Джейд никогда не вставала на дыбы, никогда не сбрасывала неугодную всадницу, но она была такой юркой, что пришлось ездить в седле, пока она не привыкла ко мне.Тем летом я выезжала на Джейд каждый день. У меня теперь были самые натренированные мышцы бедер. Выезжая вечером, я всякий раз вспоминала, как прогуливалась с девочками на Руби, когда та еще стояла в нашем стойле. Я выводила ее, чтобы она постояла в ручье. Однажды вечером Беки сказала мне, что, когда вырастет, хотела бы «лично» посмотреть в телескоп на каждую звезду. Мы лежали на спине Руби, как на софе, и я указывала на звезды в созвездии Ориона и на звезды в яркой Большой Медведице. Беки спорила со мной, говоря, что она совсем не похожа на медведицу. И добавила, что видит маленькую звезду-медвежонка. Мы с Рути ничего не смогли разглядеть.– Это все потому, что у тебя глаза круглые, а у меня зоркие, – заключила Беки.Я вывела Джейд к ручью, пытаясь не думать о них, как и о том, видят ли они меня сейчас со звездного неба. Джейд приняла водную стихию очень благосклонно, хотя многие лошади не любят купаться. Я даже решила, что поеду как-нибудь туда, где мы сможем поплавать.В июне, перед тем как установилась жара, я отправилась верхом к холму, где стоял дом Сассинелли. До этого я заметила их машину и решила проверить, все ли приехали, – так, на всякий случай. Я не могла дождаться, когда смогу показать Серене свою Джейд. Однако оказалось, что дома был только глава семьи доктор Сассинелли, по своему обыкновению заскочив туда лишь на время, перед каким-то семинаром. Он отдал мне ключи, чтобы я могла начать уборку. Я только закончила мыть Джейд и заплела волосы в косу, чтобы хоть чуть-чуть быть похожей на человека. Однако я не потрудилась переодеться. На мне была старая фланелевая рубашка отца, которую я завязала на поясе. Джинсы стали такими короткими, что я подвернула их наподобие капри, спустив на талии.Но я не учла того, что ни разу не ездила на Джейд по каменистой дорожке, которая тянулась вдоль горного хребта. Наверное, звук цокающих копыт о гравий раздражал ее. Она затанцевала подо мной и раз, и два, даже поскользнулась, но я не испугалась. Однако прошла минута, и Джейд вдруг вся взмокла – я натянула поводья что есть силы. Можно было повернуть ее назад, но я все же двинулась вперед. Нам не грозила никакая серьезная опасность, но Джейд продолжала топтаться на месте, приводя меня в бешенство. Наконец я пришпорила ее, и она помчала с места в карьер, прямиком к крыльцу дома Сассинелли. Я ехала без седла, ухватившись за гриву и натянув поводья. Когда Джейд ощутила под копытами траву, она резко остановилась, как будто натолкнувшись на стену, и я кувырком полетела через ее голову. Я не сильно ушиблась, пострадало только мое «мягкое место», да еще зацепилась ладонью за острый камень. Конечно, я была очень смущена. Из дома никто не вышел, и я была за это благодарна судьбе. Наверное, в доме никого не было. Чтобы убедиться, я постучала, потирая зад, – там, где порвалась ткань джинсов. Джейд лениво пощипывала цветы на клумбе Сассинелли, глядя на меня зеленым глазом в обрамлении длинных ресниц. В этот момент дверь неожиданно открылась и на пороге появился Мико. Он был босиком и держал сандвич размером с мою голову. Мико позвал меня в дом. Я ни минуты не колебалась. В ушах у него были наушники, из которых доносились громкие звуки «Времен года» Вивальди. Я бы не услышала ничего, даже если бы он что-то сказал, а он продолжал есть свой сандвич. Когда музыка закончилась, он спросил:– Ну, разве не суперские у меня наушники?Он не хвастался, просто восхищался красивой вещью.– Я все время ими пользуюсь, – ответила я. – Ты не забыл: я тут убираюсь. Золушка на вашей территории.– Спорим, ты не думала, что я люблю классику?– Я думала, что ты предпочитаешь винтажного Вана Халена. И что ты здесь делаешь?– Мне понадобилось забрать кое-какие вещи, и потом мне нравится быть здесь одному. Помогает думать.– Тебе, думать? – дразнящим тоном переспросила я. – Вот это новости.– Знаешь, Ронни, каждый день открывает нам новую тропинку, и ты ни за что не догадаешься, что увидишь там, за поворотом, пока не сделаешь шаг.Он наклонился и большим пальцем мазнул мне майонезом по кончику носа.– Тебе сколько лет, Ронни? – спросил он. – Подожди, я сам догадаюсь. Серене почти шестнадцать, значит, тебе пятнадцать. Пятнадцать лет от роду.– Мне почти шестнадцать, – сказала я. Конечно, это не было даже полуправдой.– Мне бы хотелось, чтобы тебе исполнилось шестнадцать.– Что так? – проговорила я, хотя и так знала, к чему он ведет. Это было понятно по тому, как Мико смотрел на меня. Хотя я была мормонкой и не могло быть речи о свиданиях с парнем-католиком, который к тому же на четыре года старше меня, мне все равно хотелось знать ответ.Он выпил стакан воды, а потом произнес:– Потому что ты красивая и потому что ты не жеманничаешь. – До меня вдруг дошло, что мы одни в большом доме. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Мико поспешил заверить меня:– Не волнуйся, святоша. Я не собираюсь предлагать тебе Встречаться или что-то в этом духе. Я слишком взрослый и знаю, что ты не ходишь на свидания. – Помолчав, он добавил: – Она тоже красивая.– Кто?– Твоя лошадь. Как ее зовут?– Джейд. У нее один глаз зеленый.– А у тебя оба зеленые.– Ну, один у меня стеклянный, – пошутила я. – Мне подарили ее на день рождения. Я так хотела показать ее Серене. Она приедет?– Нет, этим летом у моей сестры есть работа. Семейная традиция. Она работает в команде спасателей. Ты не собираешься к ней присоединиться? Серена говорила, что ты приедешь.– В августе, если она не передумает.Я с нетерпением ждала поездки в Кейп-Код. Серена сказала мне, что на лодках можно отплыть от берега на пять миль, откуда хорошо видно китов и их детенышей.– От тебя пахнет лошадью, – заметил Мико. – Я видел сверху, как ты упала. Ушиблась?Я показала грязную ладонь.– Мисс Свои, я вижу, что у вас серьезная рана. Разрешите мне осмотреть вас, все-таки я без пяти минут доктор. – Взяв мою руку, он добавил: – Если вы хотите услышать мое авторитетное мнение, то вы будете жить. А сейчас лучше промыть рану. Вам сделали прививку от столбняка?Я пробормотала что-то в ответ, и он заметил:– Доктор должен задавать много вопросов.– Ты можешь спрашивать все, что хочешь, – сказала я ему. Воздух словно накалился от эмоций.– Можно спросить, согласишься ли ты поцеловать меня?– Ты можешь попросить меня о чем угодно, – проговорила я, и Мико поцеловал меня.Он не пытался обнять меня, хотя я и понимала, что поцелуй, наверное, сопровождается объятиями. Я понимала также, что это неправильно, но обвила руками его шею. Это был настоящий поцелуй, но я не чувствовала себя грешницей. Наоборот, я ощущала себя чистой, словно омытой солнечным светом, струившимся из окон. Я не целовалась с мальчиками часто. А тогда я еще вообще ни с кем не целовалась. Мне казалось, что у Мико в этом больший опыт. Однако я была почему-то уверена, что он ни разу не целовал никого так, как меня, – как будто я была драгоценным сосудом из хрупкого стекла, который надо хранить на каминной полке, чтобы, не дай бог, он не упал и не разбился. В конце концов, второго первого поцелуя не бывает. Он заставил меня осознать несколько истин. Во-первых, я поняла, что жизнь для меня не закончилась и мое будущее не окутано только черной дымкой. В это мгновение я готова была верить, что судьба может дать мне шанс. Во-вторых, я поняла с пугающей ясностью, что люблю Мико. Наверное, мое чувство зрело еще с десяти лет. Я не сомневалась, что буду любить этого парня до конца своих дней. Это было печально, но я хотя бы не обманывала себя.Мы отстранились друг от друга. Между нами повисло молчание. На стенах плясали солнечные зайчики. Наконец Мико вымолвил:– Позволь мне вымыть тебе руку.Мы направились в кухню. Это был обычный дружеский жест, но все теперь приобрело особый смысл. В последние два с половиной года я могла плакать по десять раз на дню, не в силах контролировать свои эмоции. Я боялась, что если задержусь здесь надолго, то расплачусь снова, поэтому решила побыстрее отправиться домой, сказав об этом Мико. Даже то, как нежно он накладывал мне повязку, едва не заставило меня упасть в обморок.На протяжении нескольких следующих лет я видела Мико раз двадцать, но мы ни разу не говорили о том дне. Мы не вспоминали о том, как он подсадил меня на Джейд, как помахал мне рукой на прощание. Ни он, ни я не вымолвили в тот день больше ни слова. Мы не говорили об этом, пока я не вернулась домой из Сан-Диего, перед тем как поступить в колледж и после того как произошло то, что произошло. К тому времени Мико имел серьезные отношения с девушкой из университета Колорадо, но он считал меня подругой. Впрочем, все в его семье были привязаны ко мне, и Мико очень заботился обо мне.Я все еще думаю, что этот день был самым счастливым днем моей жизни в промежутке между гибелью сестер и моей свадьбой.Я хранила память о нем.Я не рассказала об этом ни Клэр, ни даже Серене. Это как если бы я нашла счастливый камушек, хранила его в кармане джинсов так долго, что он вытерся о ткань, и никто уже не сомневался, что это не простой камень. Точно так же как кольцо, сплетенное из волос моих сестер, напоминало мне о том, чего никто не мог знать, этот день принадлежал только мне, всегда и в вечности. Ничто не могло этого изменить. Глава одиннадцатая Возвращение домой, после того как я гостила у Сассинелли в Кейп-Коде, далось мне с большим трудом.Не из-за Мико, которого там, кстати, не было. Он решил отправиться с друзьями по колледжу на каноэ куда-то в Канаду, пока я составляла компанию его сестре.Я думаю, что он понимал, насколько неуютно нам будет вместе. Я почувствовала что-то вроде облегчения, когда в аэропорту меня встретили мистер и миссис Сассинслли с Сереной и сообщили, что Мико уехал. Облегчение, но, не буду скрывать, смешанное с разочарованием. Однако мне хватило ума не расстраиваться, потому что представить Мико в качестве моего парня... Полететь на Сатурн было бы реальнее. Большинство девочек, которые учатся в школе вместе с ребятами-немормонами (даже в Юте есть такие), встречались и даже ходили на свидания с ними. Когда ты с понедельника по субботу живешь в одном ритме, то в воскресенье хочется чего-то другого.Так или иначе, но я была рада, что Мико не было, потому что у меня и так голова была только им и забита. Я молилась о том, чтобы забыть тот июньский день, который провела в его доме. Однако каждое утро память расцвечивала его все новыми красками.За две недели в гостях у Сассинелли у меня была возможность забыть обо всех невзгодах, которые послала мне жизнь.С того самого момента, как я села в самолет, я стала просто Ронни Свон, девочкой с кудрявыми волосами, которая умела хорошо держаться в седле и ни разу в жизни не ходила в школу (таким представлялось домашнее обучение друзьям Серены).Мне было весело.Было по-настоящему отрадно ощущать себя не «бедной сестрой Вероникой», или «той, у которой убили сестер», или «старшей дочерью Лондона», или «девочкой бедняжки Кресси». Я ощущала себя свободной от двух маленьких каменных рук на могилах моих сестер, которые и в смерти были связаны со мной так же крепко. Я не чувствовала за собой никакой вины. Я носила траур много лет – так в викторианскую эпоху носили черные юбки и шляпки. Все это время за мной следили журналисты, желавшие сделать репортаж с места событий «спустя год». В тех же статьях они писали о том, как Скотт Эрли отбывает свой срок. Мне хотелось выйти на свет и посмотреть, как живут другие. Я не то чтобы не могла смириться с тем, кто я, – просто не хотела быть тенью. Мои родители знали об этом. Они знали, что поездка не изменит меня, как не меняет мормона миссионерство. Выполнив свою миссию, человек возвращается обогащенным. Я отправлюсь за новыми впечатлениями, но не стану жить только ими.Накануне моего отъезда папа цитировал строки из произведения одного поэта, который писал о том, что, покидал дом, мы уже думаем о возвращении. Отъезд нам нужен, чтобы по-новому взглянуть на привычное.– Нет ничего плохого в том, что ты уезжаешь, Ронни, – сказал он мне. – Это нормально.Хотя я никогда не говорила ему об этом, он понял, что Скотт Эрли отнял у меня чувство свободы, которое я испытывала, когда смотрела на холмы, на наш дом. Многие годы маленькая картина, которая вмещала мой мир (наш дом у подножия гор, моя комната, магазин Джеки и Барни), была для меня самым главным и ценным достоянием. Однако теперь этот мир был разрушен на моих глазах. Я хотела увидеть себя за пределами сметенного мира. Я хотела проверить, можно ли восстановить чувство принадлежности к нему. Я хотела снова ощутить близость к тем, кто меня воспитывал и с детства был рядом со мной.Сассинелли были частью этого мира, но не принадлежали к нашей тесной общине. Билет на самолет, который они выслали, был на самом деле билетом в страну чудес. Мои родители вежливо возразили против того, чтобы Сассинелли взяли на себя такие расходы, но они настояли, сказав, что я заботилась об их доме, как никто до меня (я помнила, как лишний раз начищала все до блеска, лишь бы побыть в их роскошном доме). Они уверяли, что это премия за хорошую работу и им приятно поощрить меня, особенно если учесть, сколько всего мне пришлось пережить. Пусть это будет подарком ко дню рождения. Мои родители, наконец, сдались.Итак, я впервые отправилась в путешествие по воздуху. До этого мы ездили во Флориду к бабушке (опыт незабываемый, потому что Рути тогда было около трех лет и мы останавливались каждые двадцать минут, чтобы посадить ее на горшок), а также к тетям и дядям в Солт-Лейк или в Мезу. Я знала, сколько продлится полет, ведь это было путешествие от одного побережья к другому, поэтому захватила с собой биографию Чарльза Линдберга и роман. Но я даже не открыла книгу.Я была так смущена всем вокруг. Меня отвлекали кино, пассажиры, сервировка обеда, даже арахис в пакетах. Полет прошел незаметно. Маленький самолет на восемь мест, который доставил меня из Бостона в аэропорт Барнстебл, мог бы напугать, но то, что он летел так низко, наполнило мою душу каким-то благоговением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34