Был Дон. Мелиораторы осушили. РАИЛЯ. Теперь я понимаю, почему Герасим такой грустный, кругом столько Муму бегает, а топить негде. Непорядок. МИХАИЛ. Непорядок! Где министр водного хозяйства? МИНИСТР. Здесь я! МИХАИЛ. Чтобы завтра здесь вода была, понял? МИНИСТР. Понял. Мы как раз собирались сюда воды Печоры перекидывать. МИХАИЛ. Это уж твое дело, Печоры или Миссиссипи, а чтоб завтра вода была. МИНИСТР. Сделаю, Михаил Сергеевич, о чем речь. РАИЛЯ. Посмотри, Михаил Сергеевич, к нам пионеры бегут. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, что это они там нам несут? НАРОД. Наверное, галстук Павлика Морозова. РАИЛЯ Того самого? НАРОД. Того, того. МИХАИЛ. А откуда у них его галстук? НАРОД. В каждой школе такой галстук есть, а откуда берут не знаем - пионерская тайна. РАИЛЯ. А зачем они его сюда несут? НАРОД. Хотят вас принять в пионеры. МИХАИЛ. Я уже вышел из пионерского возвраста. РАИЛЯ. Он шутит. Хи-хи-хи. НАРОД. Он шутит. Ха-ха-ха. ПЕРВЫЙ ПИОНЕР. Пионер всем ребятам пример! ВТОРОЙ ПИОНЕР. Взвейтесь кострами синие ночи! ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Партия - наш рулевой (повязывает галстук Михаилу) МИХАИЛ. Спасибо, ребята, а это что за бумага? ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Это прошение о досрочной реабилитации всех детей лейтенанта Шмидта. МИХАИЛ. А что, их разве тоже? НАРОД. Естественно. МИХАИЛ. Хорошо, а это что? ПЕРВЫЙ ПИОНЕР. Это стих (читает).
На пороге перестройки
Двойки переправь на тройки
На прополке не халтурь
И гони из мозга дурь. РАИЛЯ. Такой маленький мальчик, и такой большой поэт! ВТОРОЙ ПИОНЕР. Это не он написал, это он (показывает на третьего). РАИЛЯ. Вы? ТРЕТИЙ ПИОНЕР. Да, люблю гармонию, а в партию не принимают. РАИЛЯ. Теперь примут, дедушка, обязательно примут. МИХАИЛ. Ну, вроде все. Устал я. НАРОД. Нельзя по стольку работать. Вам больше отдыхать надо. МИХАИЛ.Сам знаю, что надо. Да сами видите, народу у нас тьма,с каждым поговорить надо. НАРОД. А вы через одного. МИХАИЛ. Нельзя. Тогда половина трудящихся работать не будет. ГЕРАСИМ. Это точно. Причем лучшая половина. МИХАИЛ. Как?! Ты же немой. НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. РАИЛЯ. В самом деле? Скажите еще что-нибудь. ГЕРАСИМ. Работать не буду! НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. МИХАИЛ. Это почему же? ГЕРАСИМ. Не хочу. МИХАИЛ. Но ведь надо, перестройка же. ГЕРАСИМ. Вам надо, вы и работайте. МИХАИЛ. А тебе, значить, не надо? ГЕРАСИМ. Не хочу. МИХАИЛ. Не хочешь - заставим. НАРОД. Заставим. ГЕРАСИМ. А я вас не боюсь! НАРОД. Чудо свершилось, чудо свершилось. МИХАИЛ. Меня не боишься - народ постыдись. ГЕРАСИМ. Я сам народ. ПИОНЕРЫ. Заткнись сейчас же, тато, мамка ругаться будет. МИХАИЛ. Одумался? Ну, будешь теперь работать? ГЕРАСИМ. Му-му. РАИЛЯ. Скажите еще что-нибудь. ГЕРАСИМ. Му-му. МИХАИЛ. Что он сказал? НАРОД. Он сказал, что будет работать. Чудо свершилось, чудо свершилось.
Диалог Тысяча Тринадцатый
1 июля 1985 года. 17 часов 10 минут
Москва, Старая площадь. Кабинет. Во
главе стола сидит лысый начальник
перестройки. В левой руке у него
ворона с сыром, правая протянута для
приветствия. В дверях сгрудились
прорабы. Ворона каркает.
Приглашенные бросаются к сыру.
МИХАИЛ. Попрошу всех занять свои места. ЕГОР. А Эдик на мое место сел. МИХАИЛ. Эдуард, сядь по левую руку. ЭДИК. Как же так?! МИХАИЛ. Я понимаю твое негодование, но у великороссов тоже есть своя гордость. ЕГОР. И еще какая! (показывает кулак). ГРОМЫКО. А мне куда садиться? МИХАИЛ. А ты, дед, зачем пришел? Ты же теперь - Председатель Президиума Верховного Совета, мог бы и дома посидеть. ГРОМЫКО. А дома что делать? МИХАИЛ. Ну, как знаешь. Раз пришел - садись около Соломенцева, ему тоже дома не сидится. Борис, а ты что там воюешь? Оставь деда в покое. БОРИС. Пусть отсядет подальше - от него застоем пахнет! МИХАИЛ. Придется потерпеть. У нас этих осколков от старого режима еще вон сколько. БОРИС. Рядом с осколками сидеть не буду. МИХАИЛ. Куда ж тебя тогда посажу? БОРИС. А вон рядом с Егором Кузмичем. ЕГОР. Борис, ты не прав. Михаил Сергеевич, я с ним рядом сидеть не буду. Я член Политбюро, а он даже не кандидат, ерунда какая-то получается. МИХАИЛ. Ладно, ладно. Не в этом сейчас дело, кто член, а кто не член. Главное, что вам действительно рядом нельзя, потому что Егор - правый, а ты Борис, - левый. Так что садись рядом с Никоновым. БОРИС. У него галстук в навозе. НИКОНОВ. Да, а что? Я вчера на ферме буренку рекордсменку осматривал. БОРИС. Тогда я лучше постою. ЕГОР. Борис, ты не прав. Сядь сейчас же! МИХАИЛ. Ладно, пусть стоит. ЕГОР. Тогда я тоже стоять буду. А то что это он возвышаться - надо мной будет. МИХАИЛ. Ну ладно, возвышайтесь оба. Начнем заседание Политбюро. Вопрос один: о темпах перестройки. Какие будут мнения? ЕГОР. По-моему, надо тормозить, пока не поздно. Сама по себе перестройка идет нормально, плавно, без рывков, но с Гласностью явный перебор. МИХАИЛ. А что тебя тревожит, мы же никого не наказываем? ЕГОР. Всне равно противно. Вы только послушайте, что про нас в народе говорят. БОРИС. Правильно говорят, значит заслужили. ЕГОР. Это ты заслужил, а я не заслужил. БОРИС. А очереди за винищем кто устроил? Это твоя работа. ЕГОР. Так ты же сам за Указ голосовал. БОРИС. Все голосовали. А голосовали потому, что ты нас обманул. Кто кричал, что если наш народ такими темпами пить будет, то через три недели в стране исчерпаются все запасы спиртного? Тут любой проголосует. У нас из-за тебя парфюмерный баланс нарушился - самолеты без топлива стоят. Весь спирт на лосьоны уходит. Одеколон теперь только в академических кругах достать можно, мыло исчезло. МИХАИЛ. А мыло-то причем? БОРИС. Самая прямая связь, Михаил Сергеевич, Мыло - лучший закус после шампуня и политуры, запах здорово отшибает. Особенно хозяйственное. ЕГОР. Борис, ты не прав. Народ хозяйственное мыло не любит - после него исжога. БОРИС. Не знаю, не пробовал. ЕГОР. А чего тогда зря говоришь! И вообще, что ты здесь развыступался. Я народ лучше твоего знаю, и народ в целом за Указ. БОРИС. Врешь! ЕГОР. Не вру! Академики подсчитывали, чтос помощью Указа наши советские люди на вине будут экономить 40 млрд.рублей ежегодно. БОРИС. Так он эти деньги теперь на парфюмерию тратит. ЕГОР. Не скажи. Парфюмерия у нас гораздо дешевле зеленого змия. БОРИС. Проще было бы на спиртное цену снизить. МИХАИЛ. Ни в коем случае. Это означало бы спаивание трудящихся. БОРИС. Так пить же меньше не стали, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. А мы такой цели и не ставили. БОРИС. А зачем тогда было огород городить? ЕГОР. Тебе не понять. Это чисто идеологическая акция. Михаил Сергеевич, можно я ему наш секрет раскрою? МИХАИЛ. Раскрывай. ЕГОР. Надо проверить, Борис, как новая историческая общность - советский народ поведет себя в экстремальных условиях. БОРИС. Так это еще Иосиф Виссарионович проверил. МИХАИЛ. Во-первых, при нем новой общности еще не было, а во-вторых, у него был нечистый эксперимент, - он рукам волю давал. А у нас чистый - чистая идеологическая акция. БОРИС. И долго еще эксперементировать будем? МИХАИЛ. До XIX партконференции. БОРИС. А заче до конференции ждать, и так вроде все ясно. МИХАИЛ. Сегодня все надежды народа связаны с конференцией. Если мы что-нибудь конкретное до нее предпримем, население нам этого не простит. Веру в партию и съезды люди уже потеряли, а конференциям еще верят. И веру эту надо беречь. ЕГОР. Так что, приняв Указ, а потом позабыв про него, мы сразу двух зайцев убиваем: и общность проверим, и веру возродим. БОРИС. Убедили, согласен. А как насчет спецпайков для руководства? Народ по этому поводу сильно гудит. МИХАИЛ. А о чем гудит? БОРИС. Тоже спецпайков хочет. МИХАИЛ. Это несерьезно. Где же мы столько съедобных продуктов найдем? БОРИС. Съедобность-несъедобность - это массы не интересует. Им главное, чтоб равенство было. А то свободы и братства сейчас во сколько, а равенства не хватает. МИХАИЛ. Твои предложения. БОРИС. Я предлагаю оберточную бумагу делать с водяными знаками. ЕГОР. Зачем? БОРИС. А затем, что если эту бумагу на свет посмотреть, там можно было бы увидеть вас, Михаил Сергеевич, и надпись "Спецпаек". Народ увидит, прочтет и равенство почувствует. МИХАИЛ. Неплохо придумано. ЕГОР. Не слушайте его, Михаил Сергеевич. Это провокация. Народ же нас после этого уважать перестанет. МИХАИЛ. Меня не перестанет. ЕГОР. Сегодняшнее уважение трудящихся к нам только и держится на этих спецпайках. А если они вдруг решат, что мы не то же жрем, что и они, то последнее уважение к нам потеряют. МИХАИЛ. Тоже правильно. Ну и что ты предлагаешь? ЕГОР. Я предлагаю Бориса спецпайка лишить. Пусть будет ближе к народу, он же левый. МИХАИЛ. А что это меняет? ЕГОР. Все! Народ сохранит к нам уважение, а Борис равенство будет обеспечивать. МИХАИЛ. А если он от такого равенства помрет? ЕГОР. Народ бессмертен, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. На не народ - Борис. ЕГОР. Не помрет. Мы его во время заседаний подкармливать будем. МИХАИЛ. Чем же это, интересно знать? ЕГОР.Остатками от наших пайков. ГРОМЫКО. А у меня не бывает остатков. СОЛОМЕНЦЕВ. И у меня. ХОР. И у меня. МИХАИЛ. Я, кажется, нашел выход. Раиса Максимовна японскую грацию достала и никак в нее не влезет. Так она теперь решила,пока не влезет, только полпайка съедать. Я уговорю ее остатки отдать Борису. ГРОМЫКО. Здорово! Такого альтруизма у нас уже 26 лет не было, с тех пор как Никита Сергеевич свои ботинки в ООН забыл. БОРИС. Я не согласен. МИХАИЛ. Объясни. БОРИС. Раиса Максимовна не член ЦК, и при всем моем к ней уважении, я за не членов ЦК подъедать не буду. ЕГОР. Борис, ты не прав. Раиса Максимовна для нас больше, чем член ЦК, больше чем член Политбюро. Она, если хочешь знать - член Генерального секретаря. МИХАИЛ. Ну, это ты преувеличиваешь. Но то, что она сегодня больше любого члена Политбюро, это да. А если еще вьетнамские каблуки наденет, вообще ... БОРИС. А почему только меня спецпайка лишаете? МИХАИЛ. Ты же левый, тебе и карты в руки. БОРИС. Да, но Никонов тоже левый, и Шеварднадзе с левой стороны сидит. МИХАИЛ. У Никонова своя задача. Его время еще не пришло. Он пока лично каждую буренку не общупает и на каждом тракторе не прокатится, не может считаться ни левым, ни правым. Мы из него центриста сделаем. Что же касается Эдика, то настоящее его место у меня на коленях, а он весит 8 пудов. ЭДИК. Семь, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ.Ну, семь, вот и посуди сам, могу я восемь часов подряд держать 120 кг на вытянутых ногах? ЭДИК. Сто семнадцать, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Ну 117. Могу? Ты бы смог? БОРИС. На вытянутых нет. МИХАИЛ. И я не могу. Справа его рядом с собой посадить я тоже не могу - Егор обидится. Вот и приходится идти на компромиссы. Так что держись, ты у нас пока один по настоящему левый. До декабря аклимаешся - Москвой руководить поставлю. ГРИШИН. А я? МИХАИЛ. А ты сиди. Скажи спасибо Эдику, ма то бы вместе с Романовым на пенсию пошел. Кстати, я же тебе запретил ходить на Политбюро. ГРИШИН. Но я член. Только Пленум или съезд ... МИХАИЛ. Я тебе покажу Пленум. Егор! Почему ты у Ваксмана до сих пор пропуск не отобрал? ЕГОР. Не отдает, говорит, что потерял. БОРИС. Можно я отберу, Михаил Сергеевич? МИХАИЛ. Хорошо, Борис, только не здесь. А ты, Егор, меня удивляешь, больно робок, мне такие правые не нужны.
Диалог Тысяча Четырнадцатый
5 марта 1986 года. Москва. Кремль.
Сауна имени М.И.Калинина. По верхней
полке ходит лысый писатель и
корректирует список делегатов с
правом посещения Дворца Съездов. На
полу сидит лимитчик с Урала. Левой
рукой он прикрывает татуировку:
"Пионер - всем ребятам пример",
правой чешет сибирскую грудь. На
сибиряке желтые кальсоны и кепка из
музея революции, в руках - глобус. С
полки на полку в поисках своего места
мечется улыбчивый премьер-министр.
МИХАИЛ. Ну, слава богу, съезд провели. Можно и первые итоги подвести. БОРИС. Подводить-то особенно нечего. Кунаев как был в Политбюро так и остался. Долгих с Демичевым как сидели, так и сидят. Даже Зимянина турнуть не смогли. МИХАИЛ. Не гони лошадей, Борис, всему свое время. Кунаев - крепкий орешек. Если бы мы его шуганули, он бы Алиева заложил, а от Нейдара цепочка такая тянется, что не приведи господь. А Зимянина Кузьмич попросил оставить на годик. Зачем он тебе, Егор? ЕГОР. Мне кажется, что он от меня что-то скрывает. Вот я и хочу дознаться, где. МИХАИЛ. Что-нибудь ценное? ЕГОР. Спинным мозгом чую, что в нашей идеологии какого-то звена не хватает. А куда он его спрятал, ума не приложу. БОРИС. Какого звена? ЕГОР. Ты не поймешь. МИХАИЛ. Ну мне тогда объясни. ЕГОР. Я его как-то раз спросил: почему, когда Петербург в Петроград переименовали, все организации поменяли вывески, стали петроградскими, а социал-демократы нет - как был петербургский комитет РСДРП, так и остался петербургским? МИХАИЛ. Интересно, почему? И что он тебе ответил? ЕГОР. А ничего! Сказал что-то невнятное про завещание Ильича. МИХАИЛ. Завещание гораздо позднее было. ЕГОР. То-то и оно. Значит, было еще одно завещание. Его нам и не хватает. От этого и неувязки: шутка ли, за 69 лет Мороко по производству огурцов догнать не можем. МИХАИЛ. Ты лучше об огурцах не думай, а то свихнешся. Я раньше тоже думал: как же так комбайнов в три раза больше, чем крестьян, а техники на селе все равно не хватает. Потом понял, что думать об этом нельзя, потому что все равно ничего не придумаешь. Помнишь в Тютчева: умом Россию не понять. Россию можно только драть. ЕГОР. Не помню, я троцкистов по фамилиям не различаю. МИХАИЛ. Ленин его очень любил на ночь читать. А про огурцы забудь. ЕГОР. Завещание это никак из ума не идет. БОРИС. Ротозеи, такой документ потеряли. Без ленинского конспекта работать не буду. ЕГОР. Борис, ты не прав. Работать придется, несмотря ни на что. БОРИС. А чего же делать, когда не знаешь, что делать? ЕГОР. А ты думай, думай, дерзай. БОРИС. Думать должны центристы, терзают, как правило, правые, а я левый, мое дело заодно с народом быть. А народ работать не хочет. МИХАИЛ. Опять не хочет? Они же мне обещали. А ты, премьер, чего улыбаешься? У нас тут говорить положено, свои соображения высказывать, а ты, уже скоро год, ни одного слова не проронил. РЫЖКОВ. Не знаю, что и сказать, Михаил Сергеевич. Одного послушаю - все правильно. Другого послушаю - еще более правильно. А они меж собой еще спорят. Оторопь берет: вроде одно и то же говорят, а спорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15