейтральный характер, они беседовали как малознакомые люди.
— Тебе здесь нравится? — вежливо спросил он.
Она кивнула и произнесла ни к чему не обязывающим тоном:
— Это новый ресторан?
— Довольно новый. Я обнаружил его лишь несколько месяцев назад. Его открыл мой старый школьный товарищ. Может быть, помнишь, он был владельцем «Каса Романа»?
Их любимый ресторан. Неужели он действительно думал, что она могла забыть?
— Да, я помню, — сказала она без всякого выражения.
Конечно, с тех пор, как они расстались, он жил своей жизнью, открывал для себя рестораны, ходил в кино, смотрел спектакли, путешествовал — она это прекрасно понимала, однако ей было ужасно больно думать, что все это он делал без нее. Может быть, потому, что он, похоже, прекрасно приспособился жить без нее, в то время как ей было ясно, что она проиграла.
— Хочешь кофе? — спросил он, когда они закончили обед.
Ей хотелось стукнуть кулаком по столу, не обращая внимания на других посетителей. Как может он сидеть здесь и вести светскую беседу, как будто они самые обычные люди, пришедшие сюда вкусно поесть? Как будто в их подсознании не стоял этот жгучий вопрос, от которого так много зависело — беременная она или нет, и что делать, если это так?
Но Стефано сидел напротив, совершенно не замечая ее смятения, одна бровь его поднялась:
— Хочешь кофе? — повторил он.
— Да, пожалуйста.
— Завтра мне надо быть на работе, — сказал он по дороге домой. — Постарайся как-нибудь развлечься. Можешь почитать у бассейна.
— А можно я поброжу по магазинам? — бросила она пробный шар. — Можно я воспользуюсь машиной?
Глаза его вспыхнули, когда он взглянул на нее.
— Если тебе нужно сделать покупки, думаю, мы можем сделать их вместе.
— Ты боишься, что я сбегу в Англию? — с вызовом спросила она. — Но ведь я могу это осуществить, пока ты на работе, разве нет?
— Без паспорта у тебя ничего не получится, — вежливо заметил он.
— Значит, я действительно твоя пленница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19