Последнее замечание показалось Долопихтису преувеличенно смелым, и он высказал свои сомнения в очень деликатной форме:
— Я полагаю, что подражание, как приём, заслуживает одобрения, но ведь само слово «подражание» указывает на существование в известном роде подделки, не правда ли?
Но уже в следующее мгновение удильщик раскаялся в своих словах. Казалось, тряпичник задохнётся от негодования.
— Подделка! — выкрикнул он, и все его выросты-тряпочки пришли в волнение. — Неслыханное оскорбление! И от кого?! От рыбы, которая напоминает худшее, что есть в нашем мире! Рыбы, которая настолько недальновидна, что не понимает разницы между подделкой и приспособлением! Рыбы, которая вообще не понимает мудрости приспособления! Хотелось бы мне знать, чем питается рыба, пожирающая себе подобных внизу, в отвратительной темноте и сомнительном обществе, здесь, наверху, где светло и возвышенно? Ручаюсь, что ей не удастся полакомиться и самой глупой рыбёшкой. Потому что профессор внизу — это дурак наверху! И здесь никого всякими нелепыми штуками, вроде тех, что болтаются у некоторых на носу, не сманить!
В этом месте Долопихтис почувствовал, что даже у благодушия, которое казалось ему безмерным и незыблемым в начале беседы, есть свои пределы, И он сказал вкрадчиво:
— Мне кажется, что самой первой рыбой, которую я узнаю поближе, будет мой не в меру вспыльчивый собеседник.
— Вот как! Я смеюсь вам в лицо! Вы забываете о Законе! И вы не посмеете, не осмелитесь его нарушить из-за боязни расплаты, потому что нас видят и слышат десятки свидетелей.
— Мы слышим и видим! — раздалось сразу несколько голосов, и Долопихтис с удивлением убедился, что они с тряпичником не одни. Но сколько он ни оглядывался по сторонам, ему никого не удавалось разглядеть, — кругом были одни водоросли. Иногда ему казалось, что он угадывает какое-то смутное очертание живого среди буйствующей зелени, но, присматриваясь, он всякий раз убеждался, что ошибся.
— Что! — не унимался тряпичник. — Я вижу, что мой не слишком любезный собеседник получает наглядный урок мудрости приспособления! Хорошо ещё, если при таком отвратительном характере вам вообще удастся унести отсюда ноги подобру-поздорову. Здесь, наверху, вы неуместны: вас видно за версту, вы малоподвижны и вдобавок хищник вы тоже не бог весть какой! Смотреть вы не умеете, а ваши светящиеся зубы и что-то там такое, что болтается у вас на носу, пригодны здесь не более, чем ваша фальшивая улыбка. Уходите, вы, оскорбивший в моем лице великое изобретение природы!
Долопихтис давно уже понял, что попал в скверную историю, и хотя он не преступил Закона, но угроза физической расправы с собеседником была уже достаточно серьёзным прегрешением, чтобы нажить неприятности. «Извлечь урок и уносить ноги», — решил удильщик. Но так как извлечь урок он уже успел, то ему оставалось только определить, в каком направлении следует уносить ноги.
— Я очень огорчён, что вас обидел. И тем более неприятно, что это получилось без злого умысла, само собой.
— Вы слышите? Он сказал — «само собой»!
— Мы слышим! — как эхо, откликнулось несколько голосов.
— Поэтому, тряпичник, я приношу вам свои извинения, которые я покорно прошу принять! — продолжал Долопихтис, силясь разглядеть, откуда всё-таки доносились голоса. — И я сознаюсь в собственном легкомысленном отношении к такой важной вещи, как приспособление.
Тряпичник, всё ещё негодуя, тряс своими выростами и подозрительно слушал Долопихтиса, пытаясь найти в его словах подвох. Но Долопихтис выглядел таким огорчённым и раскаяние его казалось таким неподдельным, что тряпичник не выдержал:
— Ваши извинения я принимаю. Надеюсь, что они искренни. Ещё больше надеюсь, что вы извлечёте для себя практическую пользу из нашей беседы. Вы ведь тоже приспособлены, но к жизни там, внизу. А здесь я вам посоветую плавать, всё время оглядываясь по сторонам, и помнить о Законе. В этом ваш единственный шанс сохранить голову.
— Благодарю вас! — взволнованно воскликнул Долопихтис. — Вы великодушны, а великодушие — черта героев. Не укажете ли вы направление, в котором мне надо плыть, чтобы выбраться из зарослей?
— Вы приплыли оттуда. Но будет лучше, если вас проводят к границе зарослей.
— Это могу сделать я, — раздался совсем рядом голос, и Долопихтис увидел, как от ближайшего кустика водорослей к ним двинулась узкая и длинная, как стебелёк, рыбка. Когда она принимала вертикальное положение, самый взыскательный глаз не был в состоянии обнаружить её в зарослях.
— И я могу составить компанию рыбе-стреле, — раздался другой голос, который принадлежал морской мыши, ярко раскрашенной рыбке со множеством выростов на теле, среди которых один напоминал фонарик удильщика. Долопихтис даже предположил, что рыбка является его отдалённым родственником.
— Скажите, пожалуйста, мы с вами не родственники? — обратился к ней Долопихтис.
— Очень, очень дальние, — сухо ответила морская мышь, проявляя явное нежелание к более близкому знакомству.
И Долопихтис с огорчением отметил, что ему не везёт с родственниками.
Распрощавшись с тряпичником, Долопихтис в сопровождении морской мыши и рыбы-стрелы поплыл к границе зарослей.
Удильщик украдкой рассматривал своих спутников, которые, казалось, забыли о его существовании. Была ли это демонстрация, Долопихтис не знал, но понимал, что, если оба спутника были свидетелями его разговора с тряпичником, на снисхождение рассчитывать не приходилось. Поэтому, грустно вздохнув, он молча продолжал свой путь и с облегчением заметил, что заросли стали редеть…
Спустя некоторое время провожатые, чопорно распрощавшись с Долопихтисом, оставили его одного.
Глава восьмая,
в которой Долопихтис увидел солнце
Долопихтис был рад, что остался один. Ему давно хотелось есть, и хотя кругом плавало много разнообразной мелкой рыбёшки, удильщик не мог полакомиться ею: каждый раз рыбёшка оказывалась именно на том расстоянии, которое принято называть безопасным. Долопихтис, напустив на себя благодушие, пытался незаметно приблизиться к ним, но всякий раз получалось, что рыбёшки сохраняли безопасное расстояние. Тяжело вздохнув, удильщик вынужден был обратить своё внимание на копепод. Они показались ему вкусными. Но ведь это были только рачки! «Что бы сказал Хизи, если бы увидел меня сейчас? Даже медуза не упустила бы случая отпустить колкость в мой адрес!» — с горечью подумал Долопихтис.
— Где ты, мой маленький и долгожданный друг? Отзовись, чтобы я не съел тебя нечаянно! — раздался голос над головой, и в то же мгновение появился дельфин. Увидев Долопихтиса, он шумно обрадовался: — Это так замечательно, что тебя не съели! Я был бы ужасно огорчён, если бы тебя съели раньше, чем мы закончили нашу возвышенную беседу.
Долопихтис рассказал дельфину о приключениях, которые ему пришлось пережить.
— А теперь мне страшно хочется узнать, почему в некоторых местах водорослей так много, что они образуют заросли, в других местах значительно меньше, а в третьих их вообще нет? — спросил удильщик.
— Хорошо, я расскажу тебе, почему растения не завоевали весь первый этаж. Солнца здесь в изобилии. Б?льшая часть того, что нужно растениям для жизни, растворена в окружающей воде в избытке. Но другая часть веществ, без которых растительные организмы не могут существовать, присутствует в поверхностном слое воды в малом количестве. Это прежде всего фосфаты и нитраты. Всё, что есть в верхнем слое воды, — лишь ничтожные остатки этих веществ, которые водоросли ещё не успели съесть. Б?льшая часть уже съедена ими, а того, что осталось, им всегда не хватает. И — о, ирония судьбы! — мой молодой друг, под ними в глубинах океана, именно там, откуда приплывают такие симпатичные рыбки, как ты, вода содержит несметные количества фосфатов и нитратов. Но эти запасы находятся ниже границы водорослей, а их граница — это граница проникновения света. Но внизу нет света! Не правда, ли, забавно?
Но если водоросли нельзя опустить в темноту, где есть нужные для них вещества, но нет света, то можно сделать наоборот: эти вещества поднять вверх, где есть солнце, а следовательно, и водоросли. А глубинные массы воды выносят наверх течения.
— Течения? — взволнованно переспросил Долопихтис.
— Ну да, течения выносят в верхний слой всё новые и новые запасы фосфатов и нитратов. Именно в тех местах, где происходит подъем воды снизу, всегда обильно растут водоросли, а значит, много и другой жизни. Ибо там, где водоросли, там и копеподы, а там, где копеподы, там и рыбы.
— Так это течение поддерживает жизнь наверху?
— Подводные течения бывают всякие, направления их различны, но все они перемешивают воду в океане. А для нас, тех, кто населяет верхний этаж, особенно важны те из них, которые поднимают воду из глубин, а с водой и всё то, что необходимо прежде всего для водорослей. Но мне показалось, что сведения о течениях тебя чем-то взволновали. Расскажи-ка мне скорее правду, а то я сгораю от любопытства!
Долопихтис слегка смутился и неожиданно для дельфина спросил: не встретил ли он в том месте, где вода поднимается из глубин, маленькую рыбку с откусанным хвостом?
Дельфин сделал вид, что удивлён.
— А был ли вообще хвост у этой рыбки? — спросил дельфин, и глаза у него были хитрющие-прехитрющие.
— Был.
— А уверен ли удильщик, что хвост всё-таки был? — продолжал допытываться дельфин.
— Уверен ли я?! — воскликнул Долопихтис. — Да я видел его собственными глазами!
— Тогда куда же девался этот хвост? — задал вопрос дельфин, очень довольный, что перехитрил удильщика.
— Я его нечаянно откусил. И теперь меня мучают угрызения совести, — сознался Долопихтис. — Но я очень хочу встретить эту рыбку и попросить у неё прощения.
— Ты допустил ошибку, мой шаловливый и маленький друг. Надо было кусать с головы. Тогда хвост достался бы тебе в придачу и не доставлял столько лишних хлопот. Но я думаю, что твою ошибку кто-нибудь мог уже исправить.
— Что же мне делать? — печально спросил удильщик. — Как мне поступить правильно?
— Правильнее всего забыть эту рыбку, а следовательно, надо ничего не делать. Пусть это тебе не мешает жить. Не будет ли лучше, если ты спросишь меня о чём-нибудь ещё? Ты подумай, а я пока глотну немного воздуха…
И когда дельфин появился снова, Долопихтис спросил его: отчего возникает течение?
— О-о! Это очень просто, но в то же время и очень сложно. Дело в том, что тёплая вода немного легче, чем холодная. Поэтому там, где много света, вода, прогретая с поверхности, не даёт подняться из глубин холодной воде. Но в Арктике и Антарктике солнце даёт меньше тепла и массы холодной воды опускаются и заполняют глубинные части океана. По краям нагретого поля воды холодные водные массы поднимаются на поверхность и выносят всё новые и новые запасы фосфатов и нитратов; именно в этих местах и развивается необычайно богатая растительная, а за ней и животная жизнь.
Но так обстоит дело только в принципе. Течения зависят ещё от тысячи других вещей — от направления и силы ветров, которые дуют в том мире, который снабжает меня кислородом, от вращения Земли, от очертаний дна и материков и ещё от очень многих малопонятных вещей. Но главное, самое главное — и я прошу тебя помнить об этом — это солнце! Его тепло!
— Скажите, я бы мог увидеть солнце, хотя бы краешком глаза только посмотреть — какое оно?
— Конечно, для этого надо подняться чуть-чуть выше и всплыть на поверхность воды. Но нужно торопиться, солнце уже низко и скоро зайдёт.
— Тогда поплывём быстрее!
— Ну что ж, не отставай.
И они быстро поплыли вверх. Долопихтис очень волновался, но всё же успел заметить, что когда они доплыли до поверхности, вода кругом стала совсем прозрачной, тёплой и подвижной. Наконец дельфин сказал:
— Смотри!
Долопихтис увидел огромный огненный шар, который где-то далеко-далеко почти коснулся моря. И ещё он увидел, как по небу несутся растрёпанные, всклокоченные облака и солнце изредка прячется в них, опускаясь всё ниже и ниже. Вот оно коснулось воды, и сотканная из световых бликов дорожка, бегущая по воде, протянулась к нему и, наконец, коснулась солнца.
— Это дорога к счастью, — сказал дельфин.
Казалось, солнце тонет, и его прощальные лучи огненными красными полосами пронеслись по морю, скользнули по облакам и, пробив их точно раскалённым кинжалом, ударили в небо. И вспыхнули, загорелись края облаков, и оранжевым заревом полыхнуло полнеба. И потемневшая сразу вода казалась тяжёлой и неприютной, как холодный металл.
— Как красиво и как страшно, — прошептал удильщик.
— Каждый раз, когда я вижу, как уходит солнце, — задумчиво произнёс дельфин, — мне кажется, что оно уходит навсегда. Но оно вернётся. Оно всегда возвращается.
Быстро темнело вокруг. Солнце унесло с собой свет. Только на горизонте, ещё несколько минут назад пылающем и жарком, светилась золотая кайма. Наконец и она погасла, и всё погрузилось во мрак.
— Взгляни на себя, и ты увидишь, сколько радости уносит солнце с собой.
— Но мы его не видим никогда. У нас внизу всегда ночь.
— Тогда расскажи им о солнце. Ведь тем, кто всегда в темноте, дано очень мало.
— Я расскажу, я обязательно расскажу… Прощайте! Спасибо вам за всё!
— Прощай, мой маленький друг. Я буду тебя часто вспоминать. Теперь я хорошо вижу твою улыбку. И я запомню её. Счастливого пути!
И когда дельфин уплыл и Долопихтис остался один, его охватило странное оцепенение: ему грезилось, а может быть и снилось, что солнце превратилось в большую рыбу, которая, нырнув у горизонта, уплывает глубоко-глубоко, чтобы на один миг разорвать мрак вечной ночи и принести живущим во тьме немного тепла.

Глава девятая,
в которой Долопихтису дважды грозит смертельная опасность
Наконец наступила ночь, и мрак, плотный и непроницаемый, принёс сон и успокоение обитателям верхнего этажа. Мир устал. Он отдыхал и видел сны, и, должно быть, сны эти были прекрасны.
Долопихтис спал тревожно — казалось, дверь, отделявшая ночью события сна от переполнявших его дневных впечатлений, затворена неплотно, — и всё увиденное и услышанное ломилось в оставленную щель, запутывая реальное и фантастическое в невообразимый клубок.
1 2 3 4 5 6 7