https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/nakladnye/na-stoleshnicu/
».
Банкир, винодел, троюродный брат премьер-министра Франции, граф был членом Совета директоров компании Элен Жано и, ко всему прочему, законченным алкоголиком. Угрюмый краснолицый француз с красивыми чертами лица, он был ростом примерно метр девяносто и весьма поджар. Взгляд его черных как угли глаз был тяжелым, густые седеющие волосы зачесаны назад. На нем был элегантный синий костюм, сшитый на заказ на Сэвил-роу, к которому очень подходил черный галстук из шелка-сырца. На обшлагах его пиджака красовался фамильный герб де Леже – лев и саламандра, поддерживающие щит. В основу этого герба легли старинные золотые подвески, которые подарил первой графине де Леже король Франциск I в 1546 году: лев и саламандра символизировали близость рода к королевскому трону.
Граф не обращал никакого внимания на постоянные пробки, голова его была занята совсем другим. Среди ночи ему позвонили из Парижа и сообщили, что Элен Жано наняла самолет и в ужасной спешке вылетела из аэропорта Орли.
Граф улыбнулся: можно подумать, она что-то успеет сделать! Неужели не понимает, что уже слишком поздно?
Нет, он больше не сваляет дурака. Ясно было, что она что-то предпримет, и он подготовился к этому. За ней тайно следили, и когда пятнадцать минут назад самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, ему сразу же сообщили об этом. Одного он не мог понять: где она так задержалась?
Лимузин снова попал в пробку. Граф открыл дверцу встроенного бара, плеснул в бокал из баккара виски и залпом выпил.
Внезапно его губы скривились, он изо всех сил ударил кулаком по сиденью.
И как же он раньше не догадался?!
Куда-то провалились целых два часа. Он сразу не сообразил, но Элен была в воздухе на целых два часа двадцать минут больше обычного для полета времени. Ему сообщили о взлете и посадке, но где она была эти два проклятых часа? Не могла же она просто кружить над Атлантикой.
Да, она, должно быть, прерывала полет. Где-то приземлялась. Но где? И зачем?
Граф взялся за мобильный телефон: пусть кто-нибудь поговорит с пилотом и все выяснит.
В то время как черный лимузин графа приближался к «Жано-билдинг», Джеймс Кортланд Гор III завтракал в своем особняке в Гринуиче, штат Коннектикут, в сорока пяти минутах езды до центра Манхэттена. Напротив него за столом из кованой мягкой стали со стеклянной столешницей сидела его жена, задумчиво глядя сквозь окно-фонарь.
Но вот она перевела взгляд на мужа.
Гор, этот свиноподобный коротышка с отвисшими толстыми щеками, поджатыми красными губами и необъятным подбородком, склонив лысую голову, вперил свои маленькие серые глазки в передовицу «Уоллстрит джорнэл». Его костюм в узкую полоску соответствовал его положению в обществе. Будучи в свои шестьдесят преуспевающим банкиром, он получал сто пятьдесят тысяч долларов в год, повсюду имел свои расходные счета и был членом самых престижных клубов. Он был на вершине своей карьеры.
Оторвав глаза от газеты, Гор посмотрел на жену.
Эта избалованная женщина в свои пятьдесят семь выглядела не старше тридцати девяти. Болезненно-хрупкая, с высокими индейскими скулами, загорелая – что явно свидетельствовало о ее пребывании на Палм-Бич, – все уик-энды она проводила во Флориде. Правда, каждый четверг Джеральдина делала укладку в салоне Сусуму на Пятой авеню.
Она дотронулась до своего костлявого запястья и поправила браслет со сверкающим бриллиантом канареечного цвета. Купила неделю назад у Булгари и с тех пор не расставалась с ним ни на минуту.
Гор откашлялся.
– Между прочим, дорогая, у меня плохие новости, – завибрировал он своим необъятным подбородком.
– Плохие новости?
– Мне придется работать допоздна.
– О, дорогой, нет, – простонала она. – И слышать не хочу! Ты же мне обещал освободиться на сегодня. Разве ты не помнишь, что мы приглашены на обед к Эсбурисам?
«Еще бы мне не помнить!» – с раздражением подумал Гор.
– Ничего не выйдет, дорогая, – ответил он спокойно. – Позвони им и предупреди, что мы не придем.
Вот черт! А она так ждала этого вечера.
Джеральдина выразительно взглянула на мужа.
Тот на самом деле очень сожалел, что испортил жене праздник. Ему не доставляло удовольствия разочаровывать ее, но на сегодня у него совсем другие планы. Сегодня он должен принять самое важное в жизни решение.
«Осталось всего три дня, – думал он. – Только три дня – и срок выплаты по банковскому займу для Жано истечет». И тогда решение будет принимать банк, то есть он сам будет вершить судьбу залога: целых двадцати процентов от пятидесяти одного процента личных акций Элен Жано, поскольку она брала заем под свои акции. Члены Совета директоров уже замучили его своими предложениями, подлавливая его в клубах, действуя через своих помощников и адвокатов и даже используя анонимные звонки. И каждый нашептывал, какую сумму получит лично он, Гор: один миллион долларов, свободный от налогообложения, в том случае если Элен не добьется продления срока, и к тому же банк будет вправе продать акции другим акционерам по их рыночной стоимости.
«Они все набросились на нее, словно стервятники. Похоже, каждый из них хочет лишить ее бизнеса».
А миллион долларов… Деньги ему нужны как никогда. Он привык к комфорту, да и Джеральдина требовала поддержания достигнутого уровня жизни, хотя особняк в Гринуиче и дом на Палм-Бич оба уже заложены и перезаложены. А легкокрылый самолет, на котором они каждый уик-энд летают на Палм-Бич? А теплый гараж, где между новым «кадиллак-севиль» и последней моделью «линкольн-континенталь» стоит медово-золотистый «бентли»? Помимо всего прочего, постоянные полеты в Париж, где мадам Гор встречают как желанную гостью. Известные кутюрье раскатывают перед ней красную дорожку; у нее свое место в первом ряду, прямо у подиума. И наконец, Джеральдина вознамерилась купить шестидесятифутовую яхту «крис-крафт».
А два месяца назад у нее появилась еще одна дорогая привычка: покупка всяких безделушек, и именно у Гарри или Булгари.
Да, с такими претензиями на сто пятьдесят тысяч долларов в год не проживешь. Джеральдина этого не понимала, а Гору не хотелось разбивать ее нежное сердце.
Он уже «задолжал» банку, позволяя себе время от времени пользоваться его фондом и планируя выплатить очередной «заем» при первой же финансовой удаче или когда Джеральдина сократит свои расходы.
«Черт с ней!» – в сердцах решил Гор. Гораздо труднее сказать жене «нет».
Получить миллион долларов за то, чтобы сбросить акции Элен Жано в другие, руки, вполне реально; к тому же просители были анонимными.
Главное, что все будет шито-крыто.
Гор отложил газету. Куда приятнее думать про миллион долларов, чем просматривать новости.
Именно по этой причине он пропустил на второй странице статью под заголовком: «Компания „Жано пабликейшнз“ накануне краха».
Хамелеон хлопнул дверью телефонной будки. Нахмурившись, бросил в монетоприемник десять центов и набрал номер телефона. В трубке раздались гудки: один, второй, третий. Он положил трубку на рычаг, и монета со звоном выпала в желобок. Подождав еще секунд двадцать, он шагнул на Таймс-сквер.
Сейчас здесь пустынно, а вчера было настоящее вавилонское столпотворение. Окна многочисленных порношопов украшали гирлянды фотографий с роскошными женскими телами; кинетоскопы заманивали сценами содома; по улице разгуливали толпы проституток в кроличьих шубах с красными от холода ногами. Гомосексуалисты, качаясь на высоких каблуках, распахивали шубы; изголодавшиеся мальчики в джинсах в обтяжку выпячивали свои зады, демонстрируя их упругость. За деньги покупалось все.
Светофор мигнул красным, и он, поставив дипломат на землю и закурив, огляделся по сторонам в поисках отеля.
Неподалеку от Бродвея, на Сорок восьмой улице, он нашел то, что искал. Настоящая трущоба! Восьмиэтажное кирпичное здание безобразного серого цвета, на углу бегущая световая реклама «Отель „Занзибар“» и ниже красными неоновыми буквами: «Комнаты от пяти долларов. Приглашаем на время и навсегда».
Место обещало полную анонимность: плати за ночлег и делай что хочешь. Вот и хорошо.
Тихо насвистывая, Хамелеон поднялся по цементным ступеням и открыл дверь.
Вестибюль был еще тот: напоминал нечто среднее между турецкой баней и фойе кинотеатра двадцатых годов. Бра на стенах были на удивление современными, но проржавевшими, с разбитыми или отсутствующими плафонами. Паровое отопление шипело и гудело, как движущийся локомотив.
Справа, в застекленной деревянной будке, сидела утомленная блондинка.
Он кашлянул.
– Мне нужна комната.
– Выбор невелик, – ответила девушка хриплым голосом. – Осталась всего одна.
– Она выходит на улицу?
– Во двор, на парковочную стоянку. Третий этаж. Там действительно тихо.
– Сколько?
– Двадцать баксов в сутки.
– Двадцать? Но на рекламе всего пять!
– Да, – ответила она устало, – я знаю. Реклама устарела. Или платите, или уходите.
Он вздохнул:
– Ладно. Оформляйте на неделю.
Она протянула ему регистрационную книгу и, машинально пробежав глазами его данные: А. Саму-эль, Вашингтон, округ Колумбия, подумала: «Хоть какое-то отличие от всех этих живущих здесь Джонов Смитов».
– С вас сто сорок баксов.
Он достал бумажник и отсчитал деньги.
– Комната три-ноль-четыре, – сказала она, бросая на стойку ключ и десять долларов сдачи. – Это на третьем этаже. Лифт справа. – Она кивнула в сторону лифта. – Оставляйте ключ на доске, когда уходите.
– Конечно, – ответил он, поднимая с пола дипломат и направляясь к лифту.
Комната триста четыре превзошла все его ожидания: тесная, убогая, неглаженое постельное белье…
Он раздвинул вылинявшие шторы и посмотрел вниз. Лучшего места и не выберешь. Кругом административные здания, рядом полупустая стоянка для машин. А вот и черный ход. С наступлением темноты он может пользоваться им, а если вести себя осторожно, то можно и в течение дня. Главное, что отель «Занзибар» расположен вдали от сверкающих огней высшего общества, куда он должен проникнуть. Пусть его сожрут клопы, но, когда дело будет сделано, полиция станет искать среди респектабельных господ, а не в дешевых гостиницах.
Он задернул шторы и отошел от окна. Поставив на кровать дипломат, открыл его. Пока все идет по плану. На автовокзале в разных ячейках камеры хранения он нашел ключ и дипломат.
В дипломате лежала аккуратно сложенная одежда. Хамелеон небрежно бросил ее на пол. Затем, вытащив нож, вспорол подкладку и улыбнулся, нащупав бумагу.
– О бэби! – прошептал он. – Сладкий, сладкий бэби. Чего не сделаешь ради тебя.
Он вытащил из-за подкладки двадцать шесть конвертов и сразу открыл двадцать пять, что потолще. В каждом конверте лежали новенькие, хрустящие стодолларовые купюры. Аккуратно сложив их в стопку и послюнявив палец, он быстро пересчитал. Общая сумма составляла пятьдесят тысяч долларов.
Первый взнос за убийство.
В двадцать шестом конверте оказалась газетная вырезка. Он медленно развернул ее и присвистнул, рассмотрев фото первой женщины, которую ему предстояло взять на мушку. «Как жаль, – промелькнуло в голове. – Она красива, эта дама. И у нее нет ни единого шанса». Во всяком случае, с ним: Хамелеон считался лучшим киллером в этом бизнесе. Он закурил сигарету и посмотрел на подпись под фото: Элен Жано.
Глава 3
«Жано-билдинг» располагался на углу Пятой авеню и Двенадцатой улицы. В окружении старых солидных построек, он смотрелся как ослепительный бриллиант. Для проектирования этого девятнадцатиэтажного здания Элен наняла Кенина Роша, Джона Динкелу и членов Академии художеств.
И она получила именно то, что хотела. Башня с угловыми зеркальными стенами стала прообразом «Юнайтед-Нейшн Плаза-отель», завоевавшего впоследствии ряд премий. При утреннем освещении «Жано-билдинг» смотрелся как холодный застывший айсберг, днем его стены отражали интенсивное движение и жизнь улицы, а ночами он как бы сиял мириадами свечей. Но наиболее впечатляющим он был на закате: умирающее солнце, отражаясь в зеркальных стенах, делало его похожим на пламя.
В половине десятого, когда Элен взялась за ручку своего белого «роллс-ройс-силва-клауд» с нью-йоркским номерным знаком «ЭЖИИ», фасад здания отливал серебром. Прохожие стали с интересом оборачиваться. Впрочем, где бы Элен ни появилась, ее всегда замечали. Это объяснялось как положением в обществе, так и ее необычной красотой.
По слухам, ей было под тридцать, на самом же деле Жано исполнилось тридцать восемь, и она владела контрольным пакетом акций «Элен Жано интернэшнл инк.», своей издательской империи. Стройная, ростом около метра шестидесяти, она всегда держалась с королевской грацией. Тонкие черты ее овального лица были такими же изящными, как и у дрезденских фарфоровых статуэток, а глаза поражали необыкновенным фиалковым цветом. Впрочем, фиолетовый нередко сменялся цветом дымчатого аметиста, а порой, вспыхнув, радужка сияла словно россыпь сапфиров. Роскошные черные волосы только подчеркивали ее изящный профиль, полные чувственные губы и фарфоровой белизны зубки.
Она зябко поежилась и подняла воротник своей норковой шубки, скользнув взглядом по Пятой авеню. В конце авеню в лучах солнца сияла рождественская елка.
«Счастливое Рождество», – подумала она, печально качая головой. Печальный праздник, который становится еще печальнее, когда все вокруг веселятся.
«У меня тоже когда-то была чудесная семья…»
Ее внезапно зазнобило.
– Мадам, – послышалось рядом. Воспоминания вмиг оборвались. Шофер по-прежнему держал дверцу открытой, она все еще не вышла из машины.
– Прости, Джимми, – "гортанно проговорила она и быстро шагнула на тротуар.
– Подать машину на ленч, мадам? – спросил шофер, закрыв дверцу.
– Нет. Будь в половине седьмого, – ответила она, подумав.
– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще? Элен покачала головой.
– Спасибо, Джимми. Забрось домой багаж. Ничего не изменилось за неделю ее отсутствия. В этом районе мало что меняется, исключение составляет только «Жано-билдинг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Банкир, винодел, троюродный брат премьер-министра Франции, граф был членом Совета директоров компании Элен Жано и, ко всему прочему, законченным алкоголиком. Угрюмый краснолицый француз с красивыми чертами лица, он был ростом примерно метр девяносто и весьма поджар. Взгляд его черных как угли глаз был тяжелым, густые седеющие волосы зачесаны назад. На нем был элегантный синий костюм, сшитый на заказ на Сэвил-роу, к которому очень подходил черный галстук из шелка-сырца. На обшлагах его пиджака красовался фамильный герб де Леже – лев и саламандра, поддерживающие щит. В основу этого герба легли старинные золотые подвески, которые подарил первой графине де Леже король Франциск I в 1546 году: лев и саламандра символизировали близость рода к королевскому трону.
Граф не обращал никакого внимания на постоянные пробки, голова его была занята совсем другим. Среди ночи ему позвонили из Парижа и сообщили, что Элен Жано наняла самолет и в ужасной спешке вылетела из аэропорта Орли.
Граф улыбнулся: можно подумать, она что-то успеет сделать! Неужели не понимает, что уже слишком поздно?
Нет, он больше не сваляет дурака. Ясно было, что она что-то предпримет, и он подготовился к этому. За ней тайно следили, и когда пятнадцать минут назад самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, ему сразу же сообщили об этом. Одного он не мог понять: где она так задержалась?
Лимузин снова попал в пробку. Граф открыл дверцу встроенного бара, плеснул в бокал из баккара виски и залпом выпил.
Внезапно его губы скривились, он изо всех сил ударил кулаком по сиденью.
И как же он раньше не догадался?!
Куда-то провалились целых два часа. Он сразу не сообразил, но Элен была в воздухе на целых два часа двадцать минут больше обычного для полета времени. Ему сообщили о взлете и посадке, но где она была эти два проклятых часа? Не могла же она просто кружить над Атлантикой.
Да, она, должно быть, прерывала полет. Где-то приземлялась. Но где? И зачем?
Граф взялся за мобильный телефон: пусть кто-нибудь поговорит с пилотом и все выяснит.
В то время как черный лимузин графа приближался к «Жано-билдинг», Джеймс Кортланд Гор III завтракал в своем особняке в Гринуиче, штат Коннектикут, в сорока пяти минутах езды до центра Манхэттена. Напротив него за столом из кованой мягкой стали со стеклянной столешницей сидела его жена, задумчиво глядя сквозь окно-фонарь.
Но вот она перевела взгляд на мужа.
Гор, этот свиноподобный коротышка с отвисшими толстыми щеками, поджатыми красными губами и необъятным подбородком, склонив лысую голову, вперил свои маленькие серые глазки в передовицу «Уоллстрит джорнэл». Его костюм в узкую полоску соответствовал его положению в обществе. Будучи в свои шестьдесят преуспевающим банкиром, он получал сто пятьдесят тысяч долларов в год, повсюду имел свои расходные счета и был членом самых престижных клубов. Он был на вершине своей карьеры.
Оторвав глаза от газеты, Гор посмотрел на жену.
Эта избалованная женщина в свои пятьдесят семь выглядела не старше тридцати девяти. Болезненно-хрупкая, с высокими индейскими скулами, загорелая – что явно свидетельствовало о ее пребывании на Палм-Бич, – все уик-энды она проводила во Флориде. Правда, каждый четверг Джеральдина делала укладку в салоне Сусуму на Пятой авеню.
Она дотронулась до своего костлявого запястья и поправила браслет со сверкающим бриллиантом канареечного цвета. Купила неделю назад у Булгари и с тех пор не расставалась с ним ни на минуту.
Гор откашлялся.
– Между прочим, дорогая, у меня плохие новости, – завибрировал он своим необъятным подбородком.
– Плохие новости?
– Мне придется работать допоздна.
– О, дорогой, нет, – простонала она. – И слышать не хочу! Ты же мне обещал освободиться на сегодня. Разве ты не помнишь, что мы приглашены на обед к Эсбурисам?
«Еще бы мне не помнить!» – с раздражением подумал Гор.
– Ничего не выйдет, дорогая, – ответил он спокойно. – Позвони им и предупреди, что мы не придем.
Вот черт! А она так ждала этого вечера.
Джеральдина выразительно взглянула на мужа.
Тот на самом деле очень сожалел, что испортил жене праздник. Ему не доставляло удовольствия разочаровывать ее, но на сегодня у него совсем другие планы. Сегодня он должен принять самое важное в жизни решение.
«Осталось всего три дня, – думал он. – Только три дня – и срок выплаты по банковскому займу для Жано истечет». И тогда решение будет принимать банк, то есть он сам будет вершить судьбу залога: целых двадцати процентов от пятидесяти одного процента личных акций Элен Жано, поскольку она брала заем под свои акции. Члены Совета директоров уже замучили его своими предложениями, подлавливая его в клубах, действуя через своих помощников и адвокатов и даже используя анонимные звонки. И каждый нашептывал, какую сумму получит лично он, Гор: один миллион долларов, свободный от налогообложения, в том случае если Элен не добьется продления срока, и к тому же банк будет вправе продать акции другим акционерам по их рыночной стоимости.
«Они все набросились на нее, словно стервятники. Похоже, каждый из них хочет лишить ее бизнеса».
А миллион долларов… Деньги ему нужны как никогда. Он привык к комфорту, да и Джеральдина требовала поддержания достигнутого уровня жизни, хотя особняк в Гринуиче и дом на Палм-Бич оба уже заложены и перезаложены. А легкокрылый самолет, на котором они каждый уик-энд летают на Палм-Бич? А теплый гараж, где между новым «кадиллак-севиль» и последней моделью «линкольн-континенталь» стоит медово-золотистый «бентли»? Помимо всего прочего, постоянные полеты в Париж, где мадам Гор встречают как желанную гостью. Известные кутюрье раскатывают перед ней красную дорожку; у нее свое место в первом ряду, прямо у подиума. И наконец, Джеральдина вознамерилась купить шестидесятифутовую яхту «крис-крафт».
А два месяца назад у нее появилась еще одна дорогая привычка: покупка всяких безделушек, и именно у Гарри или Булгари.
Да, с такими претензиями на сто пятьдесят тысяч долларов в год не проживешь. Джеральдина этого не понимала, а Гору не хотелось разбивать ее нежное сердце.
Он уже «задолжал» банку, позволяя себе время от времени пользоваться его фондом и планируя выплатить очередной «заем» при первой же финансовой удаче или когда Джеральдина сократит свои расходы.
«Черт с ней!» – в сердцах решил Гор. Гораздо труднее сказать жене «нет».
Получить миллион долларов за то, чтобы сбросить акции Элен Жано в другие, руки, вполне реально; к тому же просители были анонимными.
Главное, что все будет шито-крыто.
Гор отложил газету. Куда приятнее думать про миллион долларов, чем просматривать новости.
Именно по этой причине он пропустил на второй странице статью под заголовком: «Компания „Жано пабликейшнз“ накануне краха».
Хамелеон хлопнул дверью телефонной будки. Нахмурившись, бросил в монетоприемник десять центов и набрал номер телефона. В трубке раздались гудки: один, второй, третий. Он положил трубку на рычаг, и монета со звоном выпала в желобок. Подождав еще секунд двадцать, он шагнул на Таймс-сквер.
Сейчас здесь пустынно, а вчера было настоящее вавилонское столпотворение. Окна многочисленных порношопов украшали гирлянды фотографий с роскошными женскими телами; кинетоскопы заманивали сценами содома; по улице разгуливали толпы проституток в кроличьих шубах с красными от холода ногами. Гомосексуалисты, качаясь на высоких каблуках, распахивали шубы; изголодавшиеся мальчики в джинсах в обтяжку выпячивали свои зады, демонстрируя их упругость. За деньги покупалось все.
Светофор мигнул красным, и он, поставив дипломат на землю и закурив, огляделся по сторонам в поисках отеля.
Неподалеку от Бродвея, на Сорок восьмой улице, он нашел то, что искал. Настоящая трущоба! Восьмиэтажное кирпичное здание безобразного серого цвета, на углу бегущая световая реклама «Отель „Занзибар“» и ниже красными неоновыми буквами: «Комнаты от пяти долларов. Приглашаем на время и навсегда».
Место обещало полную анонимность: плати за ночлег и делай что хочешь. Вот и хорошо.
Тихо насвистывая, Хамелеон поднялся по цементным ступеням и открыл дверь.
Вестибюль был еще тот: напоминал нечто среднее между турецкой баней и фойе кинотеатра двадцатых годов. Бра на стенах были на удивление современными, но проржавевшими, с разбитыми или отсутствующими плафонами. Паровое отопление шипело и гудело, как движущийся локомотив.
Справа, в застекленной деревянной будке, сидела утомленная блондинка.
Он кашлянул.
– Мне нужна комната.
– Выбор невелик, – ответила девушка хриплым голосом. – Осталась всего одна.
– Она выходит на улицу?
– Во двор, на парковочную стоянку. Третий этаж. Там действительно тихо.
– Сколько?
– Двадцать баксов в сутки.
– Двадцать? Но на рекламе всего пять!
– Да, – ответила она устало, – я знаю. Реклама устарела. Или платите, или уходите.
Он вздохнул:
– Ладно. Оформляйте на неделю.
Она протянула ему регистрационную книгу и, машинально пробежав глазами его данные: А. Саму-эль, Вашингтон, округ Колумбия, подумала: «Хоть какое-то отличие от всех этих живущих здесь Джонов Смитов».
– С вас сто сорок баксов.
Он достал бумажник и отсчитал деньги.
– Комната три-ноль-четыре, – сказала она, бросая на стойку ключ и десять долларов сдачи. – Это на третьем этаже. Лифт справа. – Она кивнула в сторону лифта. – Оставляйте ключ на доске, когда уходите.
– Конечно, – ответил он, поднимая с пола дипломат и направляясь к лифту.
Комната триста четыре превзошла все его ожидания: тесная, убогая, неглаженое постельное белье…
Он раздвинул вылинявшие шторы и посмотрел вниз. Лучшего места и не выберешь. Кругом административные здания, рядом полупустая стоянка для машин. А вот и черный ход. С наступлением темноты он может пользоваться им, а если вести себя осторожно, то можно и в течение дня. Главное, что отель «Занзибар» расположен вдали от сверкающих огней высшего общества, куда он должен проникнуть. Пусть его сожрут клопы, но, когда дело будет сделано, полиция станет искать среди респектабельных господ, а не в дешевых гостиницах.
Он задернул шторы и отошел от окна. Поставив на кровать дипломат, открыл его. Пока все идет по плану. На автовокзале в разных ячейках камеры хранения он нашел ключ и дипломат.
В дипломате лежала аккуратно сложенная одежда. Хамелеон небрежно бросил ее на пол. Затем, вытащив нож, вспорол подкладку и улыбнулся, нащупав бумагу.
– О бэби! – прошептал он. – Сладкий, сладкий бэби. Чего не сделаешь ради тебя.
Он вытащил из-за подкладки двадцать шесть конвертов и сразу открыл двадцать пять, что потолще. В каждом конверте лежали новенькие, хрустящие стодолларовые купюры. Аккуратно сложив их в стопку и послюнявив палец, он быстро пересчитал. Общая сумма составляла пятьдесят тысяч долларов.
Первый взнос за убийство.
В двадцать шестом конверте оказалась газетная вырезка. Он медленно развернул ее и присвистнул, рассмотрев фото первой женщины, которую ему предстояло взять на мушку. «Как жаль, – промелькнуло в голове. – Она красива, эта дама. И у нее нет ни единого шанса». Во всяком случае, с ним: Хамелеон считался лучшим киллером в этом бизнесе. Он закурил сигарету и посмотрел на подпись под фото: Элен Жано.
Глава 3
«Жано-билдинг» располагался на углу Пятой авеню и Двенадцатой улицы. В окружении старых солидных построек, он смотрелся как ослепительный бриллиант. Для проектирования этого девятнадцатиэтажного здания Элен наняла Кенина Роша, Джона Динкелу и членов Академии художеств.
И она получила именно то, что хотела. Башня с угловыми зеркальными стенами стала прообразом «Юнайтед-Нейшн Плаза-отель», завоевавшего впоследствии ряд премий. При утреннем освещении «Жано-билдинг» смотрелся как холодный застывший айсберг, днем его стены отражали интенсивное движение и жизнь улицы, а ночами он как бы сиял мириадами свечей. Но наиболее впечатляющим он был на закате: умирающее солнце, отражаясь в зеркальных стенах, делало его похожим на пламя.
В половине десятого, когда Элен взялась за ручку своего белого «роллс-ройс-силва-клауд» с нью-йоркским номерным знаком «ЭЖИИ», фасад здания отливал серебром. Прохожие стали с интересом оборачиваться. Впрочем, где бы Элен ни появилась, ее всегда замечали. Это объяснялось как положением в обществе, так и ее необычной красотой.
По слухам, ей было под тридцать, на самом же деле Жано исполнилось тридцать восемь, и она владела контрольным пакетом акций «Элен Жано интернэшнл инк.», своей издательской империи. Стройная, ростом около метра шестидесяти, она всегда держалась с королевской грацией. Тонкие черты ее овального лица были такими же изящными, как и у дрезденских фарфоровых статуэток, а глаза поражали необыкновенным фиалковым цветом. Впрочем, фиолетовый нередко сменялся цветом дымчатого аметиста, а порой, вспыхнув, радужка сияла словно россыпь сапфиров. Роскошные черные волосы только подчеркивали ее изящный профиль, полные чувственные губы и фарфоровой белизны зубки.
Она зябко поежилась и подняла воротник своей норковой шубки, скользнув взглядом по Пятой авеню. В конце авеню в лучах солнца сияла рождественская елка.
«Счастливое Рождество», – подумала она, печально качая головой. Печальный праздник, который становится еще печальнее, когда все вокруг веселятся.
«У меня тоже когда-то была чудесная семья…»
Ее внезапно зазнобило.
– Мадам, – послышалось рядом. Воспоминания вмиг оборвались. Шофер по-прежнему держал дверцу открытой, она все еще не вышла из машины.
– Прости, Джимми, – "гортанно проговорила она и быстро шагнула на тротуар.
– Подать машину на ленч, мадам? – спросил шофер, закрыв дверцу.
– Нет. Будь в половине седьмого, – ответила она, подумав.
– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще? Элен покачала головой.
– Спасибо, Джимми. Забрось домой багаж. Ничего не изменилось за неделю ее отсутствия. В этом районе мало что меняется, исключение составляет только «Жано-билдинг».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33