А что, Айры еще нет?– Джеймс вот-вот спасет нас через пожарный выход, – сказал Оливер. – Но я должен стоять тут с деньгами, чтобы он со следа не сбился.– Может, зайдете, присядете? Вы оба такие измученные.– Благодарю, Руфь, но мы здесь подождем. Его слова, похоже, напугали Руфь. Еще бы – услышать, как Оливер отказывается от бесплатного ужина.– Если понадобится наша помощь – скажите. – И она ушла в квартиру.В запахе Оливера я почувствовал привкус бешенства.– Сколько, черт побери, можно тащиться до этого пожарного выхода?Из квартиры послышалось тихое треньканье, стук упавшего на ковер фарфора, затем громкий треск. Оливер вцепился в дверную ручку и заревел:– Какого черта вы творите? У вас что там, слоновьи скачки?Наконец дверь открылась, и из темноты показалось сияющее лицо Джеймса.– Очень, очень внутри темно.– Да, – сказал Оливер и вручил Джеймсу доллар. Тот посмотрел купюру на свет. Мы с Элизабет вошли в квартиру следом за Оливером.Не сняв пальто, Оливер прошел в гостиную, плеснул себе мартини и повалился в кресло. Элизабет бросилась к осколкам вазы у окна. Поцокав языком, сложила их вместе.– Я думаю, ее еще можно склеить.Он не обернулся, когда она прошла мимо него в кухню. Некоторое время спустя она крикнула:– Все готово!Он снял пальто и сел за стол. Элизабет с тревогой наблюдала, как он ест. Он не поднимал глаз и не разговаривал.Не вытерпев, она сказала:– По-моему, вазу можно склеить. – Он кивнул и продолжил жевать. – Тебе она все равно не нравилась. Ты говорил, она вычурная. – Оливер не отвечал. Ей кусок в горло не лез. – В чем дело? Доллар? – Она достала из сумочки банкноту и положила перед ним на стол. Он убрал доллар к себе в бумажник.Вскоре Оливер прикончил столько еды, что хватило бы всей колонии на несколько месяцев. Громко рыгнув, он вернулся в гостиную. Элизабет бросила вилку в салатницу. Убрала со стола, вымыла посуду. И замерла в дверях кухни, глядя, как муж продолжает пить и читать газету.В конце концов он заговорил.– Мне не нравится, что моя жена публично заигрывает с соседом-семитом.– Господи, Оливер, о чем ты? Мы пытались дверь открыть.– Ты свободная женщина, и я далек от того, чтоб учить тебя жить. Я только прошу капельку приличия. Принимай мужчин в квартире, по крайней мере.– Как ты можешь так говорить обо мне и Айре? Он же твой друг Как тебе не стыдно.– Мне больше нечего сказать, – надменно заявил он.Она ушла в спальню. Через некоторое время он последовал за ней. Когда я туда добрался, свет уже погасили. Оба лежали в кровати: Элизабет – свернувшись калачиком, спиной к Оливеру, а тот – на спине, утонув обширным задом в матрасе. Его глаза были открыты.Что такое, Оливер? Ты лежишь рядом с восхитительной женщиной, окутанный ее запахом, – быть может, твоя решимость уступает похоти? Возьми ее, мужик. Имеешь право. Но нет. Не годится показывать ей, что ты ее хочешь; она ведь тебя обманула, да еще публично. Придется ей сегодня побыть одной.Элизабет скоро заснула. Оливер слушал мерное дыхание и разглядывал жену. Он громко вздыхал и дергал одеяло. Он ворочался с боку на бок, но ее не будили даже сейсмические колебания матраса.Я почти не сомневался: сейчас Элизабет не собирается обманывать мужа. Но это не имеет значения. Если я усилю трения между нею с Оливером, любые зачатки расположения к Айре перерастут в желание изменить с ним мужу. Жестокость обратит ее взор к любезному, интеллигентному человеку (Айре) – и, быть может, Айру – к его деньгам.Я был так доволен результатами, что решил как-нибудь провернуть этот номер с дверью в соседней квартире. Интересно, подыграет ли Руфь – вообразит ли, что за моими проделками маячит хорошенькое соседкино личико.Я подобрал с подушки светлый волос Элизабет и вернулся домой. Перезрелый арбуз Вставив ключ в дверь, Айра украдкой глянул через плечо, но в квартиру вошел без промедления. Сел за кухонный стол читать почту. Целая пачка писем с просьбами о помощи: боль сердечных терзаний, искренние истории о больных и бедняках, а также о больших ярких зверях и птицах – все они плохо приспосабливаются, всем грозит вырождение. Мольбы пришли по адресу.Позвонили в дверь. Айра поправил галстук и пошел открывать.– Чему радуешься? – рявкнул сиплый голос гетто. Это был Руфус.– О, входи. Какой сюрприз.Обычно Руфус приходил в пятницу вечером. Сегодня была среда.Руфус был высокий анемичный человек невнятного среднего возраста, в длинном черном кожаном пальто, таком же картузе, черных кожаных штанах и тяжеленных ботинках. От него вечно разило лекарствами.– Ходячий морг, – проворчал Бисмарк. Он соскучился под плинтусом и снова патрулировал квартиру.– Пришлось сегодня к тебе заглянуть, бледнорожий, – сказал Руфус. – У меня фигня с тачкой. Какой-то пидарас увел новехонькую «Севилью», а мне оставил рухлядь 64-го года, ржавое говно, мне в таком на свалку ехать неудобняк.– Он украл у тебя «Кадиллак» и взамен оставил другой?Руфус уставился на Айру.– Иначе неэтично. Юрист должен знать такие вещи.Айра потряс головой.– Столько лет работаю – ничего подобного не слышал.– В пятницу иду новую тачку покупать. Раздался стук в дверь. Айра открыл.– Привет, Айра. Привет, Руфус. – Элизабет. – Пришла сказать, что замок починили. – Она показала Айре новенький блестящий ключ.– Великолепно. Ну, пока.– Ну, спокойной ночи.Айра запер дверь. В гостиной Руфус слегка расчистил кофейный столик и, развалившись, аккуратно положил туда ноги. Уперев локти в спинку дивана, он вытянул пальцы и соединил их на животе.Айра терпеть не мог, когда ноги клали на стол. Но сейчас только спросил:– Из чего у тебя ботинки?– Из какой-то тупицы, раз ее поймали. Но мягкие. На мозоли не давят.Пришло время для ритуала покупки кокаина. Поскольку Руфус пришел неожиданно, я надеялся, что у Айры нет налички и он достанет заначку из шкафчика. Однако он открыл бумажник и с демонстративной точностью крупье выложил деньги на столик. Руфус выудил из-за подкладки картуза маленький белый пакетик.Обмен состоялся, и Руфус сказал:– Мышиная возня. Толку ноль. Ты же умненький еврейчик, должен знать, что цена падает, когда количество растет. Мне сегодня подкинули свежий товар с нефиговой скидкой.Он назвал количество и цену, и Айра вскочил.– У меня на развлечения столько нет. – Он подошел к каминной полке и пощупал фигуру на шахматной доске. Явно сконфужен, вот-вот станет извиняться. Руфус держал паузу.– Как неловко, – сказал Бисмарк. – Но Руфус хорош.В конце концов Руфус сказал:– Просвети. Зачем ты меня так часто зовешь, раз приходится лишние бабки тратить? Что-то не похоже на такого жида. Типа сейчас модно, чтоб живой ниггер в гости заявлялся, а?Руфус поднялся и посмотрел на Айру. Их разделяла шахматная доска. Фигуры – в текущей позиции партии, которую Айра разыгрывал по переписке с отказником из Советского Союза. Доска воплощала собой духовные узы с плененными братьями, и Айра свирепо ее стерег.Руфус об этом прекрасно знал. Он взял белую королеву и перевернул, словно заглядывая ей под юбку. Потом сказал:– Ты из пригорода, а? Большой дом, мальчик с фонарем, маленький ниггер на газоне?Руфус поставил фигуру обратно. Айра вернул ее на законную клетку, а Руфус тем временем нашел на каминной полке другой неприкосновенный предмет – менору. Держа ее в руках и балансируя на одной ноге, он поднял другую на половине шага, скалясь с угодливым почтением.– Так? Дождь или солнце, старина Руфус освещает путь.– Послушай, я работаю в юридической консультации для неимущих, – заканючил Айра. – Почему ты разговариваешь так, будто я невежественный расист?Руфус засмеялся. Золотые зубы – словно из одного набора с золотыми браслетами. Широкие ноздри чувственным изгибом распластались на лице – не то что Айрина детская палатка.– Что смеешься?– Ничего, тощий, не парься. – Руфус вытер глаза. – Эй, да в эту штуку по девять свечей каждый раз надо. Еще бы у тебя наличка была. Погоди – это такой специальный еврейский свет? Чтоб господь не пускал в дом лягушек, саранчу и прочее дерьмо?– Примерно.Руфус оглядел комнату и улыбнулся.– Лягушек нет. Тараканов нет. Нехило работает. Надо бы и мне такой завести. А золотые бывают?Он обмахнул диван и снова сел. Айра сел рядом. Руфус увидел на стуле подарочную коробку.– Это мне? – спросил он. – Как мило!– Элизабет. Шарф. У нее день рождения на следующей неделе. – У Айры был голос человека, которому объявили отсрочку смертного приговора.– А что ж ты его тут оставил? Твоя старуха увидит.– Конечно, увидит. Она его и купила.– Что, она позволяет об себя ноги вытирать?– Прости, не понял? Руфус кивнул на менору.– Эта хреновина означает, что ты следуешь заповедям. Но ты живешь с сучкой и прелюбодействуешь.– Библия была написана тысячи лет назад, – возразил Айра. – Жизнь меняется. Я храню верность ее духу.– Мне это нравится, – засмеялся Руфус. – «Отлично, офицер. Я куплю у ниггера кило порошочка, но все законно – по духу».– Послушай. Я работаю в шаббат, но это ради клиентов. Я не убиваю. Я спасаю клиентов от гибели и защищаю от лжесвидетельств. Я не прелюбодействую – именно так, потому что мы оба не состоим в браке. Я не краду. И все знают, как я почитаю мать.– А как насчет «глаз за глаз, зуб за зуб, жизнь за жизнь»? А?Хотел бы я услышать прямой ответ – после всего, что случилось с Розой и остальными. Но Айра отвертелся:– Это не заповедь. В любом случае это понимают неверно. Этот закон обуздывал варварство – в те времена можно было жизни лишиться за кражу цыпленка. – Он наконец заткнулся, но потом все же не удержался: – Откуда ты столько о Библии знаешь?– Воскресная школа. Меня мать водила десять лет. Но ты вот что мне скажи – а как насчет глаз положить – в смысле, не возжелай жены соседа своего? Это же заповедь.– А при чем тут?– Кончай, Айра, кому ты мозги пудришь? Сучка приходит, и ты на нее пялишься, как повитуха на младенца.– Элизабет? – Айра пожал плечами. – Конечно, она привлекательная женщина. Я же не араб, чтоб глаза себе выкалывать.– Блин, вот же кретины – закрывать шмотьем единственную штуку на нашем зеленом шарике, которую стоит видеть. – Руфус закатил глаза к потолку и покачал головой. – Я хотел тебя спросить, бледнорожий, кому ж тогда весь этот порошок, если не собираешься блондинку заправить? Что-то не верится мне, что этот ошметок теста помешает тебе трахнуть его бабу.Айра дернулся.– Они же мои друзья. Этому тебя тоже в воскресной школе научили?Руфус захрустел пальцами.– Хотел бы я знать, почему вы, евреи, учитесь в дорогих университетах, а выходите оттуда и даже дерьмо по запаху не узнаете? – Он распахнул пальто. На воротничке черной шелковой рубахи металлической нитью было вышито имя.– Та самая рубашка, – прошипел Бисмарк. – Мой братец, едва родился, тут же на нее вскарабкался и прочитал эту чертову надпись изнутри. Получилось «Суфур».Руфус достал из кармана серебряную фляжку и глотнул.– Хочешь тратиться на куриные потроха – валяй. Хочешь всю жизнь прожить с одной сучкой – хорошенькой сучкой, только мяса многовато, – и упустить эту хитрожопую беленькую киску – валяй. Но я тебе не верю. Блин, будь я тобой, я бы знал, что моя старуха никуда от меня не денется, сечешь? Да кого она лучше меня найдет? Я бы понимал, что старый блондин, бочонок пузатый, тоже никуда не денется, и я не получу разведенную беленькую киску, которая меня донимает, сечешь? Так что никаких проблем. Я бы взял, что причитается и мне, и ему. Я бы купил порошка побольше, чтоб окучить беленькую киску, и – опа! – я на коне. Ниггеру с плантаций адвокатский диплом ни к чему, ниггер и так любой сучке ляжки раздвинет, как жареные окорочка, и разложит ее на тарелочке, как перезрелый арбуз. В натуре, будь я даже пушером каким из гетто, вставил бы ей как нечего делать. Я видел, она на меня пялилась…Виртуозно.– Хватит! – Айра заломил руки. Руфус опять засмеялся:– Расслабься, тощий. Я просто сказал, что, если б дело касалось меня, я бы купил товар и сыграл обе партии. А ты поступай, как знаешь. – Он встал и застегнул пальто. – Но скидки скоро закончатся.Руфус направился к двери развинченной походкой, поводя плечами и раскачивая руками. Как все высшие подклассы, он научился использовать при движении свои верхние отростки. Айра, пошатываясь, семенил следом. Когда Руфус открыл дверь, на площадке уже стояла Руфь.– Как делишки? – спросил он и, не дожидаясь ответа, прошел мимо нее и спустился по лестнице.– Что это он сегодня явился? Что-то не так? – Руфь чмокнула Айру в щеку.– Вот и я порой думаю: что-то не так. Руфь скинула туфли и забросила ноги на столик.– Пожалуйста, не делай этого, – сказал Айра.– Прости. Так что хотел Руфус? Айра сел.– Предлагал мне порцию. У него машину украли, и ему срочно нужны наличные.– Ты что, шутишь? – рассмеялась Руфь. – Да его одежда с побрякушками стоит не меньше авто.– Это ничего не значит. Я на работе ежедневно вижу парней, которые одеты так же и притом по уши в долгах, их выселяют из квартир и распродают всю мебель. Им выпендреж необходим. Они из-за него и преступниками становятся.Руфь растирала багровые отметины на ногах.– Не понимаю. Если Руфус предпочитает тратиться на драгоценности вместо счетов – ты тут при чем?– Он не милостыню просил. Он сделал мне предложение. С чего ты взяла, что он пытается меня облапошить?– Разве мало того, что ты рискуешь здоровьем и карьерой, отдавая ему запредельные суммы? Или ты у него в долгу, потому что он заложник своего выпендрежа?Айра снова перешел к каминной полке.– Это не преступление – за отсутствием жертв. Как порнография или проституция. Политики на этом зарабатывают себе репутацию, а нищета и дискриминация губят страну. Все эти законы – сплошной мусор.– Хороши они или плохи, ты поклялся их соблюдать, – сказала Руфь тише. – Если хочешь их изменить, займись политикой. – Она потянулась к нему. – Но, пожалуйста, не надо. Не хочу жить с политиком.– Я даю Руфусу деньги, и они просто возвращаются в теневую экономику. Так и должно быть.Руфь покачала головой.– На что ты даешь деньги? На обучение проституток и дилеров или на права, на «Кадиллак», торговцам кокаином?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29