Что они знают о жизни вне плинтуса? У них даже имен нет.Но они мгновенно поняли, чего я от них хочу. Седьмая нимфа сказала:– А типа этот план – он нам зачем?– Ага, и ты кто такой, вообще говоря? – спросила пятая.Спокойно, сказал я себе. Скептицизм – нормальное явление. Жалобный щенячий скулеж – тоже.– Еда заканчивается, – ответил я. – Надо что-то делать.Они колебались.– Ты по графику линяешь? – спросил я пятую нимфу.– Ну, может, на пару недель отстаю. Ниче так. Я постучал усиками ей по спине.– Что-то не верится. А вы, – обратился я к новорожденным, – в ее возрасте отстанете на несколько месяцев. У вас мировоззрение карликов.– Кончай гнать, – сказала пятая тоненьким сопрано. – Выкладывай, что у тебя.– Ну то есть не получится, – сказала седьмая. – Люди же не настолько идиоты.Тут впервые заговорила четвертая:– Добыть еду – это еще не все. Это план империалиста. Мы должны оказывать людям такое же уважение, какого от них ожидаем.Айрино коварство передалось этому поколению. Возможно, его резкий голос проникал под плинтус.– Голод – вот чего я от них ожидаю, – заявила новорожденная сестре.– Вот поэтому мы все время воюем, – возразила четвертая. – Мы эгоистичны и недальновидны.И тут я понял: пытаясь воздействовать на личинок словами, я тоже играю в человека. Чтобы получить, следует отдавать.– Пошли, – сказал я. Они повиновались. Из-за основания батареи я вытащил излюбленное лакомство Блаттеллы – конфетку «М&М». – Это мое. Я ее принес со старой кухни. Предлагаю сделку: если вы согласны мне помочь, мы это сейчас съедим. Но нужны мне или все, или никто. Решайте.Все решил запах «М&М». Мы окружили ее и принялись бурить, громко чавкая. Челюсти у меня больше всех, так что я первым добрался до ядра. Остальные появлялись вокруг меня в порядке убывания возраста. На одну чудовищную секунду я представил нас чучелами, головами трофеев на стене гостиной цвета «М&М». Я встрепенулся, когда последний кусочек оболочки сломался и личинки ввалились внутрь с криками «Вперед!».Мы вылезали осторожно, чтобы не переломать кончики крыльев о жесткую глазурь. Затем я повел нимф по столовой. Они изумлялись величине комнаты, где провели целую жизнь, – они никогда не видели ее целиком. Они съежились, впервые увидев полуденное солнце. Blatta. Сумеречники.Мы преодолели коридор, перебрались через порог и вошли в шкаф. При виде аккуратно расставленных ботинок и туфель у меня заколотилось сердце. Я знал: в шкафу они не представляют опасности. Но все равно видел в них арсенал смертельного врага. Я чувствовал не только запах резины и кожи – еще пахло мелко толченным хитином и засохшей кровью Блателлы на подошвах.Я взял себя в руки и поманил личинок, застывших на пороге; страх перед обувью у нас в генах. Я провел их между парой галош к задней стенке. Я не ожидал, что они так себя поведут.– Вот он! – завопила седьмая нимфа. И метнулась к двери.Я ее перехватил.– Он не опасен, – сказал я. – Он мертв, как и обувь.Седьмая вырывалась. Остальные забивались под ботинки. Мой ночной кошмар.– Смотри.Я отпустил нимфу и подошел к пылесосу. Я ступил в металлическую муфту, затем в шланг и вошел внутрь.– Он умер.– Скатертью дорога.– Пошли отсюда. Я вылез наружу.– Он вернулся, мать его! – закричала седьмая. – Невероятно! Он вернулся!– Хвост свернут в кольцо. Люди его достают и суют в дыру в стене. Когда он не в дыре, пылесос безвреден.– Ты над нами издеваешься, – сказала четвертая нимфа.В электричество трудно поверить. Я прогулялся до конца шланга.– Давайте на всякий случай около пасти толпиться не будем. Пойдем ему прямо в зад.Я показал им дыру, где провод присоединялся к цилиндру.– А он нас оттуда не слизнет? Так все животные умеют, – спросила четвертая.Исключая хомо сапиенс, да.– Посмотри, какой крошечный анус. А теперь посмотри, какая пасть. – Я показал на муфту и шланг. – Он нас не поймает.– Он нас высрет, как дерьмо, – сказала седьмая. – Ну и прогулочка будет!Они уже озлобились, но тут я получил неожиданную поддержку.– Вперед! – сказала нимфа. Она помчалась по шнуру и исчезла в дыре. Секундой позже выглянула наружу: – Говна пирога!Я думаю, стыд, а вовсе не гордость погнал внутрь остальных. Вскоре они уже благополучно обследовали цилиндр, совершенно завороженные смесью ароматов.Айра панически боялся умереть от удара током и менял провода с розетками при первых признаках износа. («Пока не хочет превращаться в абажур», – съязвил однажды Оливер.) Насколько я знал, единственный в квартире провод, не покрытый изоляцией, – кусок шнура, тянувшийся в мотор пылесоса.Для начала я отогнул выбившийся из шнура медный проводок. Четыре крупные нимфы помчались по кругу, выгибая проводок. Когда проволочка нагрелась, личинки принялись лизать лапки. Вскоре он оторвался.Гладя на раздувшийся мусорный мешок, я содрогнулся, представив, каких пыток навидался пылесос.–Давайте, давайте, ребята, тащите. У нас еще полно работы.Мы протащили проволочку в дыру.Затем пересекли длинный холл и прошли под парадной дверью наружу. Резкий свет флуоресцентных ламп в общем коридоре слепил глаза. На четвертом этаже громыхнула дверь. Сквозняк трепал нам усики. Новые, пугающие впечатления для моих юных спутников.– Видите? – Я кивнул на серый обрывок вонючей тряпки. – Сегодня полы уже мыли. До утра уборщик не вернется и нас не побеспокоит.Но они все равно жались к краешку плитки.Отсюда уже недалеко было до двери Вэйнскоттов. Мы с тремя самыми крупными нимфами втащили проволочку на ручку двери и водрузили на язычок.– Автоматический замок? – нерешительно спросила седьмая, ощупав передними лапками фабричную марку на металле.– Не волнуйся. Попасть внутрь проще, чем ты думаешь.Седьмая взяла конец проволоки и вставила его в замочную скважину.– Идиотизм какой-то. – Я ее пнул, и седьмая скользнула внутрь. Залезла неглубоко, потом протиснулась назад. – Примерно так. Доволен?Она стряхнула графит с лапок. Шестая полезла в замочную скважину, протолкнув проволоку чуть глубже. Когда она вылезла, ее сменила пятая. Через десять минут младшая нимфа сообщила, что конец проволоки – прямо у первого кулачка.– Ты запомнила, где он застрял? – спросил я у нее. – Если все сделаешь правильно, замок не откроется.Но я опасался посылать ее внутрь – она мне все больше нравилась.– Говна пирога, – сказала она и скрылась в дыре.Путь длинный и выстлан скользким графитом, и все же мне казалось, что ее нет слишком долго. Придется спасать. Впервые за весь этот долгий, опасный день я подумал о «принципе потери Блаттеллы»: у нас имеются четырнадцать точек – по два на лапу и еще по одному на усах, – где мы легко ломаемся; в тисках опасности мы можем спастись, оставив на поле битвы часть тела. Но там, куда сейчас ушла личинка, в механизме замка, спасатель, быть может, найдет лишь сломанную ногу. При линьке у нас отрастают новые ноги, но мы никак не сможем вырастить эту милую нимфу из оторванной лапки.Я позвал в скважину – никто не откликнулся. Головы поменьше моей тоже не преуспели. Что за звери эти люди, если даже простая штука вроде дверного замка получается у них смертельно опасной?Итак, кто вернется первым, Элизабет или нимфа? Началась агония ожидания.Чуть позже я услышал голоса подростков на нижних этажах.– Я подыхаю. Он нас заставил сыграть 20 сетов по 220 бросков.– Так чего ты занимаешься этим дерьмом? Может, бросишь?– Ну, не знаю. А после школы что я буду делать?– Можно трахаться, например… Впрочем, нет – лучше тебе, пожалуй, остаться в команде.Они засмеялись. Уроки закончились. Уже сильно за поддень.Наши потери следует сократить.– Ребята, уходим, – сказал я.Все согласились – даже слишком охотно, – кроме четвертой нимфы.– А она? Ты ее туда отправил. Ты же ее там не оставишь?– Мы ей ничем не поможем. Она справится.– Нет, – возразила четвертая. – Она вернется грязная и замученная. Ей понадобится помощь.– Мы не можем рисковать девятью жизнями ради одной, – сказал я. Так говорил кто-то из наших прагматиков. Колония считала его полоумным.– Мы рискнем только твоей жизнью, – сказала нимфа. – Мы уходим. А ты остаешься.– Валите, убирайтесь отсюда. – И вскоре они исчезли под Айриной дверью.Тень от замка слишком мала, чтобы меня спрятать, и к тому же дверь выкрашена в индустриальный зеленый цвет. Я чувствовал себя голым.Внизу снова открылась дверь. Сквозняк принес запах чеснока и лука. Я узнал Гектора Тамбеллини, почтового инспектора, что живет в соседней квартире. Он устало проковылял мимо, такой задумчивый, что не заметил бы меня, будь я хоть орангутаном.Я все кричал в замочную скважину. Мне виделась Элизабет: как постепенно появляются ее светлые волосы, шаг за шагом, – мне слышался осторожный перестук высоких каблуков по кафельному полу, чудился аромат ее духов, вот ее рука уже тянется к дверной ручке…Что я делаю?! Меня же сейчас убьют!Я понесся вниз. Едва достигнув пола, я услышал тоненький голосок:– А где все?Я помчался обратно. Нимфа сидела на краю замка, вся в графите. Я почистил ей спину, чтоб легче дышалось.– Ты где была? Я тебя несколько часов звал!Хорошо, что видела она смутно. Мое лицо аж пылало трусостью.– Внутри. Я не слышала.– Ты установила проволоку? Замок блокирован?Она поскребла голову, ее усики сложились в «викторию».Я проводил ее домой. Затем вернулся на лестничную клетку и взобрался на потолок.Из тех четверых, кто жил в квартирах 3А и 3Б, Айра почти всегда приходил домой первым. Сегодняшний день не стал исключением. Тяжело пыхтя после восхождения по лестнице, он поставил под дверью пластиковый «дипломат». Сунул в замок ключ, глянул на лестницу, затем на часы. Почему? Потому что Элизабет Вэйнскотт обычно приходит минутой позже. Он мог зайти домой, облегчиться, а потом зайти в гости. Он никогда так не делал. Почему? Вечер, только они двое – слишком интимно. Встречи вроде бы случайны – эта случайность оберегала Айру от его собственной страсти.Он ждал, и она вскоре поднялась.– Привет, соседка, – улыбнулся он.– Привет, Айра.– Эти поезда ходят все хуже.– Да, сегодня битком. Можно ведь отправить человека на Луну – не понимаю, почему нельзя отправлять поезда по расписанию.– Если в газетах напишут, что русские водят поезда по расписанию, – сказал Айра, – тогда, может, что-то изменится.– Думаешь, поможет?– Да не знаю. Просто шучу.Она выудила из сумочки ключ. Айра все стоял и смотрел на нее.– У тебя новое пальто? – спросил он. Она покружилась перед ним.– Нравится?– Потрясающе! – Его плешь порозовела.– Скажу Олли. Ему не понравилось. – Она вставила ключ в замочную скважину.– Он просто слепой, – с довольной улыбкой Айра вошел в квартиру. Через мгновение вернулся. Она по-прежнему стояла под дверью. – Не открывается?Она вытащила ключ, посмотрела на свет и опять вставила.– По-моему, не открывается. Странно, первый раз такое.Айра подошел ближе, в облако ее аромата. Пару раз потянулся к ней и опустил руку. Похоже, его обуял конфликт между рыцарским инстинктом, что требовал прийти на помощь даме, и феминизмом, утверждающим, что единственное его преимущество перед женщиной – демонстрация грубой силы. Элизабет сражалась с замком, и в лице ее читалась мольба. В конце концов она попросила помощи.Айра попытался повернуть ключ: сначала мягко, затем с усилием, затем ожесточенно, снова и снова, игнорируя ее бормотание, что поворот против часовой стрелки всегда срабатывал. Вскоре ключ покрылся Айриным потом.Элизабет ладонями накрыла его руки.– Давай кого-нибудь позовем.– Может, просто замок засорился.Она изящно скользнула между ним и ключом. Айра не сдавался. Он обнял ее сзади, и ключ стискивали уже четыре руки.– У нас получится. Одно могучее усилие. На счет три. Раз…Я полагался на принципы человеческого ухаживания и тщеславия, но теперь мне просто-напросто повезло.– Два…Я услышал громыхание тяжелых шагов на лестнице. На площадке появился Оливер, который обычно приходил третьим.–Три!Элизабет и Айра так увлеклись, что Оливера не услышали. Он громко откашлялся.– О, вы встретились?Они отпрянули друг от друга. Хором начали объяснять, затем одновременно замолчали, уступая друг другу, снова заговорили. Суетливо и виновато.Оливер поднял руку:– Вы позволите?Он прошел между ними к двери. Подергал ключ, вытащил его и отдал Элизабет, затем попробовал открыть своим.– Замок сломан. Айра, было очень благородно с твоей стороны помочь нам это выяснить. Спокойной ночи.– Спокойной ночи. – И Айра ретировался в квартиру.– Я позову консьержа, – сказал Оливер. – За это я и даю ему взятки каждое Рождество.Элизабет ждала на площадке. Вскоре она начала переминаться с ноги на ногу и крутиться на носках. Подождать у соседей она не могла – ей и так придется расплачиваться за свою опрометчивость.Прошло минут двадцать, и наконец появились Оливер с консьержем – здоровенным вест-индцем лет пятидесяти; после ужина от него так и несло специями. Мне этот человек нравился: он разделял мое уважение к силам, что находятся за пределами человеческого разумения.На боку вест-индец носил связку ключей, отчего походил на дворцового ключника. Он потянул связку – зажужжала цепочка. Попробовал один ключ, потом еще один, потом третий – и с жужжанием вернул кольцо на место.– Не знаю, чувак. Может, замок прокляли?– Нет, Джеймс. Это Америка. В Америке веши ломаются, – ответил Оливер.– Ключик сказал: «Привет», но внутри никто не ответил.. – Джеймс грустно покачал головой.– Друг мой, мы должны попасть в квартиру. Можешь помочь?Джеймс размышлял.– Мне вас так жаль и вашу прелестную, прелестную женушку тоже, мистер Вэйнскотт. – Его лицо просветлело. – Вы с миссис Вэйнскотт можете переночевать у нас. Моя жена будет так горла.– Очень мило с твоей стороны, Джеймс. Но мы хотим попасть к себе домой. – Оливер достал бумажник. – Нам этого очень хочется.Джеймс заулыбался. Выбрал в связке еще один ключ.– Может, это вдохнет в замочек душу. – И с этими словами ушел вверх по лестнице.Оливер и Элизабет ждали его в холле. Оливер упрямо молчал.– Что это вы здесь стоите? – спросила Руфь, поднявшись по лестнице. – У вас захлопнулась дверь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29