В два последних своих приезда на Окефенокское болото Саксби останавливался именно здесь, в Сисеровилле, в мотеле «Веселые мормышки». Отсюда, правда, было целых сорок семь миль до пристани в заповеднике имени Стивена Фостера на западном краю болота, но зато до дома Роя Дотсона — всего пять минут ходу. Чем и удобно. Он заполнил регистрационную карточку, которую Гоби подал ему через стойку.
— На одну ночь, на две?
— На одну — ответил Саксби, вкладывая в протянутую ладонь двадцатку и получая сдачи замусоленный доллар и три пятицентовика. Если ему сразу повезет, он завтра же вечером вернется на Тьюпело; если нет — не беда, Рой выхлопотал для него специальное разрешение, и он сможет жить в палатке на острове Билли сколько понадобится.
— Поосторожней там, — сказал Гоби, давая ему ключ от комнаты; в горле его клокотал хриплый бас истого южанина и первопроходца, — в оба смотрите, лады?
Саксби не стал заглядывать в комнату. Он положил ключ в карман, поставил «мерседес» в ячейку, зарезервированную за No 12, и двинул по улице к дому Роя. Он едва сдерживал радость. Ощущал особое родство со всем окружающим, чувствовал себя безгрешным, вторым Уитменом, человеком, наделенным живой связью с тайнами природы и белизной рыб. Вечер явно вступил с ним в сговор. Так великолепен он был, так тих, тепел и безмятежен, что небо над городом казалось шатром из мягкого бархата; ноздри ему щекотал сладкий запах жимолости и жасмина, он слышал дальний отрывистый лай собаки, и нутро его отзывалось на густое, ритмичное стрекотание сверчков и голоса древесных лягушек Над каждым крыльцом, разгоняя душный сумрак, горел фонарь. Улицы были пусты. Сисеровилл лежит в засушливых краях, и ничего удивительного, что все 3237 человек его населения уже коротали вечер у телевизоров с банками кока-колы, лимонада и пива, которые сжимали в потных руках, как контрабанду.
Рой поджидал его на крыльце. Саксби едва не бежал, сердце колотилось, и вот наконец Рой — посиживает на ступеньках с дочкой Элли и детской книжкой на коленях.
— Приве-ет, Сакс, — протянул он.
— Рой. — Саксби был так взволнован, что не смог даже поздороваться по-человечески, один слог — это был максимум возможного.
— Саксби, Саксби, Саксби! — завизжала Элли, и в следующий миг она уже спрыгнула с крыльца и повисла, извиваясь, у него в руках. Рой все посиживал, поглядывал на него с улыбкой. Над его головой в свете фонаря трепетали ночные бабочки.
— Нашел, значит, — выдавил из себя наконец Саксби; Элли знай себе хихикала, вцепившись в его руки; он держал равновесие, следя, чтобы она не ударилась о столб беззащитной головкой или тонкими ручонками.
Рой кивнул. Ему шел тридцать второй год, у него был внушительный нос, скошенный лоб и светло-русые волосы, зачесанные назад и собранные конским хвостом. Он работал в службе национальных парков и был вторым человеком в администрации Окефенокского государственного природного заповедника. Он-то и устроил Саксби специальное разрешение на сбор материала, подобные мелкие услуги между бывшими однокашниками — нормальное дело, как он сам тогда сухо заметил.
— Сразу пойдем смотреть, — спросил он, — или сперва дашь мне дочитать ей «Зеленые яйца с ветчиной»?
— Отдышусь сначала, Рой, — сказал Саксби, но сам уже поставил Элли на землю, как багаж, который не хотел заносить внутрь, и стал подниматься на крыльцо. — Где они, в доме или там, в гараже?
Рой уже был на ногах.
— Ну пошли, если хочешь; но, может, все же взглянем, как «Храбрецы» играют? Сегодня два матча в один вечер.
Саксби не стал лишать его удовольствия, но когда наконец Рой сбежал по ступенькам и легкой походкой двинулся во двор, он едва не наступал ему на пятки. Они направлялись к гаражу, отдельному неказистому двухэтажному строению, отчаянно нуждавшемуся в краске, штукатурке, гвоздях, досках, половицах, потолочных балках и четырех-пяти сотнях черепиц на крышу. Хрустя прошлогодними листьями, они миновали пикап Роя и «хонду» его жены, стоящие под открытым небом; впереди мягко и многообещающе светились заляпанные грязью окна гаража.
Ничего удивительного, что там негде было ставить машины. — в гараже Рой хранил свои коллекции костей и чучел, свои капканы, клетки и прочие приспособления, и помимо этого там скопились такие напластования бытового хлама, на которых десятка два археологов могли бы сделать себе имя. Разломанные карточные столики и увечные стулья; рулоны грязных обоев и дырявые ковры; громоздящиеся до потолка ряды картонных коробок, полных битой посуды, безногих кукол, пожелтевших журналов, ржавых ножей; горы пустых банок из-под краски и олифы, бальзамирующего состава и формалина. Посреди этого хаоса Рой всегда держал несколько проволочных клеток со змеями, черепахами и опоссумами, а также с полдюжины старых аквариумов с графитовым дном, пузырящихся при свете ламп-времянок. Он тащил сюда все интересное, что находил в болоте.
И вот под водительством Элли, распевающей в нос: «Есть у нас для Саксби рыбы, нам спасибо, нам спасибо», они вступили под этот священный, хоть и дырявый, кров. Взгляд Саксби тут же наткнулся на чучело броненосца, водруженное на вешалку для пальто, воздетую рысью лапу, которую животному пришлось оставить в капкане, и чьи-то блестящие глаза в клетке; потом в дальнем углу он увидел аквариумы, тускло освещенные и все же манящие, как ларцы с сокровищами. Он часто дышал, едва не задыхался, пробираясь сквозь завалы мусора к светящемуся стеклу, перед которым уже стояла Элли. Присев на корточки и жадно вглядевшись в тинистую зеленую воду, он увидел… сморщенную морду и мертвые глаза рептилии. Элли пронзительно захохотала, ну прямо пожарная сигнализация.
— Обманули, обманули! — ликовала она.
— Дальше там, Сакс, — пришел на выручку Рой. — Справа от тебя.
Саксби повернул голову — и наступил миг торжества: вот они. Они, его альбиносы. Вздымаются жаберные крышки, машут плавники, холодные маленькие рты шлют ему поцелуи. Чудо, настоящее маленькое чудо.
Он пригляделся получше. Ни одна из рыбок — а всего их было восемнадцать — не превосходила в длину колпачка от шариковой ручки, и почти у всех плавники и хвосты были повреждены из-за нападений сородичей. Несмотря на крохотные размеры, это был агрессивный вид, страшно недружелюбный и ревниво оберегающий свои владения. Для проформы Рой набросал туда камушков и водорослей, но они совершенно не защищали рыбешек друг от друга. Балда, чем он думал? Неужели не понимает, что у него тут хранится? Саксби почувствовал поднимающуюся злость, но сдержался — в конце концов, вот они перед ним, альбиносы, карликовые элассомы, белые и гладкие, как кусочки мыла, а все остальное не имеет значения.
Долго, долго сидел он на корточках перед аквариумом и наблюдал, как они неподвижно висят в воде, описывают круги, поднимаются, опускаются и совершают друг на друга внезапные яростные рейды. Просто потрясающе — ведь они взаправду были белые. Он знал, какими они будут, но знал умозрительно, и действительность ошеломила его. Раньше он видел и сомиков-альбиносов, и нежно-розовых, как вишневый йогурт, цихлид, и слепых пещерных рыб, обесцветившихся за бесчисленные века прозябания во тьме, но тут было нечто иное. Тут была сказочная, чистейшая белизна, белизна июньских невест, белизна «Бегущей изгороди» Христо (американский художник болгарского происхождения и мастер ландшафтного искусства. «Бегущая изгородь» в Калифорнии — длинный ряд колеблющихся на ветру белых полотнищ), белизна внутренней стороны бумажки от шоколада «Херши». Он будет их разводить, да, вот чем он займется, потому что это каприз природы, редкость, мутация, потому что они белы, как балахоны и колпаки ку-клукс-клана, белы как снег, бессердечны, холодны и совершенно необходимы. Он поднял глаза. Элли ушла. Рой смотрел на него.
— Сможем еще раздобыть?
Рой улыбался своей спокойной улыбкой. Он прекрасно понимал этот восторг, который заставляет сердце биться часто-часто при виде какой-нибудь бабочки, улитки или блестящей бледной рыбки с ноготь величиной.
— Почему же нет, попробуем, — ответил он.
Ранним утром телефонный звонок извлек Саксби из бесцветных глубин сна. Телефон звякнул только раз, и он схватил трубку, как добычу, словно лежал всю ночь в засаде и дожидался, когда она наконец дастся ему в руки. — Да? — выдохнул он.
Это был Гоби. — Утречко, подъем, — проворчал он нараспев в своей индо-джорджийской манере. — Пять пятнадцать.
Через десять минут Рой уже был тут как тут со своим пикапом и лодочным прицепом. На прицеп была водружена длинная узкая лодка-плоскодонка с надписью на носу «Пекод-2"(в романе Г. Мелвилла „Моби Дик“ название китобойного судна, охотившегося на легендарного Белого Кита) — это была одщ из шуточек Роя.
— Привет, — бросил он, неспешно улыбаясь, и протянул Саксби пакет с завтраком из закусочной «Харди» и термос с черным кофе.
Саксби мог открыть багажник «мерседеса» именно тут, и как же потом он клял себя за то, что передумал — решил не возиться. Перегружая болотные сапоги, сети, кислород и прочее в пикап, он потерял бы несколько драгоценных минут, а он весь был заряжен ехать. Кроме того, не мешало иметь под рукой свою машину на случай, если придется на день-два задержаться. Так что он взял кофе и пакет, пожал плечами и сказал:
— Давай ты вперед, я за тобой. Лады? Всю дорогу до Фарго над шоссе висел бледный призрачный туман, а когда они свернули на 177-е шоссе, ведущее к самому болоту, стал накрапывать дождь. Саксби слушал шорох мокрых шин, смотрел на покачивающуюся впереди лодку. Он ощущал невыразимый покой, мир, единение с природой. На обочине картинно стоял олень, взлетали, махая широкими крыльями, вспугнутые болотные птицы. В этой поездке он получит все, чего хочет, — он знал это наверняка.
Морось опять сменилась туманом, туман уплотнился, и вот они уже на месте. Он проследовал за Роем через автостоянку у туристического центра и выехал вперед на узкую полоску суши, с которой спускали лодки. По одну сторону от нее был углубленный и расширенный пруд, где держали лодки, сдаваемые напрокат, по другую — канал, который ведет к озеру Билли и бесконечному лабиринту проток, прорезающих болото за озером. Снова закапало, унылое свинцовое небо чуть не касалось макушек деревьев. Было почти безлюдно — лишь несколько рыболовов снаряжали свои лодки, тихо разговаривая в предвкушении отплытия, да в ветвях время от времени переругивались сойки и дрозды. Теплая торфяная вода напоминала цветом свежезаваренный чай.
Саксби стоял у дверцы «мерседеса» и наблюдал, как Рой подает прицеп задом к лодочному спуску. Когда прицеп погрузился в воду, Рой выключил мотор, поставил машину на тормоз и пошел освобождать лодку, а Саксби двинулся к багажнику «мерседеса» доставать свое добро. Кислород и пакеты понадобятся только на обратном пути, когда он повезет домой то, что положит начало его рыбному хозяйству, а вот болотные сапоги, сети, сачки на мелкую рыбу и небольшой тридцатифутовый невод для чистой воды — все это надо взять. Он не открывал багажника с тех пор, как в спешке загружался двенадцать или тринадцать часов назад, но, вставляя ключ в замок, он словно видел перед собой все снаряжение и уже представлял себе, как оно будет лежать в лодке Роя и как сама лодка заскользит по гладкой воде, послушная уверенным бесшумным ударам весел. Ключ вошел в замок. Повернулся в замке.
Все как обычно.
Что с ней случилось? В чем дело? Куда исчезла вдохновенная служительница муз, которая с утра просыпалась вся в творческом горении и, жертвуя завтраком, смело устремлялась через мокрый лес в студию-скит — нести крест своего искусства? Рут недоумевала. Знала только, что чувствует страшную слабость, как когда-то в отрочестве, когда болела мононуклеозом. Болит голова; впечатление такое, будто она болит уже давным-давно, недели, месяцы, чуть ли не всю жизнь. И руки-ноги вялые, словно бы не накрепко приделанные к туловищу. Может, правда она заболела, может, дело в этом?
Только-только рассвело, кругом разлит белесый безрадостный свет. Рут спросонья сразу быстренько проскользнула в ванную — слава богу, что никто еще не встал, — а потом так же тихонько вернулась и рухнула на кровать, будто вдруг обезножела. Еще бы полминуты, и она бы канула, затянутая обратно в глубины сна, — но вдруг где-то в недрах дома зазвонил телефон, и поневоле пришлось проснуться. Слабый такой, отдаленный звук, вроде жужжания букашки на другом конце комнаты, но Рут знала, это звонят ей. Знала, и все. Потом еле-еле слышные и тоже где-то немыслимо далеко раздались шаги, шаги Оуэна, бредущего через нижний вестибюль к телефону. Рут изо всех сил старалась не разжимать веки, затаиться. Но телефон продолжал звонить, и она знала, что это — по ее душу.
Три звонка, четвертый, затем в середине пятого аппарат поперхнулся и смолк. Что бормочет Оуэн, ей, естественно, слышно не было, но нетрудно было вообразить, а потом снова раздались шаги, глухое, осторожное шарканье через вестибюль, вверх по лестнице и по коридору второго этажа. Рут села в постели. Совершенно ясно: что-то с папой. Врач предупреждал: эти нагрузки в суде, и работа допоздна, и его сумасшедшее увлечение теннисом и бадминтоном, и сигареты, и коктейли… И бифштексы по-ньюйоркски. Отец! Горе захлестнуло ее. Отчетливо, словно он стоял вот тут, перед нею, она увидела его лицо, очки в тонкой оправе поблескивают, в бороде серебрится седина, взгляд ответственного человека, диктующего законы, мудреца и миротворца… Теперь, конечно, похороны, и придется минимум на неделю, если не больше, уехать из «Танатопсиса». Траур ей пойдет. Черный цвет подчеркнет узость бедер, высветит загар… Но ведь отец, ведь это же ее отец, папочка, теперь она осталась нагая и беззащитная перед миром…
Шаги остановились за ее дверью, а затем раздался стук Оуэна и его голос, приглушенный и скрипучий, безо всяких иностранных языков, не до шуток:
— Рут, вас. Междугородный. — Она знала. Она так и знала! — Саксби.
Саксби?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51