OCR Busya
«Кришан Чандар «Мать ветров»»: Государственное издательство ходужественной литературы; Москва; 1957
Аннотация
Кришан Чандар – индийский писатель, писавший на урду. Окончил христианский колледж Фармана в Лахоре (1934). С 1953 генеральный секретарь Ассоциации прогрессивных писателей Индии. В рассказах обращался к актуальным проблемам индийской действительности, изображая жизнь крестьян, городской бедноты, творческой интеллигенции.
Кришан Чандар
Муби
Муби был уроженцем штата Огайо. До призыва в армию он занимался адвокатурой в Нью-Йорке. Это был добродушный парень, ростом чуть повыше шести футов, с густыми красивыми волосами огненнокаштанового цвета и с таким ярким золотом веснушек на лице, каким бывает покрыта кожа хорошо созревших яблок в сентябре, отчего и щеки Муби казались похожими на два таких яблока. В его голосе и во всем его поведении всегда сквозили беспечная развязность и бесцеремонность. Но это было первое впечатление, и, приглядевшись, можно было ясно увидеть всю ребяческую наивность его души, все простодушие и доброту его молодости; а крохотная родинка на носу придавала его лицу выражение еще более откровенной наивности и простодушия. Эта родинка делала его похожим на ребенка, который, готовя уроки, посадил себе на нос чернильную кляксу. Из-за этого маленького черного пятнышка Провиз дал ему прозвище «Чумазый Муби», что всегда очень сердило Муби, и между ними происходили ссоры, доходившие иногда до размолвок.
Провиз и Шам познакомились с Муби в киностудии, где они работали; и, с тех пор как Муби вернулся из своей поездки в Ассам и Бенгалию, он все свое свободное время в течение нескольких месяцев проводил в их обществе.
Знакомство началось так.
В начале декабря Муби целыми днями одиноко слонялся по военному лагерю или колесил из одного конца города в другой на своем велосипеде. Но скоро ему все надоело. Ему опротивел коммерческий дух, охвативший всех людей в лагере, начиная от рядовых и кончая старшими офицерами. Он не мог без тошноты смотреть стандартные голливудские кинофильмы, которые в таком изобилии демонстрировались в их кинотеатре. Было видно, что дирекция кинотеатра считала военных людьми, не способными иметь какие-либо другие интересы или желания, кроме интересов, связанных с публичным домом, и желания видеть обнаженные женские тела…
Когда Муби думал об этом, его часто охватывало такое отвращение к фильмам, что он целыми неделями не подходил близко ни к одному кинотеатру. Нельзя сказать, чтобы он питал природную неприязнь к кино. Муби очень любил смотреть те фильмы, в которых правдиво рассказывалось о жизни людей, о человеческом обществе. Но такие картины здесь можно было увидеть редко.
Чаще всего на экране мелькали голые женские ноги, бешеные танцоры с наглыми лицами или полуобнаженные бесстыдные красавицы. Казалось, что от всего этого нет никакого спасения. Вот почему Муби предпочитал подобным фильмам длительные прогулки по улицам города на велосипеде. Несколько раз он проезжал мимо индийской киностудии, и, хотя ему всякий раз хотелось зайти туда, однако он всегда подавлял в себе это желание. Тем не менее желание посмотреть индийскую киностудию все росло, и с ним все труднее было бороться. И вот неожиданно ему представился случай посетить студию.
Наступили рождественские дни. Муби чувствовал себя самым одиноким и несчастным человеком на свете. Как-то в эти дни, катаясь на велосипеде, Муби раза два проехал мимо студии, внимательно разглядывая постройки за оградой. Медленно крутя педали машины, он размышлял:
«Говорят, что этим индийцам ни в чем нельзя доверять, будто бы это дикие, невежественные, низкие люди с натурами рабов. Однако эти люди способны создавать свои фильмы! Правда, в техническом отношении их кинокартины мало совершенны… Но они делают их так много, что по количеству выпускаемых фильмов Индия стоит сейчас на втором месте в мире после Голливуда!.. В самом деле, это странно…» Потом он подумал: «Нет, все же не годится встречаться с этими людьми! Все говорят, что индийцы очень вероломны и неблагодарны. К тому же они слишком бедны… Их женщины выглядят более худыми, чем кошки у нас в Америке.
А философия этих людей! Это же философия полного безразличия к жизни! И, кроме того, всегда чувствуешь какую-то внутреннюю неприязнь к темному цвету кожи…»
Размышляя таким образом, Муби возвратился в лагерь, где неожиданно нашел письмо на свое имя. Оно было от Камио. Одно время он и Камио работали над изобретением такого стекла, которое, если его надеть на объектив киноаппарата, превращало черно-белый фильм в многоцветный. Камио, с его способным еврейским умом, смог добиться успеха в этом деле, и ему удалось через посредство Муби получить патент на свое изобретение. Теперь Камио писал, чтобы Муби переговорил с владельцем индийской киностудии и индийских кинотеатров относительно продажи этого изобретения.
Прочитав письмо, Муби подумал:
«Что ж! В конце концов если я могу разговаривать с индийскими метельщиками, поварами, слугами и разносчиками, то почему бы не поговорить с владельцами киностудии?»
Вскочив на велосипед, он помчался к студии. В воротах дорогу ему преградил рослый привратник-патан, решительно потребовавший от Муби письменного разрешения на право входа в студию. Откуда у Муби могло быть такое разрешение? Его возмутила наглость привратника, и он, толкнув вперед велосипед, громко сказал:
– Эй, ты, прочь с дороги! Мне нужно пройти туда.
Голос его был властным и надменным, однако привратник не отступил. Между ними завязался спор. Вокруг быстро начали собираться прохожие.
За воротами, недалеко от них, куря сигарету, стоял какой-то господин в элегантном европейском костюме и с индийскими чертами лица. Шум привлек его внимание. Он медленно подошел к воротам студии и, увидав бранящегося американского солдата, спросил у привратника:
– Что тут случилось?
Лицо привратника было красным, как плод кандагарского граната. Указывая на Муби, он воинственно закричал:
– Господин хочет пройти в студию! Прошу показать бумагу – нет бумаги! Говорит мне свое имя! Зачем мне его имя! Нет бумаги, – как я могу пустить его?
Муби обратился к господину, который был, очевидно, служащим студии:
– Этот привратник – большой наглец.
Тот ответил ему с холодной вежливостью:
– Что делать! Он тоже является человеком свободной страны и не приучен к рабству.
Написав разрешение на вход в студию, он отдал его привратнику и предложил Муби войти. Привратник, вертя в руках листок бумаги, мрачно ворчал себе под нос о том, что «они еще не знают, что такое кандагарский патан», и что «вряд ли есть на свете такой человек, которого испугался бы кандагарский патан», что «он приехал не откуда-нибудь, а из самого Кабула» и что «люди в их стране сами себе господа; и, подумаешь, какая важность – белый человек! В их стране и белым приходится ездить в одних вагонах с цветными» и т. п.
– Что он там бормочет? – спросил Муби. Когда служащий студии перевел ему слова патана, Муби рассмеялся и сказал:
– Хорошо, что я не связался с ним. Мне всегда говорили о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах не следует ввязываться в драку с индийцем.
Его спутник ответил ему:
– Да, вы хорошо сделали, последовав этому совету, потому что это не индиец. Это афганец.
– Афганец? – с удивлением повторил Муби. – Какая же разница между индийцем и афганцем?
– Если бы он был индийцем, то он безропотно проглотил бы вашу пощечину и после этого целый день униженно ходил бы за вами, чтобы вечером попросить у вас вознаграждения за свою покорность. Но этот привратник – афганец. А между афганцем и индийцем разница в том, что у афганца всегда при себе нож, тогда как у индийца – его «салям».
– Я не хочу заводить с вами разговора на политические темы, – улыбнулся Муби. – Однако объясните мне, почему для охраны вашей студии вы наняли афганца?
– У нашего народа такой обычай. Для того чтобы оборонять свою страну, мы держим англичан, а для охраны своей собственности нанимаем афганцев.
– Почему же вы не охраняете сами себя?
Уязвленный таким вопросом, собеседник Муби резко ответил ему:
– Если бы мы так поступили, то это явилось бы приглашением для вас, американцев, нагрянуть из-за океана в нашу страну.
Примирительным тоном Муби сказал:
– Оставим этот разговор. Я американский солдат. Меня зовут Муби. Мне хотелось бы посмотреть вашу студию.
В ответ спутник Муби с гордостью произнес:
– Добро пожаловать. Мое имя Провиз. Вы хотите осмотреть студию? Но ведь сегодня не рабочий день! Владельцев студии сейчас здесь нет, и потом… ведь сегодня рождество. Почему вы решили осмотреть студию именно сегодня? Сегодня лучше было бы пойти в какой-нибудь танцевальный холл…
Муби серьезно и твердо сказал:
– Я не люблю танцевать.
Провиз посмотрел на него удивленно. Потом заговорил другим тоном:
– Идемте, я познакомлю вас с моими друзьями.
На веранде они увидели несколько человек, сидевших в плетеных тростниковых креслах. Некоторые играли в шахматы. Провиз представил их Муби. Женщин звали Азра и Мумтаз, мужчин – Хамид, Пракаш и Шам.
Все они ожидали автобуса, принадлежавшего студии, чтобы поехать в кино.
– Какую кинокартину вы собираетесь смотреть? – спросил Муби.
– Некоторые люди любят смотреть не только американские, но и индийские фильмы. Вот и мы поедем смотреть индийскую кинокартину, не правда ли, друзья?
– О, конечно!
После короткого молчания Муби сказал:
– Мне еще ни разу не приходилось смотреть индийские фильмы. Я бы очень хотел увидеть что-нибудь.
– Тогда поедемте с нами, – пригласили его. Подошел автобус, и они отправились в путь. Когда они взяли билеты и вошли в зал, до начала сеанса оставалось еще Довольно много времени. Поэтому вся компания решила пойти в буфет обедать. На столах появились самые разнообразные восточные кушанья: варенье с пряностями, бобы, картофель и жареное мясо с острым соусом, всевозможная зелень, и за всем этим следовал неизбежный бетель. Несколько раз Муби пытался вытащить из кармана деньги, чтобы заплатить за обед, но всякий раз новые знакомые останавливали его, говоря:
– О, нет, нет, не беспокойтесь! Мы знаем, что американские солдаты – богатые люди. Когда-нибудь, в другой раз, мы постараемся разорить вас, но не сегодня. Ведь сегодня рождество!
После кино кто-то из компании спросил Муби, понравилась ли ему картина. Муби учтиво похвалил ее.
– Но, – прибавил он, – в ней очень много песен. Вероятно, это музыкальный фильм?
– У нас каждый фильм является музыкальным, да было бы вам известно, миштер Муби! – резко отрезал Шам. Он повернулся к Муби и глубоко затянулся дымом сигареты.
– Почему же миштер? – спросил его Муби.
– Я выражаюсь так, как мне нравится! Да, именно так, как мне нравится, понятно ли это вам, мистер «чумазый».
– Чумазый? Что это значит? – удивился Муби.
– Не все ли равно, что это значит? Я просто шучу, понимаете ли вы, Муби-Луби, Чучи-Мучи!
И Шам, неожиданно протянул руку к голове Муби, взъерошил его волосы.
– Хорошо! – весело сказал Муби. – Теперь я тоже буду называть вас не Шам, а Шимми.
– Шим, Шим! – подхватил Хамид, расхохотавшись.
– О, пхате мунх! – невольно вырвалось у Шама.
– Фате му? – повторил Муби.
– Это еще одно бранное слово. Этот тип – пенджабец и не произносит иных слов, кроме бранных, – пояснил Хамид.
Прервав Хамида, Шам положил на плечо Муби руку и сказал:
– Как вы смотрите на то, чтобы пойти сейчас в какой-нибудь укромный китайский ресторан и отпраздновать там рождество? Отвечайте скорее!
– Пхате му! – подбросив в воздух кепи, воскликнул Муби. – О, отныне я буду звать так своего полковника! Непременно, вот увидите!
В китайском ресторане, куда они вошли, было безлюдно. Под причудливыми, на манер китайских волшебных фонариков, электрическими лампочками, струившими мягкий, рассеянный свет, были чинно расставлены вдоль стен маленькие изящные столики. Со стены на вошедших смотрели портреты Чан Кай-ши, Черчилля и Рузвельта. Все дышало атмосферой таинственности и загадочности.
Глаза Чан Кай-ши казались тревожными, а на лице запечатлелись следы многих страстей и переживаний.
Рузвельт, как и подобает руководителю страны, выдвигающейся на главное место среди великих держав мира, выглядел самодовольным и удовлетворенным.
Черчилль крепко сжимал во рту сигару. Жесткое и властное очертание его поджатых губ, устремленный куда-то в пространство холодный самоуверенный взгляд, – все как бы говорило: «Я был, есть и буду повелителем, чья воля определяет судьбы стран и народов…»
Когда Пракаш внимательно посмотрел на портреты, ему показалось, что в выражении лиц Черчилля и этой коричневой мумии – Чан Кай-ши есть какое-то поразительное сходство. Несмотря на все внутреннее и внешнее различие между ними, существовало что-то неуловимо общее для них обоих. Та же холодная жестокость во взгляде, то же хищное выражение в чертах лица того и другого…
На мгновенье Пракаш даже остановился, вглядываясь в портреты… Вдруг он почувствовал, что хотел бы увидеть на стене портрет другого человека… Кого?…
Сегодня рождество. Все крыши, стены домов и все вокруг разукрашено флагами союзников… Пракаш несколько раз принимался искать глазами другие флаги. Чьи флаги?…
Не было нигде ни тех портретов, ни тех флагов. Пракаш подумал:
«Почему все усиливается в сердце эта тоска? Почему мне чудится, будто на лицах этих блестящих американских и канадских летчиков начертано выражение самодовольства и высокомерной гордости? Даже вон тот китаец, который с карандашом и листом бумаги в руке почтительно стоит в ожидании заказа, – даже в нем чудится еле уловимое выражение самодовольства… Наверное, это обман зрения, бред расстроенного воображения…»
Шам тоже молчал. Никто из компании не произносил ни слова, неизвестно – почему…
Муби сказал, нарушив это молчание:
– Как красивы эти низкие бокалы. Мне они очень нравятся. А вам, Шимми?
1 2 3 4