Глаза повернулись к Лиз, чье лицо сияло ярким пятном в свете, льющемся из дверного проема.
— Кто вы? — чуть тише произнесла она.
Фигура над их головами села на корточки у двери.
— Лиз? Это ты? О боже, — произнес голос. — Это же... о боже, что мне делать?
— Лиза? — Выражение неподдельного изумления на лице Лиз было почти комичным. — Ты должна выпустить нас. Быстрее, пока Мартин не пришел.
— Мартина нет, — ответила Лиза. — Вы давно здесь?.. Нет, подождите. Как мне вас выпустить?
— Принеси лестницу, — крикнула Лиз. — Скорее.
— Хорошо. Я мигом. — Она повернулась и растворилась в сиянии над их головами.
— Что происходит? — спросил Майк, с трудом переводя дыхание. — Это не Мартин.
— Какой же это Мартин, — озадаченно проговорила Фрэнки. — Но ты же говорила, что мы не знаем твою подругу. А Лизу все знают.
— Заткнись, — выпалил Майк. — Никто из вас ничего не знает. Лиз?
— Не понимаю, — ответила она. — Что значит Мартина нет? Это бессмысленно.
— О чем вы двое говорите? — вмешался Джефф. — Ты же вроде знала, что она должна прийти.
— Слишком сложно объяснять это сейчас, — отмахнулась Лиз. — Но... ее здесь быть не должно. Что происходит?
Вскоре они услышали резкий треск и звенящий металлический стук. Через несколько секунд в поле зрения появилась Лиза; она тащила деревянную лестницу.
— Я сбросила ее со ступенек, — объяснила она. — Господи, как долго вы здесь пробыли? Вы похожи на привидения.
— Пожалуйста, быстрее, — взмолилась Алекс.
— Хорошо. Вот... попробуйте поймать конец, чтобы она не упала.
Она опустила лестницу по стене Ямы; ее сразу же подхватили нетерпеливые пары рук.
— Держите! — крикнула она вниз. — Поймали?
— Да, — ответила Лиз. — Давайте, ребята. Лезьте наверх.
Майк задержался.
— Лиз? Ты ведь не это планировала, да?
Она покачала головой.
— Я ожидала совсем другого. Но по крайней мере, мы на свободе. Будь благодарен маленьким божьим милостям. — И потом, с внезапной улыбкой, она обхватила его руками и прижала к себе. — Пойдем. Давай выбираться отсюда.
Они ринулись наверх, оставляя Яму позади, и вышли на солнечный свет.
* * *
Через пять дней я гуляла в лесу на закате. К тому времени фрагменты головоломки встали на места; ситуация прояснилась. Мартин пропал, и никто не знал, где он. Мой блеф сработал — во всяком случае, наш побег удался; но мы освободились совсем не так, как я предвидела. Это сделала Лиза, и никто другой; и к тому времени как мы вышли на свободу, Мартин уже двенадцать часов как исчез неведомо куда.
И я поверила.
Оставшись одна в его доме, Лиза попыталась осмыслить все то, что он сказал перед уходом, и ей открылась чудовищная и невероятная история, поверить в которую было практически нереально. Но на пленках, оставленных Мартином, было все, что нужно; это были записи первых дней, и она почти сразу услышала упоминание о корпусе английского языка. Пленки, которые могли бы — которые должны были — доказать его вину, исчезли.
Внешне в те дни я выглядела неплохо. Ссадина на лице в том месте, куда меня ударил Джефф, почти зажила, и чувствовала я себя намного лучше. Поразительно, но за дни, проведенные в Яме, наш физический облик почти не изменился. Конечно, мы были грязные и похудели. Но стоило помыться, и никаких следов кошмара не осталось. Должно быть, мы были молоды и жизнеустойчивы. Но гораздо медленнее затягиваются душевные шрамы.
Что до того, где сейчас Мартин, мне это правда неизвестно. Но в тот вечер, гуляя в лесу, я дала себе слово: быть начеку, не расслабляться.
Не для того, чтобы защитить себя: ведь со мной Мартин уже разделался, так я считаю. Но когда в один прекрасный день он появится снова, может, в далеком будущем, по крайней мере один человек будет к этому готов.
* * *
— Вот и все, — говорю я, складывая стопку бумаги. — Конец.
— Дописала?
— Да.
— И рассказала все?
Я улыбаюсь.
— Нет. Но там есть все, что нужно.
— Хорошо.
— Хочу спросить тебя кое о чем.
— Неужели? И о чем же?
— Давным-давно, не знаю даже, помнишь ли ты об этом...
— Может, и помню, — отвечает он.
— Давным-давно я спросила тебя, чего бы тебе хотелось, и ты сказал, что поделишься со мной, когда я закончу писать.
— Я так сказал?
— Да, — говорю я. — Не дразни меня. Я знаю, ты помнишь.
— А! Точно. Ну да, возможно, так оно и было.
— И?
— И что?
Я улыбаюсь.
— Не шути со мной. Что это было за желание?
— А. — Он выглядывает в окно. — Тебе видно, что там?
— Да.
— Еще светло, можем прогуляться в деревню. Выпить чего-нибудь.
— Хорошая идея. Тогда расскажешь мне по дороге.
— Хорошо.
Мы вместе спускаемся с чердака и закрываем за собой дверь.
Эпилог
Предварительные заметки по поводу «Ямы»
Это и есть «Яма» — динамичный, напряженный рассказ, который Элизабет завершила за четыре месяца. Поскольку рассказу предшествовал продолжительный период практически полного молчания, он явился для нас глубоким шоком, и не в меньшей степени потому, что показал работу острого и изобретательного интеллекта. Школьные сочинения Элизабет, относящиеся непосредственно к периоду перед Ямой, дают довольно общее представление о ее способностях, но «Яма» превосходит все ожидания. Сразу после происшествия многие специалисты полагали, что уход от реальности, вызванный психологической травмой Элизабет, может затянуться надолго, что, возможно, ей никогда не удастся восстановить доступ к тем участкам сознания, вокруг которых ею же были возведены барьеры. В свете этого «Яма» представляет собой не только первый кардинальный шаг к улучшению состояния Элизабет за последние шесть лет, но и один из самых захватывающих документов в истории современного психоанализа.
Текст как таковой якобы рассказывает историю Ямы. Что касается существования Ямы в том виде, как ее пережила Элизабет и четверо других школьников, ее отчет достоверен." Более того, его точность выходит за рамки беглого обзора событий и достигает такой степени, что на раннем этапе рассказ Элизабет повторяет версию развития событий, представленную доктором Элиотом Лоуренсом непосредственно после происшествия (статья Э. Лоуренса «Структура и последствия социальной депривации: новые истории болезни»). Однако впоследствии грань между объективной реальностью и субъективной фантазией становится в сознании Элизабет все более размытой, хотя внутренняя целостность сохранена в «Яме» на протяжении всего текста, лишь с незначительными ошибками (вернее, субъективная иллюзия вплетается в повествование практически незаметно; о явных допущениях и/или, возможно, намеренных неточностях будет сказано позже). По здравому размышлению, главы, действие которых происходит в Яме, совпадают по содержанию с отчетом доктора Лоуренса вплоть до главы 8 рассказа. (Любопытно, что при описании происходящего в Яме Элизабет использует преобладающий в современной литературе рассказ от третьего лица; но в оставшихся параграфах переключается на повествование от первого лица. Очевидно, этот прием помогает ей искусственно дистанцировать себя от воспоминаний, пробуждаемых повествованием, в тех ситуациях, когда речь заходит о травме. Похоже, этот прием не всегда себя оправдывает: вплоть до главы 8 — и в некоторых последующих параграфах — Элизабет описывает происходящее внутри Ямы в близком соответствии хронологии доктора Лоуренса. То есть, выстраивая подобный искусственный барьер, Элизабет предоставляет себе свободу в изложении событий, повлиявших непосредственно на нее, но избавляется от необходимости активно участвовать в их реконструкции во время написания текста.)
Тем не менее после главы 8 становится ясно, что Элизабет все сильнее склоняется к своей «альтернативной концовке», в которой она искусно манипулирует ситуацией в Яме, в результате чего все подростки остаются в живых. Важно понять, что такая альтернативная трактовка фактов глубоко закрепилась в сознании Элизабет еще в самом начале повествования, так как уже на первых страницах рассказа она заговаривает о своих длительных отношениях с Майком за пределами Ямы. Не считая одного или двух случайных упоминаний о том, что между событиями Ямы и моментом написания истории прошло намного больше времени, чем Элизабет пытается внушить читателю, иллюзия чрезвычайно достоверна и воспринимается убедительно. (Было установлено, что Майкл Роллинз скончался на шестнадцатый день.)
В соответствии с уровнем школьного образования, Элизабет кажется подходящим вплести в основную канву довольно претенциозные метафорические и символические наслоения. В большинстве своем эти приемы используются на удивление зрело. Наиболее неуклюжа и очевидна введенная ею метафора «призрачного лета», которое является фоном событий за пределами Ямы. В завершающих параграфах есть неясный эпизод, когда из открытого дверного проема в Яму струится яркий свет. (До этого автор рассказа довольно четко заявляет, что дверь в Яму находится в конце короткого коридора и не попадает в зону прямых солнечных лучей.) «Призрачное лето», скорее всего, призвано оказать успокаивающее воздействие, стабилизировать и уравновесить все более частые моменты эмоционального потрясения, которые наверняка были вызваны рассказом. Субъективное благополучие созданной Элизабет фантазии предлагает убежище, в котором можно укрыться от реакции на воспоминания о сущности Ямы.
Кроме того, необходимо принять во внимание более тревожные аспекты самого повествования о Яме. Альтернативная версия, описанная Элизабет, не является полной идиллией. Постепенно становится ясно, что персонаж по имени Лиза играет ключевую роль во всестороннем понимании текста. Элизабет характеризует Лизу лишь вкратце, и отсылки к данному персонажу отрывочны. Уже этого достаточно, чтобы выделить Лизу среди других героев «Ямы». Своеобразный механизм, используемый Элизабет для введения монологов Лизы — магнитофонные записи, — имеет большое значение, так как позволяет рассказам Лизы предстать в виде потока сознания. Если сравнить структуру этих отрывков с остальным текстом, становится ясно, что если в основном повествовании Элизабет использует определенный собственный стиль и форму, параграфы Лизы гораздо менее организованны. Важно и сходство имен двух главных героинь повествования, в котором Элизабет говорит о себе исключительно как о Лиз. (Нет никаких доказательств реального существования Лизы.) Поначалу кажется странным, что Элизабет решила таким образом расщепить свой персонаж надвое, но, как оказывается, у нее были на то свои причины. Если предположить, что эти двое по существу являются одним и тем же человеком, некоторые доселе неважные вещи становятся более существенными. Во-первых, становится очевидно, что Элизабет была знакома с Мартином, возможно, достаточно близко, еще до Ямы. Во-вторых, важно, что прием, используемый Элизабет, когда она рассказывает собственную историю с точки зрения другого человека, помогает ей дистанцироваться. Как и постоянная смена рассказчика, о которой говорилось ранее, этот способ позволяет ей включить в повествование те события, личное участие в которых она еще не готова признать. (Рассказ Элизабет написан от руки, и в связи с этим интересно отметить следующее: в то время как она исправляет и перерабатывает большинство глав текста, часто достигая при этом большей степени объективности, монологи Лизы все до единого оставлены в первоначальном виде. Почерк ухудшается, чаще появляются орфографические ошибки — особенно странная привычка Элизабет ставить в форму множественного числа все без разбору существительные. Такое впечатление, что исчезает большинство осознанных сдерживающих факторов. Вероятно, с этими главами связана высокая степень катарсиса, и Элизабет не стала перерабатывать их, чтобы избежать перечитывания и, как следствие, вторичного переживания описываемых событий.)
В силу близости Лиз/Лизы появляется еще один, более тревожный подтекст. Прежде всего, важно отметить, как Элизабет изображает себя в ходе повествования. Она упорно описывает себя как сильную, независимую, волевую личность, способную справиться с ситуациями различной трудности и стать лидером для остальных. Причин сомневаться в подобной оценке ее личности нет; она полностью соответствует школьным рассказам о ней и той жизни, которую она вела дома, в одиночку заботясь о матери-калеке. Но в Яме ее уверенность в своих силах порой кажется надуманной. (Ее самоидеализация не ограничивается внутренними качествами; давая волю воображению, в тексте она представляет себя худенькой, с «маленькими ручками».) Столь убедительная альтернативная развязка, написанная Элизабет, свидетельствует об ее немалом интеллекте и решимости. Разумеется, реальный конец Ямы не имеет с рассказом Элизабет ничего общего. И здесь анализ текста достигает наиболее значимого этапа. Рассказ Лиз о занятиях любовью с Майком и описание изнасилования Лизы расположены в тексте чрезвычайно близко. Если эти два персонажа тесно связаны, как соглашаются большинство исследователей, тогда можно сделать простое предположение: если в Яме и произошел какой-либо сексуальный акт, Элизабет участвовала в нем не совсем по собственной воле, как она пытается убедить читателя. Скорее всего, воспоминания об этом событии в ее сознании настолько спутаны, что разделились на две части: наполовину идеализированный романтический секс, наполовину болезненное насильственное вмешательство.
Если бы Элизабет, как говорилось раньше, была знакома с Мартином до Ямы, было бы легче понять, почему, хотя бы отчасти, она винит в исходе Ямы себя. Если ей казалось, что она должна была предвидеть случившееся, прежде чем стало слишком поздно, бремя вины увеличилось бы безмерно; хотя со стороны могло бы показаться, что это совершенно неправильно. Как ни странно, описания личности Мартина не приближают читателя к пониманию, кем он (или она) являлся в реальности. Реальное существование Мартина как человека из плоти и крови до сих пор оспаривается, хотя в тексте есть весомые свидетельства того, что Мартин — не вымышленный персонаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16