И они вышли из кабинета.
* * *
Когда Эдвард появился в зале, Барбара, радостно вспыхнув, зааплодировала первой, и все сразу же последовали ее примеру.
Свободных мест почти не было. В первом ряду сидели князь Анкизи и — на некотором расстоянии друг от друга — профессор Баренго, синьор Пазелли и синьора Джаннелли. Пауэл предпочел остаться у входа в зал. Он стоял, прислонившись спиной к стене.
Эдвард поднялся на кафедру и поклонился публике. Как всегда в подобных случаях, он чувствовал себя уверенно и спокойно.
— Спасибо… Спасибо… Дамы и господа, благодарю вас.
Аплодисменты стихли.
— Благодарю вас за столь теплый прием и начну с замечания — пока я этого ничем не заслужил.
Непринужденность Эдварда импонировала аудитории. Среди публики пробежал легкий шумок. Многие обменялись улыбками.
— Текст своего выступления я написал еще до отъезда из Лондона. Однако читать его не стану. Сегодня вечер импровизаций.
Снова раздались аплодисменты. Эдвард перевел дыхание и подождал, пока установится полная тишина.
— Мне известно, что некоторые из присутствующих читали мою последнюю статью, напечатанную в журнале «История литературы». К сожалению, в нее вкрались по меньшей мере две ошибки. — По рядам пробежал шепот. Профессор продолжал: — Для тех, кто не читал статью, поясню: в ней комментируются некоторые страницы неизданного дневника лорда Байрона, где он описывает в том числе свое пребывание в Риме в 1821 году. Это дневник, который был найден мною по чистой случайности. — Эдвард взглянул на Анкизи. Тот, улыбаясь, медленно покачал головой. — Так вот, этот дневник состоит из двух частей. Я опубликовал первую, оставив за собой право обнародовать вторую часть по окончании исследований. Но в Риме я нашел много добрых друзей и получил от них немало ценных советов, особенно от князя Анкизи, страстного поклонника Байрона. Князь, позвольте публично выразить мою благодарность.
Эдвард жестом привлек внимание аудитории к Анкизи.
— Именно благодаря советам князя, — продолжал Эдвард, — я понял, что неточно откомментировал стихи Байрона, написанные по-итальянски пятнадцатого апреля 1821 года. Неточность весьма существенная, поскольку стихи эти принадлежат не Байрону.
Эдвард был доволен произведенным эффектом и продолжил:
— Байрон лишь процитировал строки, которые в силу определенных причин поразили его. Это стихи итальянского музыканта конца восемнадцатого столетия Бальдассаре Витали. Стихи, которые он сочинил специально для своего опуса «Двенадцатый псалом», имеющего также название «Двойная смерть».
Зал внимательно слушал.
— Рукопись «Двенадцатого псалма» считалась утраченной, однако же она цела и принадлежит одному утонченному ценителю музыки. Этот весьма старый синьор живет в Риме в полнейшем уединении, в старом доме, поблизости от площади, которую описал в своем дневнике Байрон того же числа — пятнадцатого апреля. Вернее сказать, он живет поблизости от того места, где когда-то была площадь! Байрон записал: «Вечер. Одиннадцать часов. Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами. Удивительное место. Каменный посланец. Божественная музыка. Мрачные явления». — Эдвард заметил краем глаза, как Пауэл выскользнул из зала. — Той же ночью Байрон записал стихи Бальдассаре Витали:
Я повернулся к Господу спиной.
Лежит греха дорога предо мной.
И я пошел, сомненья отметая.
Дорога зла вела меня, прямая
И страшная. Я вышел за порог,
И за спиной моей остался Бог.
Я шел, не видя Божьего лица.
Дорогу зла прошел я до конца,
Но душу потерял свою в пути.
Я грешник жалкий. Господи, прости!
Между тем машина Пауэла влилась в поток автомобилей, ехавших этим вечером по улице Четырех Фонтанов.
А лекция в британском посольстве шла своим чередом.
— Сначала я думал, что площадь, о которой пишет Байрон, — плод поэтического воображения. И это моя вторая ошибка. Чтобы отыскать место, где находилась площадь, пришлось обратиться ко второй части дневника Байрона, к той, которую я еще не опубликовал. На одной из страниц, помеченных летом 1823 года, Байрон, находившийся тогда в Пизе, перед отправлением в Рим сделал короткую запись: «Божественная музыка в доме О. Будь я проклят, если еще хоть раз приму это приглашение».
Умело выдержанная пауза подогрела нетерпение зала.
— Даже спустя два года поэт все еще находился под сильнейшим впечатлением от памятной римской ночи 1821 года. Нелегко было установить событийную связь между этими двумя страницами дневника, в которых, однако, повторяется одна и та же короткая фраза: «Божественная музыка…» И особенно трудно было понять, кто же такой этот загадочный «О» и где находится его дом.
Эдвард бросил взгляд на Анкизи и его окружение и, убедившись, что его слушают со вниманием, продолжил:
— Я не сомневался, что, найдя дом «О», отыщу и место, где прежде находилась площадь. Я построил несколько разных гипотез, касавшихся друзей Байрона, имена которых начинались на букву «О» и которые могли оказаться в Риме в те годы. Гипотезы эти, однако, остались гипотезами. Я уже стал отчаиваться, как вдруг интуиция подсказала мне… Впрочем, может, это был чей-то голос, который я принял за свой, внутренний… — Теперь Эдвард посмотрел на синьору Джаннелли. — Я подумал, что, вероятно, это не что иное, как инициал имени Оберон… Оберон — царь фей и эльфов из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Я допустил неточности в своей статье и уже принес свои извинения, но все же я сделал открытие, довольно значительное… с точки зрения литературоведения…
Эдвард переглянулся с Барбарой, и та ободряюще улыбнулась в ответ.
— Оберон — это прозвище, которое Байрон дал своему другу сэру Перси Делано. О нем было известно, что он находился в Риме в двадцатых годах прошлого столетия. Итак, я принялся искать дом, где жил сэр Перси, хотя поначалу сомневался, что мне удастся найти его, и самое главное, до конца не был уверен, что «О» — первая буква имени Оберон… Но когда я отыскал дом, все встало на свои места… Именно это, скажу без ложной скромности, и является моим открытием.
Из первого ряда донесся голос:
— Можно вопрос?
Эдвард взглянул на говорившего:
— Пожалуйста, профессор Баренго.
— Вы можете сказать нам, где находится этот дом?
Эдвард немного помедлил, потом ответил:
— На виа делле Тре Спаде, девятнадцать. Это тот самый дом, где прежде, задолго до сэра Перси, жил Бальдассаре Витали и где он явился Байрону во время спиритического сеанса. — По залу прошел легкий вздох. — Байрон, как вам известно, страстно увлекался некромантией. В ту ночь кто-то играл на органе «Двенадцатый псалом» и явился дух его автора, Бальдассаре Витали. — Эдвард улыбнулся. — Была ли это материализация коллективного подсознательного, или же сие «мрачное явление» оказалось чьей-то шуткой, предоставляю решать вам. Так или иначе, на Байрона это произвело такое сильное впечатление, что, вернувшись домой, поэт почувствовал необходимость записать в дневнике слова псалма Витали.
Божественная музыка… На самом деле ее автора считали в свое время воплощенным дьяволом. Говорили, будто Витали — маг, имеющий связи с потусторонним миром. И самое главное, о нем ходила молва, будто он убил своего соперника по некромантии — ювелира Иларио Брандани, чтобы завладеть секретом его могущества — знаком повеления.
* * *
В это время Пауэл уже стоял на виа делле Тре Спаде у дома номер 19, рассматривая фриз с изображением сов. Затем он решительно вошел в подъезд.
Пауэл спустился в подвал и осветил фонариком плиты на полу. В луче света появилось надгробие сэра Перси Делано — Оберона — друга Байрона. Затем луч опять скользнул по стене и замер на старинной картине с изображением Распятия.
* * *
В это же время напряжение аудитории в зале британского посольства достигло своего пика.
— Что же представлял собой этот знак повеления, который Витали выкрал у Брандани, убив его? Пока мы можем лишь делать предположения. Однако следы трагической загадки просматриваются в завещании музыканта, где упоминается некое тайное наследие, которое предназначено посвященному и охранять которое поручено посланцу, имеющему тело, но не имеющему души… — Эдвард указал на князя Анкизи. — Этими ценными подсказками я обязан князю Анкизи и еще раз чувствую необходимость публично поблагодарить его. Речь идет, таким образом, о каменном посланце — том самом, о котором упоминает в дневнике Байрон, очевидно хорошо знавший легенду…
Эдвард внимательно следил за реакцией публики. И особенно Анкизи и его окружения.
— Посланец, который имел тело, но не имел души… Каменный посланец… Статуя или же картина… Возможно, изображение ангела. Вспомним, что ANGHELOS по-гречески и означает «посланец»… Посланец Божий. Согласно легенде, Брандани, умирая, проклял своего убийцу и поклялся через сто лет перевоплотиться в человека, на которого будет возложена миссия найти нечто, охраняемое каменным посланцем.
Эдвард подождал, пока публика успокоится.
— И действительно, сто лет спустя другой человек, родившийся в тот же день, что и Иларио Брандани, узнал, что на него возложена некая миссия. Это был художник Марко Тальяферри, который пожертвовал своим даром ради оккультных наук. Тальяферри оставил свидетельство своих отчаянных поисков — картину с изображением площади, расположенной неподалеку от дома, где жил Витали. Той самой площади, о которой Байрон писал в своем дневнике.
Эдвард сделал выразительную паузу и оперся двумя руками о кафедру.
— А теперь, может быть, самое главное. Тальяферри умер тридцать первого марта 1871 года, ровно сто лет спустя после смерти Брандани. Родился он, кстати, тоже в один день с ювелиром, только на сто лет позже. Как и Брандани, ему исполнилось тридцать семь лет. Он был из тех, кто верит в подобные мистические совпадения. Он верил, что является воплощением Иларио Брандани.
Кое-кто в зале скептически улыбнулся. Анкизи показал знаком, что у него есть вопрос.
— Позвольте, профессор?
— Прошу, князь.
— Можно узнать, а кто тот избранный, которому в нашем веке дано продолжить череду перевоплощений?
Эдвард молчал. Барбара подалась вперед, не спуская с него глаз.
Анкизи настаивал:
— Ответьте, профессор. Сегодня тридцатое марта. И, если верить вашему рассказу — чрезвычайно впечатляющему, разумеется, — кто-то из нас должен умереть сегодня в полночь. А осталось меньше двух часов. Кто же этот несчастный? Может быть, объединив усилия, мы сможем спасти его?
Реплика князя вызвала в зале смешки.
Эдвард вызывающе улыбнулся. Он вынул из внутреннего кармана пиджака медальон Иларио Брандани и положил его перед собой.
— В нашем веке человек, которому суждено выполнить эту миссию… — Эдвард обвел глазами зал, — если верить легенде… это я. — Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум, поднявшийся в зале. — Да, это я… Завтра мне исполняется тридцать семь лет. Однако я надеюсь не умереть, потому что я отыскал место, где спрятан знак повеления, и сейчас расскажу об этом. Знак повеления находится в доме, который принадлежал Бальдассаре Витали, а позднее сэру Перси Делано. Там, в склепе, находится старинная картина, изображающая Распятие. Ключ к разгадке Витали зашифровал в словах «Двенадцатого псалма»: «… И я пошел, сомненья отметая. Дорога зла вела меня, прямая и страшная. Я вышел за порог, и за спиной моей остался Бог. Я шел, не видя Божьего лица. Дорогу зла прошел я до конца, но душу потерял свою в пути…»
Подскочив с места, Анкизи прервал его:
— Профессор, вы хотите сказать, что слова «Двенадцатого псалма» ведут туда, где скрыт знак повеления?
* * *
Со стороны можно было подумать, что какой-то сумасшедший танцует на могильных плитах. Пауэл двигался, напевая себе под нос слова псалма: «… И я пошел, сомненья отметая. Дорога зла вела меня, прямая и страшная. Я вышел за порог, и за спиной моей остался Бог. Я шел, не видя Божьего лица. Дорогу зла прошел я до конца, но душу потерял свою в пути…»
Тут Пауэл остановился и вздохнул с чувством полного удовлетворения.
* * *
— Стихи расшифровываются так: «За спиной моей остался Бог» означает — встать в домовом склепе спиной к изображению распятого Христа… «И я пошел, сомненья отметая», — нужно сделать столько шагов, сколько тактов в этом музыкальном отрывке, и идти прямо, потому что «дорога зла вела меня, прямая…». Когда закончится музыка, то есть «дорогу зла прошел я до конца», вы окажетесь в нужном месте. И действительно, в конце этого пути, во внутреннем дворике дома, стоит ангел, каменный посланец из дневника Байрона и завещания Бальдассаре Витали, — посланец, который, имея тело, не имеет души.
Зал взорвался аплодисментами. Барбара сидела, подавшись вперед и сцепив на коленях руки. Лицо ее горело от волнения. Эдвард взглянул на девушку и загадочно улыбнулся.
Лекция была окончена.
18
Открыв дверь склепа, Эдвард вышел в темный внутренний двор и, включив электрический фонарик, осветил ступени постамента, затем ноги и голову ангела. Странно, но в выражении лица этого каменного посланца смутно угадывалось дьявольское выражение. Небольшая статуя, покрытая густой сетью трещин и пылью, стояла посреди бассейна-фонтана, в котором уже давно не было воды.
В тишине прозвучал голос Пауэла:
— Наконец-то, Форстер! Я тут уже совсем замерз. Кроме того, невероятно скучно. Почти жалею, что не остался на лекции. — В его голосе чувствовалась улыбка.
Пауэл сидел на каменной скамье неподалеку от статуи. Эдвард не мог скрыть разочарования:
— Выходит… никто не пришел!
— Ни одной живой души тут не было. Может, какие-то духи и пожаловали, но, признаюсь, я их не заметил.
— Пауэл, честно говоря, сейчас я не в силах оценить ваш юмор. Ведь меня вызвали из Лондона специально для того, чтобы я отыскал это место — ангела и загадочный знак!
Пауэл поднялся со скамьи и отряхнул брюки.
— Неужели вы и в самом деле полагали, будто кто-то придет сюда? Ведь Салливан уже окончательно мертв.
— Анкизи, например. Я думал, после того, что он услышал на лекции, князь ринется сюда со всех ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24