А она, следует сказать, совершенно молодая женщина.
– И что было дальше?
– Очень любезно приняла. А я, видишь ли, какое дело, прибыл именно вечером. Возвращаться назад поздно, да и не представляется возможным, – ни поезд, ни машина в такой час уже не ходят.
– И ты напросился на ночлег.
– Что было делать? Мне, естественно, было крайне неловко. Она ко мне с приветливостью, накормила, решили мы дела. Я и говорю: некуда, мол, идти, нет ли у вас какой-нибудь гостиницы или в этом роде? Она отвечает: можно остаться у нас, только есть одна просьба. Я выразил желание выслушать.
– Что же за просьба?
– А вот слушай. У нас, говорит, как и во всяком подобном заведении, есть свои правила. Так вот, просьба заключается в следующем: чтобы правила эти ни в коем случае мной не нарушались. Я согласился. Мы пошли по коридору, – а нигде никого монашек уже было не видно. Она принялась излагать распорядок дня. Привела меня на место и говорит: на ночь у нас принято не закрывать дверей.
– Как, совсем?
– Вот абсолютно. Все двери, в кельях, в подсобных помещениях, в службах нараспашку. Я удивился.
– Ну, видимо, такой у них закон.
– Мне было это неприятно. Как прикажешь спать с открытыми дверями?
– Тут ведь не поспоришь.
– Тут не поспоришь.
– Со своим уставом, как там говорят, не суйся в монастырь.
– Это совершенно точно. Мы расстались. Я осмотрелся. Комната небольшая, но, что характерно, чистота необыкновенная. Обстановка простая, никаких излишеств. – Я разделся и лег спать.
– И что же случилось на следующий день?
– Ты подожди. Мне очень было неуютно. Вот себе вообрази, раскрыть двери в квартире на лестницу. Смогла бы ты спокойно уснуть? Вот и я долго – долго не засыпал. Мне было не по себе. Но повсюду было тихо, и я, наконец, уснул. Проснулся среди ночи: тьма, хоть бы что-нибудь было видно. Проснулся из-за странного ощущения: что-то неестественное. Что-то мешает. Что-то рядом со мной в постели лежит. Стал осторожно ощупывать и понял…
– Что там было, говори скорей.
– Погоди, дай сказать. Стал шарить руками и понял, что это женщина.
– Женщина?
– Женщина. Обнаженная. Прильнула ко мне и обняла.
– И?
– Что, и?
– И что?
– Ну, что?
– Что было дальше?
– А что может быть дальше?
– Да? То есть ты…?
– Послушай, а что мне оставалось делать? Куда деваться? Закричать? Нельзя. Сбегутся люди, будет скандал.
– То есть ты хочешь сказать, что это получилось против твоей воли?
– Я не хотел. Но что было делать?
– Но как же это протекало? Не шумно?
– Никакого шума. А потом зажегся огонь, и я увидел, что это была…
– Кто?
– Настоятельница, собственной персоной.
– Вот почему она тебя так принимала, ты ей понравился.
– Но я не ожидал.
– А она, вероятно, все заранее распланировала.
– Я очень удивился.
– Представляешь, как ей повезло. Так ведь редко выпадает.
– Мы стали разговаривать, и она поведала мне свою историю. Она была ведь совсем еще молода, лет двадцати пяти. Я спросил, как она попала сюда, и она раскрыла свою тайну. Дело в том, что у нее в семье случилось большое несчастье: отец в припадке помешательства убил мать. Он был какого-то рода душевно больной, и покушался уже на нее, но отца взяли, а у девушки вся жизнь под откос. Родная тетя, монашка, убедила ее идти в монастырь, и таким образом она очутилась здесь. Поневоле. А молодой организм требовал своего. Ей хотелось любви. Она же, в сущности, была красивой здоровой женщиной.
– И тут провидение ей послало тебя.
– Она предо мной извинялась, оправдывалась, что это было ей жизненно необходимо. Она мне многое рассказала о своем житье и порядках. Я спросил, не опасается ли она последствий этой ночи, но она поспешила успокоить и сказала, что на этот счет у нее все предусмотрено.
– Ой, да у них все просчитано. У них и врачи знакомые есть и целая система.
– Да, по всей вероятности так и есть.
– А на утро?
– На утро ее рядом не было. Я нашел свою одежду выглаженной, вычищенной. Завтрак мне устроен был великолепный, и вообще, обращались, как с дорогим гостем.
– Это тебе в благодарность.
– Да, по-видимому. Мне через какое-то время довелось вновь побывать в том монастыре.
– И ты видел ее?
– Видел и разговаривал.
– И ничего?
– Ничего. Она даже знака не подала.
– Может, передала записку?
– Нет, ни единого лишнего слова. Была очень сдержана.
– Видишь, какое ты сотворил благодеяние.
– Что ты, я до сих пор себя виню.
– Да в чем тебе себя винить? У тебя не было выхода.
– Не было.
– Она все взяла на себя. Это ее грех, а не твой. Ты молодец, сделал все, что мог.
– Ну, знаешь ли.
– Не переживай, ты не виноват. Ты не мог поступить иначе. Не мучайся.
– Нет, мне совестно. Мне до сих пор неуютно.
– Ну, не надо. Перестань.
– Я ведь не хотел.
– Не хотел.
– Меня вынудили.
– Вынудили. И все об этом. Пускай запомнится как приключение. Не расстраивайся зря. Нужно мудро относится. Дело было давно, и бог с ним. Все прошло. Все обернулось к лучшему, теперь ты со мной.
– Да, моя дорогая. Но знаешь что, я, наверное, не стану есть рыбу.
– Как пожелаешь.
– Я передумал. Еще недавно хотел, а теперь не хочу.
– Тогда я уберу.
– Нет, что ты, не убирай, кушай, пожалуйста.
– Я не хочу есть одна.
– Ну, прости, что из-за моей прихоти приходится отказываться тебе.
– Ничего, у нас всего вдоволь. Вот бери для начала яички.
– А они не попортились?
– Избави боже. Я только утром их покупала.
– Но они могли лежать в магазине.
– Нет, там не станут долго держать. Существуют же нормы.
– Правда? Плохо чистятся.
– Ты обкатай их, помни и облупливай.
– Их необходимо из крутого кипятка в холоднющую воду. Ты делала так?
– Делала.
– Правильно.
– Посоли.
– А где соль?
– Неужели не достала?
– Ты понимаешь, какое дело, соль теперь стала вредна мне.
– Ну, немножко можно. Я сейчас найду.
– Не утруждайся, я перетерплю. Я в последнее время привык есть натурально все без соли.
– Но без соли не вкусно, – ни яйца, ни помидоры не вкусны. Бери помидоры.
– Спасибо. У тебя припасен нож?
– Конечно.
– Нет, я таким не хочу, у меня есть складной. Я давно его беру в дорогу.
– Кушай еще яичко, что ты одно только взял?
– Он у меня в каких не бывал переделках. Вот я его салфеткой протру. Салфетки еще есть? Ага, вот, кажется, несут чай. Молодой человек, а нам? Мы заказывали.
– Да, мы заказывали. Три, или нет, четыре.
– Ты расплатишься? Ах, после? Ну, не ищи, не ищи, после. Как это он мимо нас вознамерился пронести?
– Он невнимателен. Что хотят, то и творят. Картошка в этой коробочке.
– Ну, у тебя, Галочка, целый пир развернулся.
– Да что ты, всего понемногу.
– У меня глаза разбегаются.
– Делай бутерброды. Сыр намазывай плавленый, масло.
– А масло где ты брала, в универсаме?
– Не в нашем, а в том, в другом, на перекрестке с Вербицкого.
– Это в мою сторону?
– Да ты его знаешь, соседний.
– Хлеб что-то крошится.
– Значит, свежий.
– Да что ты?
– Он даже еще теплый. Видишь, крошки мягкие. Ты не смахивай их на пол, не сори.
– Я люблю, когда корочка не рыхлая или влажная, а хрустящая, и знаешь, дух такой, как если каким-то маслом растительным пропитали.
– Этот хлеб вкусный.
– Дарницкий?
– Нет, не дарницкий, бородинский что ли.
– Бородинский, если мне память не изменяет, из отрубей и с тмином всегда продавался.
– С тмином таллинский.
– И бородинский.
– Нет, бородинский нормальный, я это хорошо знаю, потому что тмина и запаха не выношу. Вынимай картошку. Она в маслице, осторожно.
– У тебя такие специальные коробочки.
– У меня в каждой свое. Вот тебе обязательно съесть вот это.
– Но послушай, от одного вида уже слюнки побежали. Это жареное?
– Конечно.
– Я ведь его очень люблю.
– Кушай.
– А ты? Бери тоже, огурчики, кабачки.
– Я так, укушу чего-нибудь. Мне видеть тебя отрадно. Когда кормишь, уже одним видом сыт. Ешь кабачковую икру. Осторожно, вот, ложечкой.
– Помидоры ароматнейшие, кожица не толстая, цвет глаз режет, и сладкие, ты не поверишь.
– Если капнешь, вытри салфеткой.
– Ну что ты, я осторожно.
– А здесь немного колбаски.
– Ты посмотри, какая душистая. Это сырокопченая?
– Это из нашего универсама. Там, знаешь, отдельный человек выделен на порезку. Раньше по просьбе продавцы резали, но на машине не справлялись, и теперь специальная девушка обучена. Это на машине порезано.
– Очень тонко.
– А как ты думаешь, можно так порезать вручную?
– Никогда. Это невозможно. Посмотри, она же светится! Мясная часть красненькая, а кусочки сала прозрачные. Это просто невероятно порезать вручную.
– Вот я так и говорю: девушка специальная на порезке.
– Нет, нет, нет, это руками ни в коем случае нельзя порезать.
– Еще есть сыр пошехонский, возьми ломтик.
– Ты меня даже удивила.
– Что такое?
– Сказать, что она порезана вручную.
– Ох, ты, господи. Кушай. Скоро тебе достану курицу.
– У тебя и курица есть?
– Без курицы никак в поезде нельзя.
– А скажи на милость, жареная или тушеная?
– Жареная.
– И корочка зарумяненная?
– Корочка была очень аппетитная, и сок на ней запекся, но может, теперь немного полежала и уже не такая ломкая, а слегка размякла.
– Это все равно. Доставай ее скорей. Если корочка при готовке была румяной, а местами и полопалась, то уже не страшно хранение, она останется вкусной.
– Но уж ты все доешь: огурец, буженинку. Вот этот кусочек: на нем много сала, оно размазывается и мягкое, как мороженое.
– Ты тоже кушай.
– Я буду.
– Угощайся чем-нибудь.
– Ты на меня не обращай внимания. Наедайся. Положи это на хлеб, горошек из банки бери, и с укропом.
– Да, я, признаться, малость проголодался.
– А ты знаешь, в поезде голод, почему-то, всегда преследует.
– Да, это необъяснимо.
– Вроде бы и поел, и не делал ничего, а снова кушать хочется. Но лучше, несомненно, есть фрукты.
– А у меня от них изжога.
– Ты мало ешь их, и не привык.
– Я больше мясо люблю.
– Нет, фрукты очень полезны. Чтобы сохранить красоту и молодость, необходимо съедать хотя бы по два яблока в день, один апельсин, персик, гранат, миндальные орехи о пол ананаса.
– Да что ты!
– Так все красавицы поступают. Это даже за проверкой далеко не следует ходить. Я читала всякие журналы.
– И бананы нужно есть?
– Ты знаешь, оказывается, они бесполезны.
– Они мне вообще противны.
– Нет, на вкус они привлекательны, и раньше поговаривали, что в них много калия, а теперь выяснилось, что ничего толкового в них нет.
– Да меня от бананов мутит.
– А калия много в фейхоа. Или нет, там много йода.
– Ну что ты у меня за разумница!
– Я постоянно за собой слежу, иначе разонравлюсь тебе.
– Нет, нет, ты мне не разонравишься.
– Это тебе так кажется. Ты не замечаешь, как я тружусь, ты все воспринимаешь естественно. Это правильно.
– Но какие тут хрящики! Сразу не раскусишь, с зубов соскальзывают.
– Наверное, я не додержала.
– Наоборот, это еще вкуснее.
– Только, ради бога, не высасывай из костей мозги.
– Я их люблю, они сочные.
– В них все вредные элементы скапливаются.
– Ты думаешь?
– Я уверена. Кур чем только не кормят. Это же не домашние куры. Когда приедешь, попробуешь, каковы домашние куры.
– Ну, эта тоже ничего. А там что у тебя? Ради бога!
– Это сюрприз.
– Я всегда знал, что ты великая искусница.
– Я даже сделала двух сортов, ну случай, если один тебе придется не по вкусу.
– Что ты, я всегда этому обрадован. Осторожно! Сыпется.
– Я отрежу кусочек.
– Разрезай сразу все. Дай-ка возьму. Что за объедение. Очень вкусно.
– Правда?
– Бесподобно.
– А еще есть, ты, правда, теперь не захочешь, вот такие. Сейчас открою коробочку.
– Ты меня поражаешь. Я снова и снова удивляюсь твоему умению.
– Да они и не получились.
– Не наговаривай на себя, я уверен, они вкуснее прежнего. И чай здесь удачный. Послушай, Галочка, нам очень повезло, мы едем с тобой как в купейном вагоне. Нам несравненно повезло с соседями. Они попрятались к себе наверх и места не занимают, и мы можем беспрепятственно с тобой беседовать и принимать какие угодно позы.
– Да, мы как хозяева тут. Будешь еще чего-нибудь?
– Я больше не могу.
– Есть маленький арбуз и дынька.
– Помилуй, пожалей меня.
– Может, оставим на утро?
– Я бы с радостью, но сил нет. Я чрезвычайно сыт.
– Тогда буду убирать.
– Постой, я помогу.
– Ничего, я сама, к тому же, ты не знаешь, что и куда прятать.
– Но дай, я хоть вынесу мусор. Эту газету можно рвать?
– Она не понадобится нам больше. Вся пропиталась маслом.
– Тогда я в нее соберу кости.
– Да, и очистки возьми.
– Там у туалета должен существовать помойный ящик. Я сейчас вернусь. Ты не стели сама.
– Хорошо, хорошо.
…
– А знаешь, давай покуда не будем стелиться.
– Давай.
– Полежим так.
– Без расстилания?
– Без расстилания. Это где же мы едем?
– Да не понятно.
– Постой, постой, что же это за область? Как ты полагаешь? Что там должно быть по времени? Ведь уже поздно.
– Я совершенно не представляю.
– А какие у нас по пути были станции?
– Да я и не знаю.
– Видишь ли, я этим маршрутом практически никогда не ездил. Кроме Ромодана и не помню ничего.
– Ромодану еще рановато.
– Ты считаешь?
– Ромодан ночью.
– А который теперь час? Постой-ка, ничего не разберу. Девять? Десять?
– Мне сдается, десять.
– Да послушай, все одиннадцать! Я нарочно вынес часы на свет, – одиннадцать.
– Не может быть, светло еще.
– Но уже темнеет. Замечаешь?
– Темнеет, значит, – одиннадцатый час. Ты часы заводил?
– У меня часы, я тебе доложу, с пятьдесят четвертого года. Так вот. Надежные. Но бог с ними. Хорошо.
…
– Правильно мы с тобой поехали.
– Правильно.
– А самолетом было бы не интересно, да и дорого
– И опасно.
– Не думаю, чтобы опасно. Не часто же случается.
– Очень опасно. Мы могли бы упасть и разбиться.
– Не надо говорить напрасно. О плохом лучше не вспоминать. Когда предполагаешь худшее, оно и случается.
– Ты понимаешь, какое дело, мы ведь можем попасть в аварию и на поезде.
– Да господь с тобой, мы благополучно доедем.
– Дай-то бог. Но мне сейчас что-то не по себе стало.
– Что такое?
– Нам теперь хорошо?
– Хорошо.
– Никто не мешает, мы вместе.
1 2 3 4