Только к северу и северо-западу на склонах гор сохранились лесные рощи. Сюда приходят дожди и влажные ветры, а ель прячется от излишнего света, от сухости. Возникают живописные пейзажи, похожие на контрастный рисунок при боковом освещении: одни стороны гор ярко освещены солнцем, а противоположные выделяются глубокими тёмными красками. И как поразительно чётка граница лесного полога! Северный склон горы зарос еловыми деревьями: им тут хорошо, они смотрят на север, в сторону джунгарских пустынь, не боятся их. Но вот пейзаж меняется, за бровкой склона тянется ровный луг, ни одно дерево не рискует сюда пробраться. Точно по бровке проходит рубеж между лесом и горным лугом: по одну сторону — лее, по другую, южную, — луг или степь, они не страшатся солнца и некоторой сухости.Мне часто приходилось наблюдать, какие тонкие взаимосвязи существуют между рельефом, климатом и растительностью и как они определяют развитие природы в пустынной зоне, как чутко отзывается растение на влагу, как старается использовать её для жизни.Нижний пояс Тянь-Шаня сух. Пустыня взбирается на 1000 метров над уровнем моря. Редкие кустарники пустынного нанофитона с примесью кохии и полыни сыпью покрывают каменистую почву.Во время обеденного перерыва некуда спрятаться от солнечных лучей. Соломенные шляпы с широкими полями мало помогают. Хочется горячего чаю, много чаю. В горле пересыхает. Сотрудники экспедиции не отходят от клеёнки, заменившей нам стол и расстеленной на земле. Как медленно закипает вода в котле!
День кончался. Зной спал. Нам с гидрологом Николаем Тимофеевичем Кузнецовым хотелось посмотреть мощный пласт галечников, обнажившихся в обрыве над рекой. Боковые лучи солнца чётко очерчивали скалы, террасы реки, кустарники и создавали длинные тени. Времени оставалось немного, а ещё нужно было описать широкую впадину между горами. Она отделялась от Джунгарской впадины только низким хребтом, сравнительно молодым в геологическом смысле, образовался он позже главных водораздельных гор Тянь-Шаня. В то время широкая межгорная впадина была равниной, куда реки выносили громадное количество камней и откладывали их у подножия гор.Когда произошло поднятие хребта, эта равнина превратилась в межгорную впадину. Реки в поисках выхода пропиливали хребет и, вгрызаясь в галечники, обнажили их толщу по склонам долин на сотни метров. В разрезе этой толщи горизонты грубого крупного галечника сменяются мелким, хорошо окатанным. Получается настоящий слоёный пирог. Такой разрез галечников — как бы раскрытая книга геологической истории, книга о жизни гор. Когда они вздымались, реки становились бурными, выносили далеко на подгорные равнины валуны и крупные камни.Но горы Тянь-Шаня поднимались то быстрее, то медленнее, и наступали моменты относительного спокойствия. Тогда реки были куда спокойнее и уже не могли переносить большие камни, а откладывали только мелкую гальку и песок.Солнце склонялось к западу. Обычно в такое время возвращаются в лагерь, но мы никак не могли расстаться с этим чудесным глубоким каньоном.Спустились с увала. И как-то сразу близко увидели взрослую антилопу. Я узнал джейрана, знакомого мне по многим прежним путешествиям в Каракумах и Гоби. Мне всегда радостны были встречи с ним. Как легка, грациозна и изящна эта газель, как стремителен её бег, как грустны её чёрные влажные глаза!Джейран не спешил уходить, оглядывался в нашу сторону, точно приглашал следовать за ним. Мой спутник и я в недоумении переглянулись. Оружия с нами не было, да и все равно стрелять в доверчивое животное было как-то совестно.Антилопа отошла метров на 500 и остановилась. Потом вернулась и неотступно следила за нами. Что-то тревожило её, но что-то другое заставило пренебречь чувством страха. Какой-то магнит притягивал её к нам, и казалось, не было такой силы, которая заставила бы её уйти.Скоро мы поняли все. Ещё несколько шагов, и я различил распластавшуюся под кустом ириса маленькую зверюшку. Окрашенная в цвет земли, она могла остаться незамеченной. Я подошёл ближе и увидел чёрные испуганные глазки. Они смотрели не мигая. Через секунду малыш вскочил, попытался бежать — прыжок, другой… Длинные ножки пока бессильны, они не спасут. Он упал и опять инстинктивно вытянул шею и голову по земле, прижался к ней, точно искал защиты. Я улыбнулся этой простой хитрости. Зверёк опять решил меня обмануть. Но было уже поздно. Подняв его на руки, я осторожно погладил по молодой пушистой шёрстке. Маленькая антилопа быстро успокоилась у меня на руках.Мой пленник родился вчера, а может быть, два-три дня назад, он был совсем ещё слаб и не мог следовать за матерью. А она, увидев, что мы разгадали её уловку, приблизилась метров на 200, но дальше идти не решалась. Я вспомнил тургеневского «Воробья». Как безгранично храбр он был, когда спасал собственного детёныша. «Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И всё-таки он не смог усидеть на своей высокой безопасной ветке… Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда».Бережно опустив притихшего телёнка на землю, я положил его под кустик ириса, и мы быстро удалились. Поднявшись на пригорок, оглянулись. Антилопа стояла над своим малышом, опустив голову; она обнюхивала и временами облизывала его, успокаивала. Опасность миновала. Пройдёт ещё несколько дней, окрепнет новорождённый и будет так же стремителен в беге, как и его мать. Великую службу сослужат ему длинные тонкие ножки, не догнать тогда ни волку, ни другому хищному зверю.Манас прорывает последнюю горную гряду и выходит на равнину. По берегам тянутся галечниковые высокие террасы. Значит, когда-то Манас протекал гораздо выше, а потом размыл и углубил ложе.На равнине Манас расточает свои запасы, собранные в горах Тянь-Шаня. Много воды уходит в галечники, в рыхлые грунты пустынь. Пойма очень широка, несколько километров. Многоводная река разбивается на протоки, мелеет, а поздней осенью, когда сток резко уменьшается, кажется совсем уснувшей. Отдельные плёсы, как озерки-медальоны, ещё выделяются среди камней, принесённых большой летней водой.Снега, выпадающие на вершинах Тянь-Шаня, породили родники и реки. А речная вода, стекающая с гор на равнины, ушла под землю, где образовала широкую скатерть грунтового потока, медленно-медленно движущегося к пустыне. В некоторых местах грунтовая вода вновь выходит на поверхность. Возникают источники — болотца с тростниковыми зарослями. В тростниках живут гуси, утки, кулики. Здесь много пищи, надёжно укрыты гнезда с птенцами. Человек и зверь сюда не проберутся: кругом трясина. Разве только зимой, когда толстой льдистой коркой покрываются болота. Но ещё осенью пернатое население покинет родные места и потянется к югу, за горы Тянь-Шаня, Куньлуня, Тибета, Каракорума, к тёплым равнинам Индостана.Местами источники так обильны, что рождаются новые речки, как, например, Саван. Их воды орошают поля, на берегах располагаются селения, зеленеют сады. Родники не мелеют ни осенью, ни весной, их питает неистощимый грунтовый поток.Такие речки местное население называет карасу, что значит «чёрная вода», «чёрная речка», но вода в них чистая, прозрачная, ключевая. Тогда почему же народ дал им такое нехорошое имя? Оказывается, у многих народов, говорящих на тюркских языках, например у узбеков, уйгуров, киргизов, слово «кара» имело в прошлом и другое значение— «земля». И поэтому слово «карасу» можно перевести как «земляная вода», «речка из земли», «родниковая».Летом, когда много воды отводится на поля и уходит в землю, Манас всё же большая река. Но поздней осенью или весной её можно пересечь вброд на лошади, а в некоторых местах и на автомашине. В половодье же нужен паром. Так переправляемся и мы на правый берег в среднем течении. Это очень просто. Вода тихая и спокойная, небо ясное, погода чудесная, отряд дружный, весёлый…Более 400 километров течёт богатырь Манас, но так и не может погубить его пустыня. Не в силах высушить реку ни знойный ветер, ни пески, местами подступающие к самым берегам.Но в борьбе всё же истощается Манас, скудеют его запасы, и уже маловодным потоком впадает он в большое, но мелкое озеро Ихэ-Хак, что по-монгольски значит «великая лужа». Действительно, берега Ихэ-Хака вязкие, илистые, топкие. Человек с трудом медленно подходит к озеру, оставляя глубокие следы, на его глазах заполняющиеся водой.Кругом пустыня. Почти ничего не растёт у воды. Она очень солёная. Рыба, попадающая сюда из реки, или гибнет, или стремится, пока есть силы, уйти обратно в реку. Ничто не нарушает мёртвой тишины пустынных берегов. Разочарованно бредёт наш проводник-охотник. Уныло, безлюдно…Это озеро образовалось всего 30—40 лет назад. А раньше в обширную котловину Ихэ-Хак доходило очень мало воды. Испаряясь, она оставляла солёную грязь. В то время Манас отдавал свои воды другому озеру — Айранкёлю. В 1906 году академик В. А. Обручев, изучая западную часть Джунгарии, побывал на берегах этого озера. Учёный ночевал тут, кипятил чай из озёрной воды, нашёл её хорошей, пресной. Она только пахла немного гнилым тростником.В местах, описанных Обручевым, мы не увидели ни озера, ни тростников. Перед нами простиралась безжизненная глинистая и галечная равнина. Только в самых низовьях поблёскивала вода. Кое-где сохранились колки тростниковых корневищ. Но и они были мертвы.Три дня, работая в низовьях Манаса, мы старались раскрыть историю блуждания реки и озёр. Стояла нещадная жара. Кипела вода в радиаторах автомашин: им приходилось трудно, когда попадались песчаные гряды или рыхлые засолённые грунты. Много ходили пешком. Очень хотелось пить, а к концу дня чувствовалась большая усталость. Но прохладная ночь восстанавливала силы, и утром мы вновь отправлялись в путь. Шаг за шагом выяснялась интересная картина рождения, жизни и смерти озёр в Джунгарской пустыне. Мы нашли ясные следы береговых валов, некогда образованных прибоями волн. Валы имели несколько ступеней, значит, существовали разные уровни Айранкёля.Изучая древние береговые валы, можно хорошо представить картину широкой водной глади на месте сухой каменистой земли, где гуляли высокие волны, с рёвом выбрасывавшиеся на берег. А на берегу бродили невиданные звери, они приходили сюда на водопой, пугливо оглядываясь и насторожённо слушая ровный шелест тростника.Интересно, что в Джунгарии на восточных границах древних озёр много хорошо заметных валов, а на западной мало. Это господствующие здесь западные и северо-западные ветры гнали волны на восток, где они намывали пляжи, сохранившиеся и по сей день.Нашли мы доказательства и связи этого водоёма с соседним небольшим озером Айрык-Нур, откуда в период половодья вода сливалась на юг в сторону Айранкёля, образуя по пути несколько малых и мелких озерков, заболоченных и заросших густыми тростниками, которые образуют высокую стену.Редкие путешественники, побывавшие здесь 40—70 лет назад, писали, что в Айрык-Нуре вода солоноватая, негодная для питья. Наш отряд посетил его, оно оказалось чистым и совершенно пресным. Тростник обрамлял берега. Мы увидели крошечный рыбацкий стан: две-три хижины-землянки, три лодки на галечном пляже, бочки для засола рыбы и сохнувшие сети.
Современные и древние озера в низовьях реки Манас
Старый рыбак Ли Юн-чи хорошо говорил по-русски. Когда-то он жил в России, откуда привёз русскую жену. Их дети работают на карамайских нефтяных промыслах.Ли Юн-чи пригласил нас в самую большую хижину, но и она была мала и низка. К осевой балке, которая держала крышу, прилепилось ласточкино гнездо. В нём сидели четыре только что оперившихся птенца. В открытую дверь влетела красивая сине-белая ласточка. В клюве она принесла пищу малышам. Они вытянули головки и широко открыли клювы. Меня поразило поведение ласточки. Она совсем не боялась людей. Гнездо было так низко, что даже ребёнок мог достать его рукой. Доверчивость птички вырабатывалась постепенно. Гнездо с его малышами не знало ни ветров, ни дождя, ни палящих лучей солнца. Так устраивает гнезда только деревенская ласточка, или, как её называют в народе, касатка.Ли Юн-чи рассказал нам об озере Айрык-Нур. Интересно, что в самые жаркие дни рыба не ловится. Она уходит на дно, в глубокие омуты, где спасается от тёплой воды. Только с осени начинается лов.Рыбак показал нам озеро Ихэ-Хак, куда впадает Манас, с тех пор как высох его левый приток, питавший озеро Айранкёль. Ихэ-Хак оказался большим, но мелким и очень солёным озером. И это понятно: ведь вода здесь растворила все запасы солей, которые долгое время накапливались в солончаке.Когда будут построены водохранилища в горной части бассейна Манаса, человеку удастся использовать всю его воду для орошения. Лишившись питания, исчезнет и «Великая лужа». На солнце будут сверкать кристаллы соли. Вместо озера останется солончак.В низовьях Манаса мы нашли ещё один пример блуждания озёр среди пустынных равнин. Теперь их известно много, и они уже не в диковинку. О причинах же блуждания озёр я расскажу, когда речь пойдёт об удивительной истории реки Тарим и озера Лобнор — истории, занимавшей умы учёных в течение почти целого столетия.
Идём на пересечение Джунгарской пустыни. Всё готово к отъезду, осталось только сложить койки-раскладушки и свернуть палатки.Трогаемся в путь. Одна машина за другой идут на север. Медленно едем по редколесью из тополей и вязов, нас подбрасывает на канавах и ямах. Но вот открылась плоская равнина, заросшая мелкими кустарничками. Позади на юге громоздятся белые вершины Тянь-Шаня. Мы ещё долго будем видеть их на горизонте.В первый же День нашего путешествия мы заметили многочисленные русла, протянувшиеся в глубь пустыни. Они врезаны в окружающую равнину на 10—20 метров, имеют террасы. Значит, здесь некогда текли реки. Теперь русла сухие, нет ни ручейка, ни родника, нет следов даже временных потоков. Вода уже давно оставила эти мёртвые долины.Растительность тут особая. Сильные деревья с густыми кронами зеленеют среди бурых равнин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62