Взгляд настойчивый и загадочный.
— Готово, — говорит он, потирая руки. — Теперь я хочу одного: прошвырнуться в какое-нибудь место, где тусуются веселые люди.
Ей не приходило в голову, что можно куда-нибудь еще поехать. Она представляет себе приглушенный свет на танцплощадке, как он прижимает ее к себе, что-то шепчет, звуки кругом, говорящие мелочи. Как она сама не додумалась до этого?! Лишнее подтверждение того, что мы помогаем раскрыться способностям друг друга, проявить себя, думает она. И отзывается с улыбкой:
— А что. Звучит заманчиво.
Он как будто обескуражен. Или он не думал, что затея придется мне по вкусу? Плохо же он меня знает, думает Вибеке и хохочет.
Он натягивает через голову толстый свитер, напяливает кожаную куртку, глядя в зеркало, нахлобучивает шапку. Теперь, когда волосы убраны, глаза кажутся еще огромнее. Вдруг она понимает, что не хочет с ним расставаться. Что-то есть в его глазах, с чем стоит разобраться поближе. Она поднимается и идет к дверям, куртка там. Одевается, поворачивается и смотрит прямо на него, прислоняется спиной к стене у входа в туалет. Она чего-то ждет, она хочет угадать мысли, которые вертятся у него в голове.
Он отпирает дверь, они выходят. Мороз. Они слышат крики, из вагончика несется ругань, судя по тембру, какой-то мужчина вне себя от ярости.
Пока он стучится в соседний вагончик, она ждет поодаль. Открывает пожилой мужчина. Худенький коротышка, но лица ей не разобрать, он стоит в луче бьющего изнутри света, который играет в жидких, бесцветных волосах. Она видит, что он вручает пожилому кошелек и о чем-то шепчется с ним. Он высокий, но вынужден задирать голову, потому что коротышка стоит на лесенке на пару ступенек выше. Пожилой вытягивает сумочку из висящего у двери пальто, вынимает нечто и вручает ему. Оно звякает — это связка ключей. Коротышка глядит на нее. Она улыбается ему в ответ. Из недр вагончика доносятся детские голоса, мальчика и девочки, они, судя по звукам, играют в настольную игру.
Она семенит за ним через пустой парк. До чего ловко он лавирует между аттракционами, думает она. Физически развит. Быстроног. Он идет даже слишком быстро, из-за холода, наверно: ему хочется поскорее добежать до машины.
Выйдя из тиволи, он сворачивает налево, к темно-зеленой машине. Вибеке не знает, как такая называется. Вроде джипа. Может, даже военная, купленная на распродаже армейских излишков.
Он мельком взглядывает на нее, прежде чем открыть машину. Потом садится, тянется через пассажирское сиденье и изнутри распахивает дверцу с ее стороны. Вибеке ставит ногу на подножку и забирается внутрь. Он смотрит на нее, поворачивая ключ в зажигании. Он словно задает ей вопрос, но какой, она не понимает. И улыбается, чтоб успокоить его. Ей хочется, чтоб он перестал играть в загадки. Ей нравятся открытые люди, с ними легко иметь дело.
Машина заводится сразу. Они сидят и некоторое время смотрят друг на друга, потом он кладет руку на спинку ее кресла. Оборачивается и глядит в заднее стекло, сдавая назад, руль он крутит растопыренной ладонью.
Машина мощная, наверняка из тех, к которым они цепляют вагончики, думает она. И вспоминает, какие здоровые серые колпаки на колесах. Да, такой вездеход должен держать дорогу без проблем. Вибеке откидывается на сиденье, оно мягкое.
Он выезжает со стоянки перед управой и магазином, минует Культурный центр. На улице никого. Хотя кое-где все еще стоят припаркованные машины. Завтра разговоров только и будет что про тиволи, думает она. Культурная жизнь в их понимании. А спросите, когда в последний раз в местной церкви был джазовый концерт или когда выступал в здешней библиотеке писатель? То-то и оно.
Он выруливает на шоссе. Выжимает газ, переключает скорость, начинает работать печка. Он подается вперед и правой рукой вертит ручку приемника, пока не находит станцию с веселой эстрадной музыкой. Вибеке пристегивается ремнем. Он опять напевает себе под нос. Она смотрит на дорогу, ловит взглядом огоньки отражателей вдоль обочины. До чего тут редки по ночам машины на шоссе, думает она. Если кто-то из южных областей заедет сюда в темноте, удивится: зачем расставили фонари в чистом поле? Только проехав с полкилометра по освещенной дороге, видишь указатель — поворот к поселку и понимаешь, что здесь, представьте, живут люди.
Фонари кончаются, теперь за кругом света от фар — темень. Она не знает той песни, что он неустанно напевает — пара фраз, которые он бубнит снова и снова, хотя по радио поют совсем другое. Ей вдруг хочется спеть хором, как они пели в машине, когда она была девчонкой. Она закрывает глаза. А он здорово водит, думает она, плавно берет затяжные рыхлые повороты. Интересно, а по мне видно, что мне сейчас хорошо?
— Расскажи что-нибудь, — просит она. -Что?
— Что в голову взбредет. Он молчит.
Ладно, думает она, придется ему помочь. Я рада оделять его, одаривать, окучивать, пока камень не даст трещину.
— Есть такая присказка, — говорит Вибеке, — я ее обожаю.
— Да.
— Вот послушай:
В дальней-предальней дали раскинулось озеро,
Посреди того озера лежит остров,
На том острове стоит храм,
В храме чернеет колодец,
В колодце плавает утка,
У утки есть яйцо,
А в том яйце...
Она чувствует, что вот-вот заплачет.
— А в том яйце мое сердце, — шепчет она. Радио рассказывает о фильме, премьера которого прошла в больших городах. Похоже на репортаж из другой жизни. А в этой только дорога, машина, свет фар. Она смотрит на него, он смотрит вперед, очень сосредоточенно. Почти сурово, думает она. Видно, я своей присказкой всколыхнула в нем воспоминания, которые он давно забыл. И ей хочется погладить его по голове, коснуться буйных, жестких кудрей. Так она и делает. Он отвечает взглядом.
Она глядит вперед на дорогу, видит сугробы, торосы, лес. И везде снег, снег, снег. Они доехали до указателя с надписью, что до города еще столько-то километров.
Как будто уже и не холодно, думает Юн, хотя знает, что такого не может быть. По ночам мороз крепче. На дороге никого нет. Она вроде больше, чем днем, шире, и кажется еще, что до дома дальше идти. Он слышит за собой семенящие шаги. Оборачивается. Давешняя собака. Остановилась в нескольких метрах от него и что-то нюхает. Юн чувствует, как кровь стучит в висках. Значит, по крайней мере, сердце не остановилось. Он хлопает себя по ноге, кличет собаку. Она поднимает узенькую морду и бросает на него короткий взгляд прежде, чем потрусить дальше. Он берет пригоршню снега, пытается слепить снежок. Опять ничего не выходит, снег сухой. Руки мерзнут, он подкидывает снег вверх. Собака бежит назад, обнюхивает рассыпавшийся по дороге снег. Он притягивает собачину к себе, чешет ей шею, собака урчит. Юн припускает бегом, пес за ним.
Дома дверь закрыта. Юн запыхался, вспотела шея под шарфом. Он лезет в карман за ключами, обычно они лежат в переднем кармане брюк. Но сейчас их там нет. И в остальных карманах тоже нет.
Будить Вибеке ему не хочется. Наверно, думает он, заперла дверь, когда ложилась, рассердилась ждать, наверно, тем более она возилась столько с приготовлениями на завтра, пирог пекла, и вообще. Он второй раз обшаривает карманы. Потом звонит. Слышит трель звонка, протяжное, однотонное дребезжание. Он представляет себе лицо Вибеке без косметики, бледно-голубой халат, худые ноги. Она смерит его печальным взглядом — молча. Может, она и не откроет, думает он, может, раз явился домой в такой час, жди до утра. Он скажет, что хотел не будить ее, но не смог найти ключей.
Никто не выходит. Он звонит снова, долго-долго стоит, придавив пальцем белую кнопку. Освещенный прямоугольник, где пишут имя хозяев, пуст, за ним просвечивает провод.
Он отворачивается от двери, прислоняется к ней спиной. Ключ наверняка валяется на столе в гостиной, он так и видит брелок на связке, Дональд Дак в прозрачном пластике, когда его крутишь, кажется, будто утенок провожает тебя взглядом.
Он думает: и площадка перед домом тоже стала больше. Вдруг он понимает, что машины нет. Вибеке нет дома. Что-то случилось. Авария. Вибеке не любит ездить зимой. А здесь зима всегда. Она врезалась в кого-то и теперь, наверно, парализована и прикована к коляске. Или ее все еще не нашли, она истекает кровью. Или машина охвачена пламенем, и она умирает в муках. Он пытается представить себе, до какой степени больно, когда горит кожа. Ее не нашли, она совсем одна. Он чувствует, что опять моргает, тогда он зажмуривает глаза и надавливает на них кулаками, он хочет вдавить их в голову. Если все-таки вдавить их поглубже, они будут вращаться внутри головы и, может быть, не смогут попасть в глазницы и вылезти снова наружу. Тогда мне придется провести день рождения в больнице, думает он, с белой повязкой на голове. И Вибеке притащит туда подарки и пирог. Может, у нее кончилось что-то, думает он, мука или яйца, и она поехала одолжить их.
Наверняка так оно и есть. Она все забывает. Даже сама говорит, что стала как старичок профессор, целый день о чем-то думает, а ничего не помнит. Она скоро появится. И почему он сразу про это не подумал? Когда б не его день рождения, ей бы не пришлось мотаться лишний раз. Он обнаруживает, что перестал замечать, как мерзнут ноги и колени. Он утаптывает снег перед дверью, прыгает по нему. Пытается придумать, чем занять себя, пока ждет; он надеется, что попадет ему не очень сильно.
Они издали замечают свет в салоне припаркованной машины. Он образует белую полынью на обочине с левой стороны. Он сбавляет скорость, они переглядываются. Вибеке ломает голову, кто это встал посреди леса да еще свет зажег, чтоб все его видели.
— Ты в инопланетян веришь? — спрашивает он со смешком.
— Может, мотор заглох? — отвечает она, сама слыша, как неправдоподобно это звучит. Если б у кого-то заглохла машина так близко от города, он пошел бы туда за помощью. Когда они проезжают мимо, она замечает там двух мужчин, они наклонились, будто ищут что-то под сиденьем. Они в форме. Вибеке думает, что это, наверно, охранники, едут с объекта на объект. Они проносятся мимо.
— Хорошо, что они были заняты, — говорит он.
— Ты о чем? — спрашивает она.
— О полиции.
— А откуда ты знаешь, что это полиция? — спрашивает она.
— Это же патрульная машина, ты разве не видела?
Вибеке начинает вспоминать, что она видела, но ничто ни в людях, ни в машине не навело ее на мысль о полиции. Он жмет на газ, он барабанит пальцами по рулю. Радио передает мелодию, которую она любит, Вибеке подается вперед, чтобы прибавить звук. Машина дергается на кочке, Вибеке теряет станцию, приемник начинает сипеть и хрюкать. Он нажимает на кнопку, радио замолкает. Становится тихо, слышно только урчание мотора и подвывание печки. Наверняка они содержат машины в порядке, думает она, без них им никуда. Она считает, сколько они выпили у него в вагончике. Ей кажется, немного. Она откидывает голову на подголовник, прикрывает глаза, правой рукой она держится за ручку на дверце.
Когда она открывает глаза, они выезжают на поворот от леса к первым домам.
Дорогу освещают желтые фонари. Вдоль обочины тянутся серые трехэтажные дома, за ними еще ряды таких же. На торцах зданий, которые видно с шоссе, развешены рекламные щиты с подсветкой, и Вибеке думает, что они очень оживляют улицы по ночам. Они минуют пустой стадион, он покрыт льдом, в углах осветительные мачты
По мере приближения к центру дома становятся выше и лепятся теснее. Появляются витрины, неоновые лампы, они проезжают салон красоты, куда Вибеке приспособилась ходить. Из него льется свет. Вибеке представляет себе хозяйку салона, ее короткие блестящие волосы, рисунок губ, манеру разговаривать. Это она уговорила Вибеке вставить в ноздрю бриллиантик. Она представила это как единственно правильное решение. Говорила о разрушении барьеров, о косности, о сочетании привычного и авангардного. У нее очаровательная манера вести беседу, думает Вибеке. А моя беда в том, что я одновременно и говорю и думаю, поэтому запинаюсь и никогда не успеваю быстро ввернуть словечко.
Она поворачивает голову и смотрит в окно с его стороны. Видит, как чета средних лет прогуливает собачку, мужчина отпирает ворота и толкает калитку плечом. Они летят на такой скорости, что она не успевает рассмотреть двор. Она вспоминает садик того дома, где они жили прежде. Два великолепных дуба, которыми можно любоваться в кухонное окно. По утрам ее часто будило эхо, блуждавшее между корпусами, стук ворот или голоса беседующих во дворе. В ее ощущениях это были фрагменты одной мелодии, вспоминает она.
Пес начинает подвывать оттого, что Юн топчется перед дверью. Чего ему надо? Может, голодный. Юн поскуливает в ответ, объясняя, что у него ничего нет. Он прикидывает, который теперь час, если одиннадцать было еще у девочки. Наверняка полпервого.
Появляется машина. Юн слышит ее и видит огни задолго до того, как она плавно выезжает из-за поворота. Она еле плетется. Возможно, водитель заблудился и теперь ищет, у кого бы спросить дорогу. Юн несется к дороге и машет машине рукой. Когда она подъезжает, оказывается, что она похожа на ту красную, что проехала мимо, когда он шел домой.
Он притормаживает перед ночным кафе, мотор не выключает. Вибеке думает, что ей повезло, что не пришлось разговаривать, молчанием все сказано. Она вспоминает строку из песни, что-то про посидеть в тишине, с самим собой наедине. За стойкой кафе молодой парень разговаривает по телефону, ухом прижимая трубку к плечу. За столиком в глубине у стены ужинает пара, они склонились над тарелками.
— Сигарету? — спрашивает он.
— С удовольствием, — говорит Вибеке.Он подносит огонь ей, потом закуривает сам. Они снова смотрят на кафе. Парень все также болтает по телефону, он делает ритмичные движения телом, играет руками, видно, слушает музыку, решает Вибеке.
— Ты знаешь здесь что-нибудь приличное? — спрашивает он.
— Нет, — отвечает она, перебирая в уме все известные ей здесь места; она еще нигде не была, только посмотрела представление в церкви.
Снова молчание.
— Его, что ли, спросим?
Она тычет сигаретой в парня за стойкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12