https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s_tropicheskim_dushem/
половина жизни позади, а я по-прежнему ощущаю неловкость. Очень хотелось бы думать, что в том пятнадцатилетнем орущем парне не было меня теперешнего, взрослого, но подозреваю, что такой взгляд чрезмерно оптимистичен. Многое от пятнадцатилетнего мальчишки неизбежно (как у миллионов других мужчин) остается навсегда, и от этого проистекает часть неловкости; другая же коренится в узнавании взрослого в подростке. Что так, что эдак – дела неважнецкие.
В конце концов я понял – понял, что все мои угрозы были абсурдными. С тем же успехом я мог стращать фанатов «Ковентри», что нарожаю для них детей. И еще: я понял, что насилие и сопутствующая ему культура совсем непривлекательны (никто из женщин, с кем я когда-либо хотел переспать, не клюнул бы на меня тогдашнего). Главный, хоть и единственный, урок гласил, что футбол – это только игра, и нечего беситься, если твоя команда проигрывает… Хотелось бы думать, что я его усвоил. Но иногда я чувствую, что злость все еще во мне: когда на чужом поле я окружен болельщиками противника, судья ничего нам, а все им, наши не играют, а тянут резину, Адамс ошибается, и тут к воротам прорывается их центральный нападающий, а затем – со всех сторон дразнящий, ужасающий вопль… Тогда я повторяю два из трех уроков, которые в каких-то отношениях достаточны, а в каких-то нет.
Мужественность приобрела более точный, менее абстрактный смысл, чем женственность. Многие склонны считать женственность качеством; но, согласно мнению большого числа мужчин и женщин, мужественность – разделенный с другими набор допущений и ценностей, которые мужчины могут принять или отвергнуть. Вы любите футбол? В таком случае вы также любите духовную музыку, пиво, колотить людей, лапать дам за груди и деньги. Предпочитаете регби или крикет? Значит, обожаете «Дайр Стрэйтс» или Моцарта, вино, щипать дам за задницы и деньги. Macho, nein danke? Вывод: вы – пацифист, вегетарианец, усердно не замечаете прелестей Мишель Пфайффер и считаете, что только пустоголовые кретины слушают Лютера Вандросса.
Очень легко забыть, что мы можем выбирать и отсеивать. Теоретически человек способен любить футбол, пиво и духовную музыку одновременно, но при этом питать отвращение к лапанью дам за груди или щипанию за задницы (последние два увлечения вы вольны, если угодно, расставить в обратном порядке); есть такие, кто восхищается Мьюрел Спарк и Брайаном Робсоном. Интересно, что мужчины более склонны к перемешиванию составляющих, чем женщины: одна моя коллега-феминистка буквально отказывалась верить, что я болею за «Арсенал» – ее убеждение сформировалось после одного нашего разговора, когда мы обсуждали дамский роман. Неужели я способен читать такую книгу и в то же время таскаться на стадион? Скажите женщине, что любите футбол, и в ее глазах сразу окажетесь в весьма посредственной категории мужского пола.
И тем не менее я должен признать, что моя злобная ярость во время игры с «Ковентри» явилась логическим следствием того, что началось четырьмя годами ранее. В пятнадцать лет я не мог выбирать и отсеивать и не понимал, что культура совсем не обязательно дискретна. Если я шел на стадион, то считал, что обязан со всей возможной страстью размахивать копьем. Вероятно, футбол, учитывая мою периодическую безотцовщину, давал отчасти шанс наполнить пустую тележку в супермаркете мужественности, а я еще не умел определить, что из товаров дрянь, а что стоит сохранить на будущее. Кидал в нее все, что видел – и ту самую попавшуюся на глаза злую, слепую ярость.
Мне еще повезло (именно повезло, потому что моей заслуги тут никакой), что вскоре наступило отвращение. Повезло главным образом в том, что женщины, о которых я мечтал, и мужчины, с которыми хотел подружиться (в то время именно в таком порядке, в каком я расставил эти глаголы), в противном случае не имели бы со мной никакого дела. Попадись мне девчонка, поощряющая мою мужскую воинственность, и меня могло бы понести. (Как там гласил девиз эпохи вьетнамской войны? "Женщины говорят «да» мужчинам, которые говорят «нет».) Но есть очень много болельщиков – тысячи, – не желающих и не ощущающих потребности осознать свою агрессивность. Я беспокоюсь за них, я их презираю, и я их боюсь. Многие уже взрослые люди, хорошо за тридцать, с детьми; поздновато им грозиться отрывать соперникам головы, а они все равно грозятся.
Кэрол Блекбурн
«Арсенал» против «Дерби» 31.03.73
Я чувствую, что мне пора встать на защиту точности моей памяти и памяти других болельщиков. Я никогда не вел футбольного дневника и начисто забыл сотни и сотни игр; но соотносил свою жизнь с календарем встреч «Арсенала», и всякое значимое событие носило футбольный оттенок. Впервые был шафером на свадьбе – в тот день мы проиграли 0:1 «Сперз» в третьем туре розыгрыша Кубка Футбольной ассоциации, и я слушал репортаж о роковой ошибке Пэта Дженнингса на продуваемой ветрами корнуоллской автомобильной стоянке. Кончилась первая настоящая любовная связь – накануне, в 1981 году, «Арсенал» разочаровал болельщиков ничьей с «Ковентри». Вполне объяснимо, что эти события отложились в памяти – непонятно, почему запомнились другие. Моя сестра вспоминает, что дважды ходила на стадион, но это все, что осталось у нее в голове. А я помню, это было в 1973-м – она побывала на матче с «Бирмингемом» и мы выиграли 1:0 (гол забил Рей Кеннеди, а Лайам Брейди играл впервые). Второй раз она попала на «Хайбери», когда в 1980-м мы выиграли у «Стока» 2:0 (голы забили Холлинс и Сэнсом). Мой брат по отцу приобщился к футболу в январе 1973-го; в тот раз «Арсенал» свел вничью игру с «Лестером» на Кубок, но почему это помню я, а не он – большая загадка. А когда кто-нибудь утверждает, что в 76-м ходил на матч с «Ньюкаслом» и мы выиграли 5:2, я обязательно вмешаюсь и поправлю – 5:3. Зачем? Почему просто не улыбнуться и не согласиться: да, игра была великолепная?
Представляю, как мы раздражаем, какими выглядим свихнутыми, но ничего не можем с собой поделать (мой отец в 40-х был таким же, когда дело касалось футбольного клуба Борнмута или крикетной команды Хэмпшира). Какая разница: кто забил и сколько забили? Не спорю, оплошность Пэта в игре с «Тоттенхэмом» не так важна, как женитьба Стива, но для меня оба события замысловато соединились в некое отличное единое целое. Видимо, память одержимого более креативна, чем у обыкновенного человека; не в том смысле, что создает новое, а в том, что причудливо кинематографична – с перескоками и новомодными штучками с делением поля экрана. Кто, кроме футбольного болельщика, рассказывая о свадьбе друга, вспомнит, как на грязном поле у кого-то выскользнул мяч? Одержимость предполагает похвальную живость ума.
И живость ума позволяет мне определить дату моего вступления в отрочество: это случилось в четверг, 30 ноября 1972 года, когда отец повез меня в Лондон купить кое-что из одежды. Я выбрал оксфордские штаны, черный джемпер с воротом поло, черный плащ и черные сапоги на высоких каблуках. Я помню этот день, потому что в субботу, когда «Арсенал» победил «Лидс Юнайтед» 2:1, я был на стадионе в новом наряде и чувствовал себя лучше, чем обычно. Новый прикид потребовал новой прически (вроде как у Рода Стюарта, но только не торчком), а новая прическа породила интерес к девчонкам. И одно из этих трех новшеств изменило все.
Игра с «Дерби» была поистине грандиозной. После периода апатии, которую вызвало окончание эксперимента с тотальным футболом, «Арсенал» опять стал таким, каким был всегда: коварным, яростным, упорным, труднопобеждаемым. Взяв верх во встрече (кстати, против действующего чемпиона), команда впервые после года двойной победы получала шанс подняться на высшую ступень первого дивизиона: у нее было такое же количество очков, как у «Ливерпуля», который в тот же день играл с «Тоттенхэмом» на своем поле. Читая программу, всякий понимал, как поразительно уравновешено футбольное везение: если бы мы победили «Дерби», то могли бы выиграть чемпионат. Но нам не хватило трех очков, и этот дефицит открылся именно в тот день. В следующую субботу мы встретились в полуфинале с «Сандерлендом» – клубом второго дивизиона – и опять потерпели неудачу. Два поражения побудили Берти Ми фактически распустить команду, но ему так и не удалось собрать новую, и через три года он ушел сам. Если бы мы выиграли хотя бы в одном из тех двух матчей (а мы могли и должны были победить в обоих), новейшая история «Арсенала» сложилась бы совершенно иначе.
В тот день была предначертана судьба «канониров» на следующее десятилетие, но я не слишком расстроился. Накануне вечером девушка, с которой я дружил уже три или четыре недели (помнится, за две недели до этого мы вместе смотрели у приятеля запись четвертьфинала со стадиона «Стэмфорд Бридж» между «Арсеналом» и «Челси»), послала меня подальше. Я думаю, что она была красива – с длинными с прямым пробором волосами и нежными глазами лани, как у Оливии Ньютон-Джон. От ее красоты меня охватывало нервное, жалкое молчание, которое я и хранил почти все время, пока продолжалась наша связь; неудивительно, что она ушла от меня к парню по имени Дэз – он был на год старше меня и, что не могло не удивлять, в то время уже работал.
Всю игру я ощущал себя абсолютно несчастным (сам не знаю, почему я смотрел ее со стороны под табло – наверное, решил, что сгущенная энергия северной трибуны не соответствовала моему настроению), но не оттого, что происходило передо мной: впервые за пять лет моего увлечения «Арсеналом» я был безразличен к событиям на поле – в голове едва отложился результат: мы проиграли 0:1 и потеряли шанс занять первое место. Команда все еще пыталась сравнять счет, но я инстинктивно чувствовал: гол забить не удастся; даже если центральный полузащитник противника схватит мяч руками и запустит в судью, «Арсенал» не реализует одиннадцатиметровый. Разве мы можем выиграть или хотя бы свести матч вничью, когда я настолько несчастен? Футбол вновь превратился в метафору.
Я переживал, что мы продули «Дерби», но меньше, чем из-за измены Кэрол Блекбурн. Настоящее горе – хотя и намного позднее – я испытал оттого, что между мной и клубом появилась трещина. В период с 1968 по 1973 год субботы были средоточием всей моей недели: что бы ни случилось в школе или дома, все это казалось не более чем рекламой в перерыве между таймами большой игры. В то время футбол был для меня жизнью: это не оборот речи – я испытал боль утраты («Уэмбли», 68-й и 72-й), радость (год двойной победы), горечь нереализованных стремлений (четвертьфинал Европейского кубка, игра против «Аякса»), любовь (Чарли Джордж) и тоску (практически все субботы). И все это на «Хайбери». Даже друзьями я обзаводился в юношеской команде. Кэрол Блекбурн дала мне другую жизнь – настоящую, не перевернутую, такую, в которой события происходят со мной, а не с клубом. Согласитесь, сомнительный подарок.
Прощай все
«Арсенал» против «Манчестер Сити» 04.10.75
У меня сохранилось несколько программ за сезон 1973/74 года, значит, я посещал какие-то игры, хотя совершенно этого не помню. В следующем сезоне не ходил вообще, а в сезоне 1975/76 года был на стадионе однажды – с дядей Брайаном и младшим двоюродным братом Майклом.
Отчасти я охладел к футболу оттого, что «Арсенал» стал совсем уж отстойной командой: ушли Джордж, Маклинток и Кеннеди – их так никем достойно и не заменили, спортивная карьера Рэдфорда и Армстронга склонялась к закату, Болла – не смей потревожить, несколько молодых игроков (Брейди, Стэплтон и О'Лири – все они играли) по понятным причинам еще не вписались в атакующую команду, а новые приобретения оказались просто не на уровне. (К слову, Терри Манчини – веселый, лысый центральный защитник абсолютно без комплексов; его, похоже, приобрели для промоушн-кампании перехода во второй дивизион, события, которое становилось все более неизбежным.) В общем, через семь лет после того, как меня впервые посетила любовь к футболу, «Хайбери» вновь стал печальным домом отжившей свой век команды.
Но на этот раз (как и десять тысяч других болельщиков) я ничего такого знать не хотел. Все это я уже видел. Зато не видел старшеклассниц и девчонок из католической школы, которые по выходным работали в Мейденхэдском отделении «Бутс». И поэтому в 1974 году я стал работать не только после занятий (как раньше, чтобы подсобрать денег на футбол), но и по субботам.
В 1975 году я все еще учился в школе, но постольку-поскольку. Летом сдал экзамены продвинутого уровня, еле-еле наскреб необходимый балл по двум из трех предметов, а затем с захватывающей дух наглостью решил остаться еще на один семестр – готовиться к поступлению в Кембридж, – не потому, что горел желанием поступать в университет, а потому, что не хотел поступать сразу, а с другой стороны, совершенно не жаждал пускаться в кругосветное путешествие, учить увечных детей, работать в кибуце или делать нечто такое, от чего бы я стал интереснее. Пару дней в неделю я работал в «Бутсе», время от времени забредал в школу и тусовался с ребятами, которые еще не ходили в колледж.
Я не очень скучал по футболу. В шестом классе менял компании, а футбольные друзья, с которыми провел все пять лет средней школы: Лягушонок, известный как Каз Лари, и другие – отошли на второй план, стали казаться не такими интересными, как унылые, изысканно лаконичные молодые люди из моей английской группы – и жизнь наполнилась выпивкой, легкими наркотиками, европейской литературой и Ваном Моррисоном. Моя новая компания объединилась вокруг недавно появившегося у нас некоего Генри, который на школьных выборах выдавал себя за неистового анархиста (и, кстати, победил); Генри разоблачался в пабах донага и кончил свою жизнь в заведении для умалишенных после того, как стащил на станции мешки с почтой и развесил письма на деревьях. Вполне понятно, что даже приводящий в изумление Кевин Киган по сравнению с ним поражал непомерным занудством. Я смотрел футбол по телевизору и несколько раз за сезон сходил на «Куинз Парк Рейнджерз», когда они чуть не выиграли чемпионат;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
В конце концов я понял – понял, что все мои угрозы были абсурдными. С тем же успехом я мог стращать фанатов «Ковентри», что нарожаю для них детей. И еще: я понял, что насилие и сопутствующая ему культура совсем непривлекательны (никто из женщин, с кем я когда-либо хотел переспать, не клюнул бы на меня тогдашнего). Главный, хоть и единственный, урок гласил, что футбол – это только игра, и нечего беситься, если твоя команда проигрывает… Хотелось бы думать, что я его усвоил. Но иногда я чувствую, что злость все еще во мне: когда на чужом поле я окружен болельщиками противника, судья ничего нам, а все им, наши не играют, а тянут резину, Адамс ошибается, и тут к воротам прорывается их центральный нападающий, а затем – со всех сторон дразнящий, ужасающий вопль… Тогда я повторяю два из трех уроков, которые в каких-то отношениях достаточны, а в каких-то нет.
Мужественность приобрела более точный, менее абстрактный смысл, чем женственность. Многие склонны считать женственность качеством; но, согласно мнению большого числа мужчин и женщин, мужественность – разделенный с другими набор допущений и ценностей, которые мужчины могут принять или отвергнуть. Вы любите футбол? В таком случае вы также любите духовную музыку, пиво, колотить людей, лапать дам за груди и деньги. Предпочитаете регби или крикет? Значит, обожаете «Дайр Стрэйтс» или Моцарта, вино, щипать дам за задницы и деньги. Macho, nein danke? Вывод: вы – пацифист, вегетарианец, усердно не замечаете прелестей Мишель Пфайффер и считаете, что только пустоголовые кретины слушают Лютера Вандросса.
Очень легко забыть, что мы можем выбирать и отсеивать. Теоретически человек способен любить футбол, пиво и духовную музыку одновременно, но при этом питать отвращение к лапанью дам за груди или щипанию за задницы (последние два увлечения вы вольны, если угодно, расставить в обратном порядке); есть такие, кто восхищается Мьюрел Спарк и Брайаном Робсоном. Интересно, что мужчины более склонны к перемешиванию составляющих, чем женщины: одна моя коллега-феминистка буквально отказывалась верить, что я болею за «Арсенал» – ее убеждение сформировалось после одного нашего разговора, когда мы обсуждали дамский роман. Неужели я способен читать такую книгу и в то же время таскаться на стадион? Скажите женщине, что любите футбол, и в ее глазах сразу окажетесь в весьма посредственной категории мужского пола.
И тем не менее я должен признать, что моя злобная ярость во время игры с «Ковентри» явилась логическим следствием того, что началось четырьмя годами ранее. В пятнадцать лет я не мог выбирать и отсеивать и не понимал, что культура совсем не обязательно дискретна. Если я шел на стадион, то считал, что обязан со всей возможной страстью размахивать копьем. Вероятно, футбол, учитывая мою периодическую безотцовщину, давал отчасти шанс наполнить пустую тележку в супермаркете мужественности, а я еще не умел определить, что из товаров дрянь, а что стоит сохранить на будущее. Кидал в нее все, что видел – и ту самую попавшуюся на глаза злую, слепую ярость.
Мне еще повезло (именно повезло, потому что моей заслуги тут никакой), что вскоре наступило отвращение. Повезло главным образом в том, что женщины, о которых я мечтал, и мужчины, с которыми хотел подружиться (в то время именно в таком порядке, в каком я расставил эти глаголы), в противном случае не имели бы со мной никакого дела. Попадись мне девчонка, поощряющая мою мужскую воинственность, и меня могло бы понести. (Как там гласил девиз эпохи вьетнамской войны? "Женщины говорят «да» мужчинам, которые говорят «нет».) Но есть очень много болельщиков – тысячи, – не желающих и не ощущающих потребности осознать свою агрессивность. Я беспокоюсь за них, я их презираю, и я их боюсь. Многие уже взрослые люди, хорошо за тридцать, с детьми; поздновато им грозиться отрывать соперникам головы, а они все равно грозятся.
Кэрол Блекбурн
«Арсенал» против «Дерби» 31.03.73
Я чувствую, что мне пора встать на защиту точности моей памяти и памяти других болельщиков. Я никогда не вел футбольного дневника и начисто забыл сотни и сотни игр; но соотносил свою жизнь с календарем встреч «Арсенала», и всякое значимое событие носило футбольный оттенок. Впервые был шафером на свадьбе – в тот день мы проиграли 0:1 «Сперз» в третьем туре розыгрыша Кубка Футбольной ассоциации, и я слушал репортаж о роковой ошибке Пэта Дженнингса на продуваемой ветрами корнуоллской автомобильной стоянке. Кончилась первая настоящая любовная связь – накануне, в 1981 году, «Арсенал» разочаровал болельщиков ничьей с «Ковентри». Вполне объяснимо, что эти события отложились в памяти – непонятно, почему запомнились другие. Моя сестра вспоминает, что дважды ходила на стадион, но это все, что осталось у нее в голове. А я помню, это было в 1973-м – она побывала на матче с «Бирмингемом» и мы выиграли 1:0 (гол забил Рей Кеннеди, а Лайам Брейди играл впервые). Второй раз она попала на «Хайбери», когда в 1980-м мы выиграли у «Стока» 2:0 (голы забили Холлинс и Сэнсом). Мой брат по отцу приобщился к футболу в январе 1973-го; в тот раз «Арсенал» свел вничью игру с «Лестером» на Кубок, но почему это помню я, а не он – большая загадка. А когда кто-нибудь утверждает, что в 76-м ходил на матч с «Ньюкаслом» и мы выиграли 5:2, я обязательно вмешаюсь и поправлю – 5:3. Зачем? Почему просто не улыбнуться и не согласиться: да, игра была великолепная?
Представляю, как мы раздражаем, какими выглядим свихнутыми, но ничего не можем с собой поделать (мой отец в 40-х был таким же, когда дело касалось футбольного клуба Борнмута или крикетной команды Хэмпшира). Какая разница: кто забил и сколько забили? Не спорю, оплошность Пэта в игре с «Тоттенхэмом» не так важна, как женитьба Стива, но для меня оба события замысловато соединились в некое отличное единое целое. Видимо, память одержимого более креативна, чем у обыкновенного человека; не в том смысле, что создает новое, а в том, что причудливо кинематографична – с перескоками и новомодными штучками с делением поля экрана. Кто, кроме футбольного болельщика, рассказывая о свадьбе друга, вспомнит, как на грязном поле у кого-то выскользнул мяч? Одержимость предполагает похвальную живость ума.
И живость ума позволяет мне определить дату моего вступления в отрочество: это случилось в четверг, 30 ноября 1972 года, когда отец повез меня в Лондон купить кое-что из одежды. Я выбрал оксфордские штаны, черный джемпер с воротом поло, черный плащ и черные сапоги на высоких каблуках. Я помню этот день, потому что в субботу, когда «Арсенал» победил «Лидс Юнайтед» 2:1, я был на стадионе в новом наряде и чувствовал себя лучше, чем обычно. Новый прикид потребовал новой прически (вроде как у Рода Стюарта, но только не торчком), а новая прическа породила интерес к девчонкам. И одно из этих трех новшеств изменило все.
Игра с «Дерби» была поистине грандиозной. После периода апатии, которую вызвало окончание эксперимента с тотальным футболом, «Арсенал» опять стал таким, каким был всегда: коварным, яростным, упорным, труднопобеждаемым. Взяв верх во встрече (кстати, против действующего чемпиона), команда впервые после года двойной победы получала шанс подняться на высшую ступень первого дивизиона: у нее было такое же количество очков, как у «Ливерпуля», который в тот же день играл с «Тоттенхэмом» на своем поле. Читая программу, всякий понимал, как поразительно уравновешено футбольное везение: если бы мы победили «Дерби», то могли бы выиграть чемпионат. Но нам не хватило трех очков, и этот дефицит открылся именно в тот день. В следующую субботу мы встретились в полуфинале с «Сандерлендом» – клубом второго дивизиона – и опять потерпели неудачу. Два поражения побудили Берти Ми фактически распустить команду, но ему так и не удалось собрать новую, и через три года он ушел сам. Если бы мы выиграли хотя бы в одном из тех двух матчей (а мы могли и должны были победить в обоих), новейшая история «Арсенала» сложилась бы совершенно иначе.
В тот день была предначертана судьба «канониров» на следующее десятилетие, но я не слишком расстроился. Накануне вечером девушка, с которой я дружил уже три или четыре недели (помнится, за две недели до этого мы вместе смотрели у приятеля запись четвертьфинала со стадиона «Стэмфорд Бридж» между «Арсеналом» и «Челси»), послала меня подальше. Я думаю, что она была красива – с длинными с прямым пробором волосами и нежными глазами лани, как у Оливии Ньютон-Джон. От ее красоты меня охватывало нервное, жалкое молчание, которое я и хранил почти все время, пока продолжалась наша связь; неудивительно, что она ушла от меня к парню по имени Дэз – он был на год старше меня и, что не могло не удивлять, в то время уже работал.
Всю игру я ощущал себя абсолютно несчастным (сам не знаю, почему я смотрел ее со стороны под табло – наверное, решил, что сгущенная энергия северной трибуны не соответствовала моему настроению), но не оттого, что происходило передо мной: впервые за пять лет моего увлечения «Арсеналом» я был безразличен к событиям на поле – в голове едва отложился результат: мы проиграли 0:1 и потеряли шанс занять первое место. Команда все еще пыталась сравнять счет, но я инстинктивно чувствовал: гол забить не удастся; даже если центральный полузащитник противника схватит мяч руками и запустит в судью, «Арсенал» не реализует одиннадцатиметровый. Разве мы можем выиграть или хотя бы свести матч вничью, когда я настолько несчастен? Футбол вновь превратился в метафору.
Я переживал, что мы продули «Дерби», но меньше, чем из-за измены Кэрол Блекбурн. Настоящее горе – хотя и намного позднее – я испытал оттого, что между мной и клубом появилась трещина. В период с 1968 по 1973 год субботы были средоточием всей моей недели: что бы ни случилось в школе или дома, все это казалось не более чем рекламой в перерыве между таймами большой игры. В то время футбол был для меня жизнью: это не оборот речи – я испытал боль утраты («Уэмбли», 68-й и 72-й), радость (год двойной победы), горечь нереализованных стремлений (четвертьфинал Европейского кубка, игра против «Аякса»), любовь (Чарли Джордж) и тоску (практически все субботы). И все это на «Хайбери». Даже друзьями я обзаводился в юношеской команде. Кэрол Блекбурн дала мне другую жизнь – настоящую, не перевернутую, такую, в которой события происходят со мной, а не с клубом. Согласитесь, сомнительный подарок.
Прощай все
«Арсенал» против «Манчестер Сити» 04.10.75
У меня сохранилось несколько программ за сезон 1973/74 года, значит, я посещал какие-то игры, хотя совершенно этого не помню. В следующем сезоне не ходил вообще, а в сезоне 1975/76 года был на стадионе однажды – с дядей Брайаном и младшим двоюродным братом Майклом.
Отчасти я охладел к футболу оттого, что «Арсенал» стал совсем уж отстойной командой: ушли Джордж, Маклинток и Кеннеди – их так никем достойно и не заменили, спортивная карьера Рэдфорда и Армстронга склонялась к закату, Болла – не смей потревожить, несколько молодых игроков (Брейди, Стэплтон и О'Лири – все они играли) по понятным причинам еще не вписались в атакующую команду, а новые приобретения оказались просто не на уровне. (К слову, Терри Манчини – веселый, лысый центральный защитник абсолютно без комплексов; его, похоже, приобрели для промоушн-кампании перехода во второй дивизион, события, которое становилось все более неизбежным.) В общем, через семь лет после того, как меня впервые посетила любовь к футболу, «Хайбери» вновь стал печальным домом отжившей свой век команды.
Но на этот раз (как и десять тысяч других болельщиков) я ничего такого знать не хотел. Все это я уже видел. Зато не видел старшеклассниц и девчонок из католической школы, которые по выходным работали в Мейденхэдском отделении «Бутс». И поэтому в 1974 году я стал работать не только после занятий (как раньше, чтобы подсобрать денег на футбол), но и по субботам.
В 1975 году я все еще учился в школе, но постольку-поскольку. Летом сдал экзамены продвинутого уровня, еле-еле наскреб необходимый балл по двум из трех предметов, а затем с захватывающей дух наглостью решил остаться еще на один семестр – готовиться к поступлению в Кембридж, – не потому, что горел желанием поступать в университет, а потому, что не хотел поступать сразу, а с другой стороны, совершенно не жаждал пускаться в кругосветное путешествие, учить увечных детей, работать в кибуце или делать нечто такое, от чего бы я стал интереснее. Пару дней в неделю я работал в «Бутсе», время от времени забредал в школу и тусовался с ребятами, которые еще не ходили в колледж.
Я не очень скучал по футболу. В шестом классе менял компании, а футбольные друзья, с которыми провел все пять лет средней школы: Лягушонок, известный как Каз Лари, и другие – отошли на второй план, стали казаться не такими интересными, как унылые, изысканно лаконичные молодые люди из моей английской группы – и жизнь наполнилась выпивкой, легкими наркотиками, европейской литературой и Ваном Моррисоном. Моя новая компания объединилась вокруг недавно появившегося у нас некоего Генри, который на школьных выборах выдавал себя за неистового анархиста (и, кстати, победил); Генри разоблачался в пабах донага и кончил свою жизнь в заведении для умалишенных после того, как стащил на станции мешки с почтой и развесил письма на деревьях. Вполне понятно, что даже приводящий в изумление Кевин Киган по сравнению с ним поражал непомерным занудством. Я смотрел футбол по телевизору и несколько раз за сезон сходил на «Куинз Парк Рейнджерз», когда они чуть не выиграли чемпионат;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31